Проводы. Блеск и нищета воловецкого базара. О пользе дождя на склоне. Вплавь по дороге. Вечер при свечах.
Поскольку машина должна подойти за нами где-то в половине седьмого, просыпаюсь за час. Ставлю кипятиться чай и лезу проверять наши шмотки, повешенные над печкой на просушку. Ура! Что значит не жалеть дров, — пуховки не просто просохли, но ещё и нагрелись!
Бужу своих и, пока те одеваются и пьют чай, выхожу на улицу успокоить таксиста — тот, наверное, волнуется, почему мы до сих пор не выходим.
В темноте выскакиваю на улицу успокоить таксиста.
Суетился я напрасно, таксист совершенно не беспокоится! Потому что его нет. Мало того, в его доме не заметно ни одного огонька, — никто и не собирается выползать и заводить машину. Хоть и неудобно ломиться в раннюю рань к незнакомым людям, но что поделаешь? Тихонько стучу в окошко и слышу: «Ой, звыняйтэ, я зовсим забув! Зараз буду…» В общем, перед калиткой Оленька с Танюшкой и водитель с машиной оказались одновременно. Идёт отчётливый дождь. От снега на дороге почти ничего не осталось. Мы грузим рюкзаки в багажник, лыжи в кабину и, с удобствами разместившись на сиденьях, стартуем в Воловец.
До станции добираемся без приключений, так же спокойно берём билеты и в восемь с четвертью я уже машу рукой своим женщинам, отъезжающим в вагоне львовского дизеля.
Жаль, конечно, что нам в этот раз не удалось скатиться по дороге с гембинского на могурский подъёмник, ну да ладно — в следующий раз.
Перед тем, как возвращаться, мне надо провернуть в городе несколько дел:
- сбросить на матрицу фотографии с цифровика,
- купить лука, картошки и полиэтиленовый плащ — мне надоело выкручивать пуховку после каждого выхода.
После некоторых блужданий нахожу базар, овощи, оказывается, продают только там. Лук покупаю без проблем, а с картошкой облом, её продают только мешками и по предварительному заказу. В порядке замены покупаю две чудных копчёных ставриды — с пивом они сегодня пойдут просто великолепно. Пытаюсь найти плащ, но, несмотря на шмоточную ориентацию рынка, успеха не имею — то недавно кончились, то вот-вот завезут. И только когда я начинаю плакаться очередной продавщице на своё невезение, та направляет меня к какому-то лотку с носками, продавщица которого, сбегав на засекреченный склад, притаскивает целую охапку разноцветных плащей. Я на радостях закупаю бутылку кефира, кольцо колбасы «собачья радость» и, с наслаждением прикладываясь то к одному, то к другому, размещаюсь на сиденье подобовецкого автобуса.
Хотя в Воловце во время моих блужданий было практически сухо, в нашем селе идёт неплохой такой дождь. Я бы плюнул и остался дома, но Шура как раз собирается на склон и меня задавила жаба — люди катаются, а я должен пропускать золотое время! Представив, во что превратится пуховка под таким дождём, надевать её не стал: обрезав свежекупленный плащ по первичные половые признаки, надел его поверх олимпийки, заправил в штаны и в таком виде отправился на склон догонять Олейника.
От былой красоты на дороге не осталось и следа: из-под оставшихся кое-где полос мокрого чёрного снега мощно прут земля, конский навоз и осенние полиэтиленовые пакеты. Иду и ругаю себя за авантюру с этим выходом. Но по мере подхода к горе ругаться хочется всё меньше и меньше — на склоне как раз всё в относительном порядке: снег чистый, практически без проплешин, а то, что рыхловат, так для меня это даже лучше — будет легче тормозить. Дело в том, что подъёмник на учебном склоне не работает и мне хоть круть-верть, хоть верть-круть, но придётся идти на большой пилипецкий, который наводил на меня такой страх в прошлом, да чего греха таить, и в этом сезоне тоже.
Поднявшись наверх, наталкиваюсь на приятный сюрприз — вместо дождя здесь идёт мелкая крупа. Снег мягкий, не счесанный и до первого сброса я иду довольно уверенно — наверное, сказывается и недавний учебный склон. Конечно, на сбросах я раза четыре прочесал задницей по снегу, но, во-первых, это уже не сплошной чёс, который был в прошлом году, а во-вторых, я чувствую, что у меня начинает что-то получаться! Даже Шура, со свистом пролетая мимо, крикнул, мол, ты что-то стал быстро кататься. Язвит, конечно, зараза, но всё равно приятно!
Спустившись раза четыре — личный рекорд, кстати! — почувствовал, что всё, приехали: зубы стучат, штаны мокрые насквозь, в ботинках хлюпает — надо рвать когти. Быстро влез в берцы и пошёл. Сначала ещё пытался перепрыгивать между потоками льющейся по дороге воды, но скоро плюнул на это пустое дело — всё равно мокрый насквозь — и пошёл как придётся, загребая воду по щиколотку и выше... Душу грела мысль о двух рыбках (в хорошем смысле слова), дожидающихся дома.
Придя домой, поделился с Григорьевной радостью по поводу первых спусков с Пилипца и, как был, быстренько мотанул в магазин за двушкой пива. Возвращаясь с бутылками в руках, около калитки столкнулся с возвращающимся со склона Олейником.
Мы быстро забежали в комнату, Шура быстро разлил по пятьдесят «Каховского», и я сразу почувствовал, что жизнь налаживается — от горла, по пищеводу и прямо к желудку… Потом сбросил мокрые шмотки, влез в сухие свитер со штанами и жизнь вообще заискрилась, особенно когда появился молниеносный Олейник с полуторкой от Григорьевны в руках... Мы нарезали рыбу, открыли пиво и вино, Шура достал маринованное в вине мясо — он всегда его с собой возит — и стали заниматься делом: развесили шмотки на просушку и Шура стал топить печку, а я клацать по струнам. Потом подошли киевляне, Лёша с Ольгой, у них тоже с собой что-то было, и Лёшка тоже захотел приложиться к инструменту, потом подошёл Серёга-работник, потом в селе погас свет и мы зажгли свечи. Потом Лёша отдал мне гитару и сбегал ещё за одной полуторкой… В общем, давно я не получал такого удовольствия от вечера! Тем более учитывая, что пели мы, в общем-то, негромко. В начале, во всяком случае. А что было в конце, как и во сколько мы расползлись по местам — я не помню и, как честный человек, врать не собираюсь.
10 февраля 2007 года
Водные процедуры. Мороз и солнце, день чудесный.
Спалось хорошо и фанатизмить с ранним подъёмом мы не стали, так, где-то в десятом часу начали шевелиться… Потом Шура сказал, что надо пойти к речке облиться. Я, конечно, как настоящая зараза, не мог не заметить невинным тоном, что вчера уже обливался. Но Олейника разве уешь? Он тут же заявил, что я наверно, обливался неправильно, а как надо делать правильно, он сейчас покажет. «Ну, пошли!» — согласился я.
Чего там говорить — моё примитивное выворачивание ведра на себя совершенно не смотрелось по сравнению с шуриным обхлюпыванием из ковшика, окатыванием спереди и сзади и приплясыванием в реке с разбрызгиванием воды ногами. Мастер, что скажешь!
Я тут же попытался повторить эти операции, но смутно подозреваю, что это было, как говорят классики, «слабое подобие левой руки».
Позавтракав вчерашней кашей, мы в традиционном двенадцатом часу отправились на склон к пилипецкому подъёмнику. О вчерашней мерзости напоминала только развезённая дорога: ярко светило солнце, а столбик термометра первый раз (правда, как потом выяснилось, и последний) опустился ниже нуля.
Радостные, выперлись мы с Саней наверх, и тут я как раз почувствовал разницу между катанием на развезённом и подмороженном снегу: лыжи разгонялись мгновенно, и если на нормальном уклоне я ещё так-сяк держался, то оба сброса я в этот раз проехал практически на спине, поднимаясь только для того, чтобы оттолкнуться палками. И, хотя это было НЕ В ПРИМЕР ЛУЧШЕ прошлогоднего ужаса, когда я таким образом проезжал не сбросы, а две трети горы, после третьего такого спуска я решил, что необходим антракт и снова поехал на учебный склон. Но там было уж совсем просто — иногда мне казалось, что там можно спуститься с закрытыми глазами. И тут, немного правее и ниже верхней станции учебного подъёмника, я увидел подъёмник, трос которого быстро нырял в какой-то лесистый склон и тянулся вплоть до конца второго сброса. Это было как раз то, что надо: круче учебного, но в то же время не сброс, плюс довольно широкий — есть возможность плавно вывернуться. Всё равно падал, конечно, но и сдвиги ощущались. Вот так и прокувыркался до закрытия подъёмников, а подходя к дому, увидел идущего навстречу Шуру, тот вернулся уже два часа назад и начал беспокоиться — не вмазался ли я куда, с моей-то техникой, тем более, что видел днём, как в акье провозили парочку поломанных, а возле подъёмника присыпАли снегом чью-то кровушку…
Чтобы отметить моё благополучное возвращение и Оленькин день рождения, взяли в магазине двушку «Черниговского» и полуторку местного у Григорьевны. Та, кстати, сказала, что в наш блок ожидается приезд группы одесситов. Отметили заодно и эту радость. Попытался позвонить и поздравить жену с праздником, но безуспешно — что-то со связью. Только вернулся в кубрик, зашла за стрептоцидом дама из соседнего отсека — рослая статная румяная голубоглазая блондинка, настоящая валькирия! С мужем — классным таким чёрным поджарым мужиком. Мы попытались уговорить их принять участие в отмечании и они, как интеллигентные люди, не отказались накатить по стопочке саниного «Каховского». Потом ещё немного попели. Потом опять накатили… В общем, вечер прошёл успешно.
11 февраля 2007 года
Дядя, вам не холодно? Подобовец. Тарелка как источник травматизма. Подобовец по классике.
Поднялись традиционно в одиннадцатом часу и пошли обливаться на речку. В этом у каждого выработался свой стиль: Саня ходит в пуховке и плавках, я же свою куртку берегу (на улице постоянно моросит дождь), зато всегда беру с собой полотенце. Смутно подозреваю, что этот утренний проход чем-то напоминает обитателям приюта развод караула у Букингемского дворца (а представьте себе гвардейцев в медвежьих шапках, с карабинами и в плавках! Представили? Отож!), во всяком случае к этому моменту на галерее всегда собирается группа детей-сирот, которую какая-то религиозная организация традиционно вывозит зимой в Карпаты. В комбинезонах, кутаясь в куртки, смотрят во все глаза и спрашивают всегда одно и то же: «Дяденька, вам не холодно?»
Холодно не холодно, но бодрит это мероприятие однозначно. Во всяком случае, стоит зайти в воду, утреннее желание плюнуть на всё и остаться валяться дома, чему способствует сумрачная дождливая погода, как рукой снимает. А растёршись докрасна полотенцем, вообще чувствуешь себя как лев на мотоцикле.
В таком вот состоянии возвращаемся домой и только начинаем завтракать , как открывается дверь и в комнату начинают один за другим вваливаться мужчины, женщины и дети, здоровые сами и с ещё более здоровенными рюкзаками. Господи, сколько же их? После десятого я сбился со счёта и нервно отхлебнул оставшегося с вечера «Черниговского»…
Это оказалась та самая Одесса. Кадровое турьё — все продукты они привезли с собой.
Это оказалась та самая Одесса, о которой нам говорила вчера Григорьевна. Туристы. В смысле настоящие, кадровые туристы — из одесского турклуба «Романтик». Это просто они решили зимой расслабиться с детьми в Карпатах. Расслабиться не расслабиться, а с рефлексами ничего не поделаешь, поэтому, как настоящее турьё, ВСЕ продукты они привезли с собой — когда они стали разгружать свои чувалы, продуктовые полки, на которых до этого сиротливо болтались наши с Шурой две банки консервов и лимон, ощутимо просели. Много там было всякого , но окончательно меня сразил пятилитровый бочонок с ананасами, что характерно, не единственный. При этом взрослые переговаривались, мол, дети ничего не жрут и поэтому по сравнению с прошлым годом пришлось взять продуктов в два раза меньше. Глянув на забитые полки и вспомнив про с трудом закрывшийся холодильник на галерее, я быстренько прихлопнул завертевшуюся в голове мысль (просто чтоб она не провертела там дырку): «Ну и здоровы ребята!». Среди продуктовых мешков я заметил гитарный чехол — вечер обещал быть интересным, да и вообще высокое Шурино мнение об одесситах как явлении начинало оправдываться.
Народ собрался идти на Пилипец, тем более что мы разрекламировали тамошний новый учебный подъёмник, а с ними было несколько новичков. Мы же с Шурой решили обновить Подобовец, тем более, что нужно отстрелять доставшиеся по случаю билеты на подъёмник.
Подобовецкий склон «в лоб».
Запуганный шуриными рассказами про бугры, узости и крутизну, на большой подъёмник я не пошёл, а отправился на учебный склон, который тоже выглядел достаточно привлекательно. Кстати, вместо старого подъёмника системы «крючок» там поставили новый системы «тарелка» — это такая круглая пластиковая штука диаметром сантиметров двадцать, свисающая с троса на эластичном резиновом жгуте. Её зажимают между ногами и, поскольку усилие прикладывается строго по оси движения и направлено всегда вверх, ехать на нём не в пример приятнее, чем на «крючке» или «швабре». Но тут есть одна маленькая деталь: когда трос сдёргивает тебя с места, жгут, демпфируя рывок, сначала растягивается, а потом опять сокращается и уходит под тарелку. Женщинам-то оно, конечно, ничего, а мне, когда я пару раз зазевался, так прищемило… В общем, я в порыве страсти чуть с этого блюдца не соскочил прямо посреди склона.
Катание, впрочем, очень приятное. Вспоминаю, как в прошлом году я редкий раз спускался здесь без одного-двух падений, сейчас же, с непобитыми ногами и вообще подучившийся, пытаюсь даже выпендриваться и спускаться на составленных вплотную лыжах. Без особого, впрочем, успеха — ноги, словно у дамы лёгкого поведения, раздвигаются сами и пытаются встать в плуг. Так можно было бы кататься и кататься, если бы не деньги и непосредственно связанное с ними жлобство: билет стоит трёшку, на цикл подъём-спуск, как ни растягивай удовольствие, уходит не больше десяти минут (обычно пять) — так что быстро оказываешься с пустым кошельком. На большом же подъёмнике с тебя, конечно, возьмут пятёрку, но он ведь и сам длиннее, и трасса сложнее, так что пока поднимешься, пока спустишься, пока оклемаешься, уходит где-то полчаса, а в выходной, как сегодня, когда народ толпится в очереди, словно в троллейбусе — и весь час.
Проезд по верхней части «Классики».
Руководствуясь именно этими соображениями, я поддаюсь на предложение Шуры спуститься с большого склона, тем более что он обещает показать так называемую «классику» — маршрут, по которому чайники вроде меня объезжают сложное место в начале спуска.
Подъём очень интересный и сам по себе, тут есть и широкие пологие участки, и проезды над ложбинками по специально сделанным мостикам, и крутые взлёты среди густого ельника. Это старый подъёмник. Шура говорит, что со своими 1300 метрами он ещё не так давно был самым длинным в Карпатах, но сейчас уже не то. Да и амортизация оборудования сказывается — периодически он останавливается (и хорошо, если остановка застала тебя на более-менее пологом участке), «швабры» уже не все пластиковые, часто видны самодельные деревянные. В общем, заслуженный ветеран.
Поднимаемся наверх — спелый сосновый лес подходит вплотную к верхней станции подъёмника. Туман вьётся между стволов, —сказка! Партизанский лес дробь побег из концлагеря!
Объезд по «классике» чертовски напоминает спуск по дороге с пилипецкого подъёмника на могурский — лес, небольшой уклон, мягкие повороты… На траверсе разгоняешься так, что приходится становиться в плуг, лыжня, не больно-то повиляешь!
А потом бздынь — свал направо и пошёл вилять по бугристой (и довольно, кстати, крутой) узости, потому что широкая центральная часть стёсана до земли… Но когда эти бугры пройдёшь, ой, мама, начинается такой «проспект»! Широкий, ровный, уклон градусов пять, но зато на нём по забывчивости разгоняешься так, что потом шиш остановишься — ноги-то уже забиты! И сразу с него — последний сброс с трамплином на выкате: там обычно никто уже не виляет, разгоняются по максимуму и с прыжка — в горку прямо к очереди! Х-ха! Я съехал один раз и сказал, что ну его на фиг, здоровье дороже и пошёл домой. А Шура остался, и застрял на крутом подъёме в ёлочках, и куковал там полчаса, и поделом: а нечего было жадничать и рвать компанию.
Одесситы в бою. «Стальной гигант кренился и стонА-А-А-Ал!!!»
Дома взяли ещё полуторку, гитару и подкатились к одесситам. Те свою гитару настраивали плоскогубцами. Рукастые, сволочи, одно слово — ТУРЬЁ! У них там была одна песня, помирать буду, не забуду — «Ста-а-альной гигант крен-и-и-лся и стонАл», про роковую страсть матроса к пассажирке на тонущем корабле. Титаник просто отдыхает.
Когда кончилось вино и пиво, перешли на их водку, как ни странно, — НИЧЕГО ! Против всех правил науки… Легли в три. Но какая выучка у одесских женщин! За всё это время раздалась только одна жалобная просьба — петь немножко потише. Школа!
12 февраля 2007 года
Всё то же.
В этот день описывать особо нечего: опять ходили под дождём на подобовецкий подъёмник, катались там с большой горы, а потом пели с одесситами в две гитары. Я начал скучать по своим и уговорил Шуру ехать четырнадцатого поутру не через Киев, а через Львов. Было видно, что Сане этого не хотелось, но моё подхалимское заглядывание в глаза сыграло свою роль. Решено — едем четырнадцатого с утра.
13 февраля 2007 года
Пилипец. Диверсия на электростанции. Неожиданный успех. Коллективный праздник.
Поутру поднялись в десять, не спеша позавтракали и отправились на Пилипец — Подобовец уже поднадоел. Сразу заметил, что после узости Подобовца он кажется каким-то курортом. Но не успели мы зайти в загородку подъёмника, как вырубился свет и мы, наверно, часа два поджидали, пока его восстановят. Потом плюнули и — с паршивой овцы хоть шерсти клок — пошли кататься на дизельном, том самом, который начинается сразу за учебным. Спустились раз по четыре — затарахтел большой… Не знаю, что произошло, может, количество спусков перешло в качество, может, опять положительную роль сыграл подраскисший снег, но я спустился с Пилипца и НИ РАЗУ НЕ УПАЛ! Я сначала не поверил. Поднялся ещё раз — опять ничего! Передохнул немного, и ещё парочку! Нет, конечно, это было никакое не элегантное катание, а просто «лишь бы выжить», но я ведь выжил! И скорее понёсся домой, чтобы не портить впечатление от последнего дня на горе каким-нибудь внеплановым падением.
Заскочив в кают-компанию похвастаться Григорьевне, рассчитаться за комнату и снаряжение и позвонить домой, наткнулся там на Шуру, Стефановича и Женю (мужа той самой валькирии) за коньяком с лимончиком — Стефанович отмечал чемпионство сына (тот наконец стал чемпионом Украины по сноуборду) , Женя первый спуск своего трёхлетнего сына с горы, ну и мне налили за первый безаварийный спуск. Потом разлили ещё… Вот так плавно, под культурный разговор, мы и закончили этот выезд.
Часть первая.
Часть вторая.
