Горы: впервые и навсегда

Горы появляются в нашей жизни внезапно. Как первая настоящая и последняя любовь. И у каждого они свои. Поначалу ты еще не очень понимаешь, что же такого особенного в этих покрытых снегом вздыбившихся разломах земной коры. Ну, красиво, ну, весело, ну, кайфово. Ты возвращаешься в привычную жизнь – так бывает всегда. И все еще не понимаешь, что происходит. И что это за дурацкие мысли про Гулливера в стране лилипутов… А потом закрываешь глаза, или иным способом просто заставляешь умолкнуть суетливый шум городов. И тогда слышишь зов, тихий безмятежный и неодолимый. Пока вдруг не становится очевидным, что от твоей хваленой привычной жизни больше ничего не осталось. Милый диван у телевизора, спортивные телеканалы, уютные домашние тапочки и так далее – все это больше уже не выглядит таким уж милым. Твоему комфорту перешиблен хребет. Окончательно и бесповоротно. И ты с удивлением, от того еще большим, что это радостное удивление, откликаешься на зов гор. Какой-то частью внутри себя. Видимо, той самой, что невзирая на Мир городов вокруг, теперь всегда уже будет оставаться свободной, счастливой и дикой.

1.

В 198-лохматом году, - кошмар, аж в прошлом веке! – некий наглый студент, которым я был, впервые в жизни заявился на Домбай. И сразу же записался в группу ассов (не забывайте, это была страна Советов, Совок, а связи позволяли), потому что «ассы» могли кататься, где им вздумается, а главное, их не выводили на склон строем. Мне выдали лыжи, как Остап Бендер собирался выдавать парабеллум. «Polsport» с креплениями «КЛС». Если есть счастливые люди в силу молодости незнакомые с последними выделенными словами, то пусть так и остаются в неведении. Некоторых вещей лучше не знать. Потому что "КЛС" не срабатывали ни  при каких падениях, зато запросто рассыпались, к примеру, в очереди на канатку. К тому же у них не было ски-стопов, лыже приходилось привязывать к ботинку шнуром. А "Polsport" вообще является тупиковой ветвью в развитии горнолыжной индустрии. И вот через три дня бессмысленных кувырканий, принимаемых за обучение правильной загрузке лыжи и перекантовке, этот наглый студент (хотя лучше бы подошел сплав слов «чайник» и «идиот») решил спуститься через Русскую Поляну. Это было круто. Так делали все! А у меня был черный комбинезон, одолженный у одной девушки. Дождавшись, пока наша компания, - а в ней были люди более чем адекватные, - уедет, я рванул. С двумя такими же сплавами слова «чайник» и… далее на выбор. Они были в горах уже два(!) раза, они были мастерами, а эти, с кем я приехал, - старыми тупыми перестраховщиками. Которым мы пообещали спуститься на канатке.

Я рванул… Лыжи "Polsport" рванули тоже. Они ехали рядом со мной: одна справа, другая слева, - с такой же скоростью, как и я чесал на пятой точке. Порой мы встречались. Наши пути пересекались, и нам удавалось поймать друг друга. Матерясь в пухляке, я пытался пристегнуть лыжи, но лыжам почему-то хотелось ехать дальше одним. Иногда все же наш симбиоз, к удивлению обеих сторон, удавался. До ближайшего бугра. И снова мы путешествовали раздельно. Благо, хоть в одном направлении. Вниз! Дуракам везет, но все же я никому не советовал бы испытывать эту поговорку. Уже внизу на дороге мы с лыжами встретились окончательно. «А-г-а-а!», - сказал я им. И с видом человека, пару раз обошедшего Ингемара Стенмарка и всех будущих Сетов Моррисонов и Домиников Пере, наглый студент устремился по дороге к своей компании. Мне было что сообщить им: я спустился с горы. О чем так и заявил на солнечной Поляне Ли, рядом с шашлычной, где проходили наши первые apres ski: «Я спустился через Русскую Поляну!». Последовала тишина. «Угощаю всех! Глинтвейном!» Глаза людей смотрели на меня с настороженным изумлением. Сплавы «чайника» и «идиота» принимают такие взгляды за восхищение. Все еще было тихо, пока я покупал поднос глинтвейна. А потом мне пришлось повернуться к ним попой. Лучше бы я этого не делал. Лучше бы я был крабом и пятился со своим подносиком бочком. Вся Поляна Ли взорвалась хохотом. Такого громкого, здорового и искреннего смеха я еще не слышал. Черный комбинезон, одолженный у девушки, раскрылся, словно распустившаяся роза, точно посреди пятой точки, причем куски ваты и нейлона свисали аж до колен. Гамадрил с обнаженной задницей выглядел бы пристойней, к тому же вате удалось пропитаться чем-то рыжим, чем-то подозрительно напоминающим... Словом, весело было. Мало не показалось. Хватило всем, и наглому студенту – в первую очередь.

В тот день мне повезло дважды. В первый раз, когда не убился, не угодил в лавину и отделался багряной гематомой на весь зад. Но главным был этот смех. Как ушат ледяной воды! Когда стало ясно, что никакая бравада, наглость «чайника», модные связи, деньги или дыра в голове за тебя кататься не будут. Этому надо учиться. И лишь умалившись до своего подлинного умения, ты получаешь шанс научиться, пройти совсем другим путем, обрести здесь своих снежных братьев и, может быть, услышать сердцем мудрое безмолвие гор.

Я смеялся вместе со всеми, мне было стыдно и радостно одновременно. И я обрел своего Учителя. Его звали Юрий Прима. Мастер спорта по альпинизму, мастер спорта по горным лыжам, человек, умеющий говорить о самых важных вещах тихо. Человек, который уже давно не знал суеты, и за больше, чем 20 лет нашего с ним знакомства, я ни разу не видел на его лице кислого выражения. Но в тот год, при расставании, он сказал мне одну важную вещь, которую я запомнил почти дословно. Про то, что горы появляются в нашей жизни внезапно. И сдается, что эта первая встреча может определить всю твою дальнейшую жизнь. И либо ты влюбляешься навсегда, окончательно и бесповоротно, либо становишься ценителем. Великолепного отдыха, замечательного времяпрепровождения, модного светского досуга - курортником, одним словом. Оба варианта возможны и замечательны. Но нас с тобой, и он похлопал меня по плечу, все же интересует первый.

2.

Еще одна важная встреча в моей жизни также произошла на Домбае. Начало 90-х. Я только что купил новые лыжи Elan MBX, самые крутые на тот момент, чем очень гордился. А парня звали Крейг Келли.

Команда Burton приехала на Домбай снимать видео, сноуборд-movie. Это были первые прорайдеры, которых я видел. Мы тогда об этом могли только мечтать – люди занимаются любимым делом, самым офигительным в жизни, да еще получают за это деньги. В наших, все еще советских мозгах, не укладывалось, что может быть так кайфово. Поколение, которое было до нас, уходило в горы, как в Свободу, и они написали об этом, возможно, самые лучшие песни. По крайней мере, ни наше поколение, ни те, кто идут за нами ничего подобного не сделали. Возможно, сейчас не время песен, но ведь от всякой «джаги-шняги» и «кокосов-бананов» свихнувшиеся жители мегаполисов прутся… Ну и пусть себе прутся своим прокуренным радостям.

Мы подружились с Крейгом, как это бывает в горах. Втянули на радостях «огненной воды», ходили по ночному Домбаю, обнявшись, и орали песни Джимми Моррисона и Sex Pistols. На Кавказе в тот год национализм озверел, и вот-вот все могло взорваться. Редкие туристы вели себя тише воды, ниже травы. Поэтому местные решили, что мы либо свихнувшиеся придурки, либо камикадзе, а с блаженными, как известно, не связываются.

На утро случились две вещи: Крейгу Келли очень понравился наш горнолыжный слэнг: выпить водки – «втянуть жижи», девчонки - «кости», «пилиться» - сами понимаете, что... А местные инструкторы увидели, как свихнувшиеся придурки или камикадзе катаются. Это был шок. Это был настоящий Сноубординг! Нет смысла описывать, как мочил Крейг Келли, нет смысла описывать его стиль – это давно стало легендой. Как и сам Крейг. Только люди на Кавказе суровые, гордые и мужественные, и чужую отвагу ценят не меньше своей. Восхищенное понимание, выраженное в скупых жестах и немногословных фразах…

А еще одна вещь произошла вечером. Крейг скептически посмотрел на мой новенький Elan MBX и словно в шутку сказал: «Поставь эти две палки в угол и забудь про них». И дал мне доску. Только не в шутку. Я ответил чем-то патетическим, типа: «Крейг, я не умею летать». И тогда, я уже об этом как-то писал, -  в первый и последний раз и Крейг Келли заявил нечто патетическое. Обычно он все больше шутил и лыбился своей неподражаемой улыбкой – так мог улыбаться Христос, так улыбался Гагарин, и наверное, так улыбались контрабандисты, когда хватались за кинжал. «Все люди умеют летать, - сказал Крейг Келли. - Мы с этим родились, а потом забыли. Но вспомнить никогда не поздно».

И мне снова повезло – я поверил ему. И получил самый большой кайф в жизни. Сноубординг в начале 90-х еще не стал массовой индустрией. В нем был challenge, вызов. На наших глазах родилась новая религия, и нам посчастливилось слегка коснуться этого. А то, что порой сейчас паству заносит несколько не туда… Ну, так и дурак при определенных обстоятельствах расшибает лоб, при чем же здесь сноубординг?! Тем более, что за пределами пижонского «бла-бла-бла» появилось столько восхитительных молодых райдеров, которые несут в себе позитивный драйв и challenge, заложенный Крейгом и парнями, стоявшими у истоков движения.

3.
Мои новенькие Elan MBX с тех пор так и стоят в углу на почетном месте. Я смотрю на них и вспоминаю Крейга. Вспоминаю, как он смеялся, и вспоминаю его ФРИ-РАЙД, и на секунду мне становится не так грустно от того, что его больше нет.

4.
Мой друг Вечтомов только что прислал мне с Чегета SMS: «Катуха зашибись, отморозки уже собрались, разбил лицо о колено при прыжке, кожу красивый, приезжай скорей» (выделенные слова изменены, так как оригиналы относятся к ненормативной лексике). Это про фрирайд, третий этап. А я сижу как чудак (слово изменено по тем же самым соображениям) в Москве и дописываю эту статью. Хотя, казалось бы, что может быть бессмысленней, чем писать о философии фрирайда. Можно, конечно, порассуждать о подлинной, а не фальшивой жизни, о том, что душа, обросшая жирком комфорта, фальсифицирует свой полет, об ультимативности вызова, в конце концов. Но лучше об этом всем высказался один известный фрирайдер. Он сказал, что экстрим – это поиск на свою ж… приключений. Просто и точно, лучше не скажешь. Потому что слова не важны, потому что все внутри нас. И когда делаешь правильный спуск с правильными людьми, а потом смотришь на довольные рожи своих снежных братьев, которых распирает от драйва, то это, внутри нас, уже само все знает. Заставляя нас или с ярко выраженным детским кретинизмом улю-лючить и йа-ху-у-чить, или впадать в высокую поэзию, чаще всего при помощи очень позитивной, хоть и не очень нормативной лексики.

5.
Возможно, горы – они живые. Возможно, они Божество, вершащее твою Судьбу, и от того, как ты их поймешь, зависишь весь ты. Я не знаю, что они про нас думают, и рады ли они нам. Многие из парней, с которыми говорил, считают, что нет. Это те парни, что провели в горах всю жизнь, за исключением (а порой и включая) возраст пеленок. Возможно, мы микробы, рушащие Совершенную Гармонию. Поэтому мы пытаемся приходить в горы с тишиной в сердце, хоть и орем свою Пьяную Песню. И хотим что-то узнать про себя и про них. И про Свободу. Про Полет, с которым рождены. Поэтому нам так и нужен ФРИрайд. И совсем не важно, на чем ты мочишь, на доске или на лыжах. Выбор снаряги, конечно, - вещь первостепенная. Но в конце концов, это лишь разница языка, на котором говорят те, кто пришел однажды в горы, о самом важном.

А у меня уже куплен билет. На завтра. Туда, где собрались отморозки. В горы. Все: йа-ху-у-у!!! И поговорим о самом важном, как сможем.

Автор: Роман Канушкин Источник: Старые Херцы