Это не моя история. Её мне рассказал товарищ - назовём его Максимом - когда мы с ним в последний раз виделись в Хижине. Мы сидели четыре дня под обложным мартовским снегопадом, подъёмники не работали, и оставалось только говорить и слушать, слушать... А в оставшееся время суток я записывал его рассказ. Сразу хочу предупредить об этом читателя, дабы он не счёл, что я решил таким образом снискать себе на этом конкурсе лавры литератора и философа. Нет... Оставьте эти путёвки в Австрию и цеховые лыжи - ему они уже не пригодятся. Просто послушайте.
Этот мало кому известный приют лыжебордеров стоит на развилке дорог, одна из которых ведёт к гостиницам, а другая в посёлок. Даже если вы хорошо знаете эти места, я готов побиться об заклад, что вы не найдёте дорогу к нему. Сейчас он плотно загорожен двумя рядами частных гостиничек и кафешек, построенных уже позже. А прямо перед ним новое кафе Исы расстроилось настолько плотно к соседним, что лыжник с лыжами на плече (или доскер в обнимку со своей подругою о двух креплениях) едва может протиснуться между ними. Но когда старый хозяин, Борис, построил эту хижину под соснами много лет назад, этих кафешек ещё не было. И доскеров тогда не было. Да и лыжников здесь было не очень много.
Нас было десять - завсегдатаев этой хижины. Я, Мишаня, Кошмар, Профессор, Надин, Крокодил, Штопор, Арик, ещё два ленинградца - не помню даже, как их звали... Мы приезжали сюда каждый год, сначала на пару недель, потом на месяц, потом на сезон... потом... нет, не навсегда. Хотя кое-кто и навсегда тоже, это про кого я знаю. Но по большей части - не знаю. Был человек - и нет человека. Год нет, другой год не приехал... а дальше кто уже вспомнит о нём?
Борис, хозяин хижины, сам был не совсем из местных - он из города, что внизу, в долине. Тогда там работал большой рудник и горно-обогатительный комбинат, и людей, умеющих обращаться со сложной техникой, было много. Он альпинистом был, а когда здесь построили первые подъёмники - устроился работать сюда, поближе к горам. Высокий, худой. Уходя утром, когда было его дежурство, он всегда говорил нам: "Ну, что - покатаемся сегодня?" Из всех машинистов канатки он единственный не требовал "пока 20 человек не наберётся - вагон не пойдёт", и не говорил, что начальство его ругает, когда полупустой вагон жжёт дорогое казённое электричество. Тогда на Горе всего-то катало, если не в новогодние праздники и не в марте, человек 25-30, все друг друга, как минимум, в лицо знали. Нет, на соседнем склоне, там, где креселки, ещё народ был, конечно - но там своя как бы компания собиралась, а у нас своя. Оттуда что увидишь? Только склон да трассу ободранную, там, в основном, были те, кому лишь бы погонять - не важно, по чему. А у нас - Гора. И с неё видно Горы. Ты же сам знаешь, в хорошую погоду, да с самого верху - весь хребет перед тобой, как на ладони. Вот ради этих Гор сюда и приезжали те, кому они нужны как воздух. А лыжи - это лишь приложение к Горам. Форма бытия в них, так сказать.
Хижину он построил уже потом, конечно. Кажется, после того, как перестал сам ходить на восхождения. Не знаю, почему он назвал её так недобро. Обычно хозяева заведений придумывают какие-нибудь более цветистые названия, типа "Горный воздух", ну или какая-нибудь "Национальная кухня". Или хотя в честь окрестных вершин - всех этих *тау и *хорнов на любом горнолыжном курорте половина, если не больше. Ну, наверное, была у него на то какая-нибудь причина, я не знаю...
Мы с Профессором были в ней одними из первых постояльцев. Профессор - он тоже из Москвы, действительно, профессор был в университете. Я его знал немного ещё со школьных лет, по СЮТУРу. Потом он женился на девчонке из нашей школы - кажется, первым среди наших одноклассников и одногодков, на втором курсе. Без "обстоятельств", кстати, женился. То есть, как тогда говорили, по любви. Старшая у них уже после третьего курса родилась. Мы с ним иногда виделись на встречах выпускников, а потом я сюда приезжаю - ба, Андрюха! Он сюда долго ездил, потом бах - пропал на пару лет. Оказалось, дочки выросли, замуж вышли, с Ольгой он развёлся - как говорят нынче, "их брак исчерпал себя" - и женился на аспирантке. Жёны-то стареют, ха-ха-ха, а студентки-аспирантки - всегда молоденькие, верно? Теперь у него очередная дочка моложе двух внучек. Квартиру старую на Арбате, где мы с ребятами у него перед походами иногда собирались, разменял он на две однушки в разных районах. А потом он и от аспирантки этой ушёл. Оставил ей квартиру, машину. Университет свой, наверное, тоже бросил - ни один человек, обязанный работать, не может регулярно предаваться лыжебордерству в течение долгого времени. Так и жил здесь всю зиму. А между зимами? Хрен его знает, я не интересовался особо... кажется, говорил он что-то про дачу под Шатурой - может быть, там... Он давно уже не приезжал. Лет пять, наверное. Или шесть. Не знаю. Здесь, в горах, очень трудно вести счет времени, к тому же для меня время не имеет значения.
Хижина раньше у Бориса лучше была, конечно. Уютнее. Особенно верхняя комната, под крышей. Борис всегда держал её для своих друзей, и почти не селил туда случайных людей, приехавших в горы в первый раз. Там всегда было чисто и светло, окно на юг, в долину - пока Иса не загородил его своей кафешкой. А другое окно напротив - вид на горы. Все окрестные вершины в панораму, и в солнечные дни, если открыть окно, тянет лёгкий ветерок сверху. На стене висело большое фото в рамке: Борис с товарищами на пике Коммунизма, кажется. Или Победы. Весёлые, молодые. Ну, я из них только Бориса знал, конечно. Если я приезжал первым в начале сезона, то я всегда устраивался именно там, наверху. Потом как-то раз обратил внимание, что на нижней кромке фото, под некоторыми из них, стоят чёрные точки. Вроде раньше я их не замечал. Помню, Борис однажды долго разговаривал с кем-то по телефону - а это ещё до мобильных было, тогда ещё междугородние разговоры не очень часто случались - потом поднялся, хмурый, вынул фото из рамки и поставил ещё одну точку. Но я тогда молодой был, даже не въехал толком - какая разница, точкой больше, точкой меньше...
А Профессор? Что Профессор? Ну, был человек профессором. Стал горнолыжником. Что такого? Сейчас уже, тем более, что о нём говорить... Лыжи - это же что есть по сути? Падение. Управляемое падение, так он сам говорил. И не такие кривые у людей жизнь выписывает. Вот Крокодила возьми. Крокодилом его, конечно, прозвали не потому, что Генка, а за челюсти уникальные, они у него вперёд выдавались, как ни у кого. Его я тоже знал немного и раньше, по туристским делам. Мне как-то первый раз сказали: "Пойди туда-то, там будет Крокодил, возьми у него то-то и то-то." - "Так я ж его не знаю." - "Фигня, как увидишь, сразу узнаешь." Прихожу, смотрю - действительно, Крокодил. Подхожу к нему: "Это ты Крокодил будешь?" - "Ну, я... Чо надо-то?" И мало что у него челюсти такие были, они ещё и распахивались чуть ли не на 180 градусов. Когда мы где-нибудь по дороге в поход, на 4-5й день в плацкарте, одурев от безделья, играли в "спичечный коробок" - равных ему не было. Но потом он челюсть вывихнул, дегустируя персики на ошском базаре, заработал хронический подвывих и с тех пор в коробок не играет. Так вот, дед у Крокодила этого - боевой генерал был в Великую Отечественную. Родители за рубежом работали, он там всё детство прожил до школы - в интересной стране, кстати. Сам понимаешь, это в советские-то времена. Жил он в сталинском доме на Новослободской - знаешь, есть там такой, пятиэтажный, высотой с соседние девятиэтажные, такие потолки. Генеральский, короче. Квартира от деда досталась. А из него вот турист вышел, и альпинист немного. И лыжебордер. Катал на всём, что шевелится - лыжи, блейды, монолыжа, доска... И трассу и вне трассы. Потом он сюда насовсем переехал. Даже работать устроился - спасом. Лет десять здесь жил. Или двенадцать. Потом уехал, сейчас, говорят, лекции у вас в Москве читает по спасработам. Ну, уважаемый человек, наверное. Но это редко бывает. Отсюда обычно уходят - и всё. Мёртвыми уходят, или живыми - это не очень важно.
Как с Ариком вышло. Ну, это не очень хорошо было его Ариком называть - он Арон Иосифович вообще-то. Из Ленинграда. Он примерно как Борис был, то есть старше нас намного. Альпинист. Когда-то он вытащил Бориса с того света на Хан-Тенгри, и Борис после этого сказал ему: "Мой дом - твой дом." Когда он приезжал сюда, то ничего Борису не платил ни за жильё, ни за еду - только за спиртное. Обычно мы с ним и жили в верхней комнате. Он даже знал кое-кого на той фотографии и, как Борис, часто подолгу и невесело смотрел на неё. С годами у него стало уходить денег на бухло больше, чем на подъёмник; Борис качал головой, но ни разу не упрекнул его. В конце концов, он повздорил с местными в баре гостиницы, и его убили. Борису тоже обещали крупные неприятности за него - ну, ты знаешь здешние нравы. Но вмешались старики, и всё обошлось.
Борис же - он и сам не местный. Здесь, с этими-то феодальными нравами, человек снизу, хоть бы и одной вроде крови, но всё равно уже мало чем отличается от инопланетянина. Как ему только дали эту хижину построить, не знаю. И вроде неплохо она у него была, кое-какой доход приносила. Нет, она никогда не была одним из тех лыжебордерских вертепов, где в прихожей стоят 12 пар носков, а всё свободное место между двухъярусными кроватями занято сохнущим шмотьём и пивными банками. У Бориса в хижине всегда было просторно, сухо и опрятно. Потом он ещё кафешку построил спереди, там его жена и дочка готовили. Вкусно готовили, кстати. И сам он, когда не на дежурстве, шашлыки или люля-кебаб нам в камине жарил. А когда он умер - ну, посуди сам, две женщины, да не местные, разве смогут здесь хозяйство держать? Если бы дочка замужем была, был бы в доме мужчина, может, и осталось бы все у них. А она замуж не хотела, зачем, говорит, мне это? Мне и так хорошо. Городская, в общем. Ну и Борис не настаивал. Другой бы отец здесь выдал замуж и даже спрашивать не стал бы, отцовское слово - закон. Но Борис вернулся в город, на кладбище, что на другой стороне от рудника, и что им было тут дальше делать? Вот Иса тогда подсуетился вовремя и перекупил у них эту хижину и кафешку. По-моему, даже не очень много за них и заплатил-то. Он ещё до этого свою кафешку рядом построил, "Сугроб" называлась - низенькая, приземистая, вечно заваленная снегом по самую крышу и ещё сверху, он этот снег никогда не чистил. И кормили у него похуже. А тут он как бы всё это хозяйство под себя забрал. Старые обе кафешки он снёс потом уже, когда курорт раскрутился, и построил одну новую, большую, в 2 этажа. Бабло рубит, конкретно так.
Штопора ты помнишь? Он лет на пять меня моложе, лыжами с детства занимался. Даже вроде бы надежды подавал, мог в юношескую сборную попасть. Попал в Афган. Вернулся, одна нога короче другой на 5 сантиметров. С лыжами это, сам понимаешь, не очень хорошо сочетается. Но тут пошла мода на сноуборд, он был одним из первых у нас в стране, и катал очень неплохо. Ездил сюда каждый год. Потом перешёл на кайт. То ли ездить надоело, то ли пенсии его афганской стало не хватать на подъёмник - цены же, ты сам знаешь, какие тогда были и какие сейчас. А потом вообще с лыжебордерством завязал, перешёл на кайтсёрфинг и уехал в Египет, инструктором. Наверное, единственный изо всех, кого я знаю, кто смог порвать с горами. Насовсем. По крайней мере, как мне про него рассказывали. Ну а чем сейчас живёт, после того, как курс скакнул и народ стал меньше ездить за бугор - понятия не имею. В Москве его давно уже не видели.
Да, отче, с горами мало кто расстаётся добровольно. Наоборот - чем дальше, тем больше доза требуется. Сначала недели достаточно, потом двух, потом нужен уже месяц, чтоб вштырило. А уезжаешь - начинается ломка. Нет, это, конечно, у кого как. Бывают такие, особенно по молодости, кто может прилететь на выходные, откатать два дня от первого вагона до последнего, потом покемарить пару часов в самолёте - и опа, в понедельник утром они уже на работе, свеженькие вроде, не отличишь от нормального человека. Но таких лыжебордеров не много. И с годами это затягивает. Лыжебордерство не допускает других занятий, и хотя на меня оно влияет очень слабо, я даже под угрозой смерти не смог бы просидеть в офисе 11 месяцев в году, как работают другие люди. Я ведь и сам был раньше не худшим айтишником, в газпромовской конторе, и зарабатывал три с половиной тысячи монет в месяц. Три с половиной тысячи - это ведь немало, старина?! Тем более, в те годы. А сейчас... сейчас у меня всё, что есть - это двушка в Томилино, что осталась мне от двоюродной тётки. Я сдаю её за шестьсот монет в месяц, оставляю себе на подъёмник, ну и немного по мелочи, а остальное отдаю Исе за жильё и за еду. Я знаю, он неплохо на мне зарабатывает, ну да чорт с ним. Или шайтан, как угодно. Для меня эта хижина - хижина Бориса, и фотография на стене, и горы в окне - его. И мои тоже. Когда я утром открываю глаза и вижу эти горы, мне уже ничего больше не надо. Только мы и горы. Мне не надо никого больше. Когда-то у меня было что-то вроде жены. Теперь ее нет. Люди говорили, что это я виноват тем, что пристрастился к горам и лыжам. Может, и правда, виноват, но это было так давно, что уже потеряло всякое значение. Когда я впервые начал приезжать сюда, мне иной раз бывало жаль, что ей не интересны были ни горы, ни каталово, но все это прошло и кончилось уже давно, а я каждый месяц все получаю и получаю свои шестьсот монет, каждый день смотрю на эти горы, и вполне счастлив. Счастлив не так, как бывают счастливы пьяные, а всегда спокоен, умиротворен и доволен.
Как я к этому пристрастился? Это началось ещё в Москве. Я пробовал катать у себя в Парамоново и в Узком - просто хотелось узнать, что это такое. Я еще не очень этим увлекался, но, должно быть, жены моей не стало именно тогда. Так или иначе, но я очутился здесь и познакомился со Штопором. Не помню точно, как все это было, но он мне рассказал про Борисову хижину, и я стал сюда приезжать, и как-то так вышло, что с тех пор я уже не покидал её. Плохо, конечно, что за эти годы здесь понастроили такой шанхай - но мы ведь сами в этом виноваты, отче. Это же мы своими лыжами эти горы уродуем. И местных тоже. Когда здесь всё начиналось, они только баранов пасли. Бедно, но кое-как жили, что-то полезное выращивали и делали. А теперь баранов пасти уже разучились. Есть ещё пара-тройка семей, где держат скотину, но это, наверное, последние старики уже. Уйдут они - баранину сюда будут из города привозить. А лыжебордеров пасти - научились не очень... да и скользкий этот заработок, случись что - и нет клиентов, и что дальше делать? Рекламный буклет, даже самого крутого курорта, в кашу не положишь. А горы... ты ведь помнишь, отче, какие раньше здесь были кулуары на первой очереди? А "козью тропу" помнишь? Как на ней чётко было всех доскеров видно: кто её проехал - значит, умеет катать, а не доехал - значит, так... учится... Где они теперь? Вот-вот... Это местное начальство решило нашу трассу гомо... го... блин, не выговорю даже... ну, ты знаешь это слово... в общем, что-то такое с ней сделать, иначе она неправильная. Саня, бордер и спас, из местных - ты его знаешь, конечно - плакал, когда его заставляли эти кулуары бульдозером разравнивать. И что сделали в результате? Сделали из нашей Горы, которая одна на свете была, какой-то плац, как Угрюм-Бурчеев мечтал - чтобы маршировать по нему до самого горизонта, не останавливаясь и не поворачивая. Да в мире таких плацев тысячи, чем наш-то лучше теперь? Для Горы оно, конечно, мелочь, Гора - она и лыжебордерство наше переживёт, и трассы эти сметёт когда-нибудь, и кулуары новые ручьями проточит, и будет стоять, как стояла... только нас тогда уже не будет, старина.
А Штопорова тренера я тоже знал, Эдуарда Ильича, хотя сам-то больше не с его секцией общался. Его так все и звали - "наш Ильич". Учил он хорошо, только моральный климат у него в секции был... не очень. Матом разговаривали очень много. Нет, сам он был человек культурный, из интеллигентной семьи, из прибалтов. Всегда вежливо выражался. "Поойдем, чтоо ли, в душ, омооем члены," - это после тренировки. А вот спортсмены его... особенно девицы. Боже, как они матерились! Дальнобойщики так не матерятся, как Ильичёвы девицы. Звонко, заливисто так, на весь склон. Погиб он в Польше, по дороге на сборы - ты, наверное, помнишь эту историю, про неё в газетах писали. Где-то вскоре после границы вылетел на встречку на своем Форд-Транзите. Это его убили, по сути. К бабке не ходи - наверняка промурыжили на границе часов десять или двенадцать, пропустили уже в пятом часу утра, ну он и закемарил за рулём. И - во встречную фуру. И ещё пятеро молодых вместе с ним.
Знаешь, отче, дальше ведь долгая история была. Когда Ильича хоронили, я сказал: "Вот человек, отдал спорту всю свою жизнь, до последней секунды и даже больше." Так и вышло. Пока там решались все эти дела скорбные мирские - оформление ДТП, опознание тел, доставка на родину - дело дошло до самого высокого начальника этого ведомства. И он, как оказалось, тоже катает. Спортфедерация наша быстренько выбрала его своим председателем, тогда это обычная практика была. Ну, как всегда, ещё в советские времена, помнишь, на заводе или в НИИ выбирали главой горнолыжной секции какого-нибудь уважаемого профсоюзного деятеля: мало ли что, поможет при случае фонды на электродвигатель для бугеля выбить, или участочек под подъёмник в соседнем овраге оформить. Конечно, на посту председателя хороший человек может сделать много, но хороший человек из начальства может сделать больше. Пригодится.
И пригодилось оно ровно через год, когда наших фрирайдеров накрыло лавиной в Китае. Эту историю ты точно знаешь, она в газетах и по ящику прямо он-лайн шла. Китаец из турфирмы, которая их оформляла, звонит сюда - так, мол, и так, не прибыли ваши в положенное место. А нашим здесь что делать? Надо спасработы организовывать, а как? Стали звонить председателю. Председатель как раз в тот момент оказался в Австралии, где самый главный директор нашего завода вёл какие-то переговоры с директором китайского. Представь себе эту картинку: сидят они, речи такие хорошие говорят о дружбе и сотрудничестве, и тут подкатывает этот, из профкома, из спортивной секции, и Самому на ушко: "Ну, попроси! Ну, что тебе стоит?" Китайцы же до того в подобных случаях никаких иностранных спасателей к себе ни разу не пускали: мол, это наша земля, сами будем искать, что найдём - то найдём, что не найдём - на то судьба, значит, пусть оно теперь в другом теле живёт. Тем более, спасы - это же военизированная организация, почти что армия, а кто ж к себе чужую армию просто так впустит? Но тут они сами с разбегу на грабли угодили - на слове попались, в самом буквальном смысле. Пришлось им за базар отвечать. Разрешили.
Для наших спасов, кстати, тоже поучительно вышло. Началось с того, что они туда даже вертолётик собственный привезли. Да оказалось, что у него потолок - 3500, а там только садиться надо было на 5000 с лишним. Его даже из ИЛ-76 выгружать не стали. В горах всё не просто, это для них сюрпризом было. Вроде бы вот оно, что ищешь, в пределах видимости и по прямой метров 200, а подобраться туда - только через двое суток и не с первой попытки. С китайцами тоже не сразу общий язык нашли, у тех своих тараканов хватало. Но в конце концов нормально отработали. Троих 200-ми привезли, двоих живыми. Из шестерых - одного только не нашли. Старик Лаугель, кстати, с самого начала сказал, что так и будет. На обратном пути ещё альпиниста нашего забрали парализованного, его в том же районе, на 7000, инсульт хватил... Но это совсем уже другая история. В общем, с пользой слетали. Я бы эту экспедицию поставил в ряд с парашютным десантом на пик Ленина в 1968-м. Этот урок, помяни моё слово, отче, ещё пригодится. И нашим, и китайцам. Горы - они для всех Горы: и для тех, кто в кепке, и для тех, кто в фуражке, и даже для тех, кто носит медный щит.
И да, отче: в тот самый день, когда это случилось, мне Сергей приснился, руководитель той группы. Один из тех троих. Ещё ничего про них никто не знал, первая информация через день-два только появилась, когда китаец тревогу поднял. Тем более, что я вообще здесь был, не в Москве. И знал-то я его шапочно, виделись в горклубе пару раз мельком, а тут - с чего бы? Ровно день в день, даже точнее, китайский день - в нашу ночь. Я утром ещё Профессору рассказал об этом, Сергей же из его университетского клуба был. Ну, Профессор начал что-то гнать про резонанс наших гор с китайскими, наших душ с нашими горами - я так и не понял ничего. А сон тот помнить теперь, наверное, до самой смерти буду.
У нас здесь это тоже, конечно, бывало. Мишаня вот погиб - на югах, там же, где потом ещё Паштета завалило. Ну, его нашли, конечно, уже по весне, но всё равно даже родственников близких у него не оказалось, а дальние забирать тело отказались: мы, говорят, сами о нём второй раз в жизни слышим, кто он нам такой? Так он и лежал, сколько положено, в городе, в морге, а потом там его и похоронили, с неопознанными вместе. Сейчас вспоминаю, по сколько раз каждый из нас старуху за подол дёргал, чисто прикола ради - а она всё терпела, могла ведь и косой махнуть, это до нас только потом уже доходить стало. Ты считаешь это странным? Я видел такие вещи, которые многим кажутся довольно странными, но если уж ты подсел на лыжи или борд, тебе ничто не кажется странным, за исключением самого лыжебордерства. А если и кажется, так это не имеет значения. В снег катали, в туман, в ветер. В любые лавиноопасные места кто-нибудь да лазил. Помню, сидим как-то с Профессором, только что спустились, в кафешке под 2 очередью [3000 м - о.В.], снег валит, вот как сейчас, да с ветерком, но подъёмник в тот день работал, тогда старый ещё вагон был, надёжный как трёхлинейка мосинская. Сидим, ладони окоченевшие разгибаем и сосульки от бровей отколупываем, тут влетает Надин: "Вы что, наверх не едете?! Вагон пустой стоит!" Хлоп стакан коньяку - и в дверь, только след простыл. Она вообще оторва та ещё была. Тоже всё бросила, поселилась здесь насовсем. Потом за местного спаса, Антона (ну, он вообще-то Отто), вышла - так уж пришлось - и из хижины, конечно, к нему перебралась. Долго здесь жила. А теперь я её уже много лет не встречал. Антона вижу регулярно, и на горе и в посёлке, а её нет.
С Тюленем мы ещё как-то в облако снежное попали на леднике, что со второй очереди, справа. Там много мест почти без уклона. Не видно ни фига, целина по колено, и разгоняться опасно, и тормозить нельзя - застрянешь совсем. И трещины там, Штопор однажды угодил - доска поперёк трещины легла, а его вниз головой провернуло, висит в крепеже, как морковка, и сделать ничего не может. Ну, я на лыжах еду кое-как, осторожненько, где надо - там и подтолкнуться могу, а Тюлень на доске, ему сложнее. Пристроился сзади по моему следу и всё ругался, что я так криво еду. Тюлень... ты его не знаешь, наверное. Он не долго сюда ездил. Невысокий, коренастый - доскер, конечно. На артиста Кузнецова похож был - "Торпедоносцы" смотрел? В начале, командир полка. Помнишь такого? Ну вот на него.
А вообще, много ещё народу разного бывало, конечно. По молодости Лёха был - красиво катал, зажигательно. Но он когда как, то в хижине жил, то в гостинице. На горе познакомился с девушкой, привёл вечером к себе в номер, а утром бегал по всей гостинице и выяснял, как её зовут. Но уж поздно было, пришлось жениться - как порядочному человеку, ага. И после этого пропал, как отрезал, ни разу с тех пор не приезжал. Две близняшки были, Кузнецовы, их все знали и где их только ни встречали - в самых неожиданных местах и компаниях. Крокодил говорил, что однажды даже в Таллине в зоопарке, уж не знаю, за каким хреном его самого туда занесло. Две одинаковые, в одинаковых комбинезонах, в одинаковых касках, с одинаковыми же кавалерами - может даже, тоже близнецами. Я их в последний раз видел несколько назад, летом, в столовой на полдороге из Иркутска на Ольхон. Притом ещё только подумал: "Вот не хватало сейчас здесь кого-нибудь знакомого встретить... Кого? Да 'братьев Кузнецовых', наверное, кого же ещё?" - и тут они входят прямо со следующей машины. Но сюда они давно не приезжают уже, а где катают - не знаю. Виталий был - молчаливый, вечно задумчивый. Не курил, не пил, мяса не ел, даже матом не разговаривал ни разу. Потом окончательно рерихнулся, уехал в Индию, вроде бы. Давно уже, очень давно, больше ничего про него не слышали. Мы потом ещё несколько лет гадали - чьи это лыжи в прихожей стоят, топовые, совсем новые? Потом Иса, когда купил эту хижину, их куда-то оприходовал, сказал, чего добру пропадать.
Одно время молодых ребят много было. Ну, как молодых - лет на 10-15 нас моложе. Так сказать, вторая волна доскеров. Всего их несколько десятков сюда ездило постоянно, а может, и за сотню. Одни приезжали, другие уезжали, почти всё время кто-то был. Но сейчас их уже не стало. Нет, все живы, конечно, рано им ещё, просто в горы уже не ездят. У всех работа, ипотека, за машину кредит, дома дети сопливые и жёны в бигудях. А на форуме своём лыжебордическом, который они когда-то сделали специально на эту тему - он так и называется до сих пор - они теперь обсуждают мобильники, рыбалку и детские кресла в машину. Я как-то заходил к ним - на заглавной так и висит фотогалерея, где Крокодил ещё в форме со старлеевскими погонами, это очень много лет тому назад снято. Мёртвый сайт.
Вообще, все мы мёртвые уже, отче. Нет, конечно, Иса хижине простаивать не даёт, всё время кого-то подселяет. Она уже не такая, какой была при Борисе, и вообще курорт теперь весь сезон - битком, на подъёмниках очереди, на трассах толпы. Но это, знаешь, всё пустая биомасса какая-то. Как песок. Приехали - уехали. Перелистнули страничку в календаре и забыли. Здесь тоже корешок счёта гостиничного подшили в архив - и всё, ничего больше от них не осталось. А наших... ну, сам посчитай. Из ленинградцев двоих (ныне они санктъ-петербуржцы, конечно) тоже один перестал приезжать. Не знаю, что с ним, у Кошмара спроси, когда трезвый будет - он с ними больше общается. Со вторым, точнее. Но эти двое тоже уже не так много катают, больше сидят на веранде у кафе. Я же всегда катаю, если есть погода. А они просто сидят и на горы смотрят. Особенно в конце марта, когда солнечные дни и так, знаешь, эти ледники сверкают...
Я, наверное, отче, тоже скоро уйду. Квартирантов своих выгоню, буду сидеть дома на балконе и смотреть на небо - на что ещё там смотреть? Сходить куда-нибудь? Ну нет, с моими коленками уже много не находишь, с пятого-то этажа. Пару раз в неделю до магазина дойти - и хватит, мне много не нужно. Хорошо бы, конечно, одну комнату таки сдавать, да как я её сдам, если они смежные? Впрочем, это не имеет значения. Ничто не имеет для меня большого значения. А всё-таки ведь жалко, отче, жалко же, что они нашу трассу так разровняли... Как это? Гомо...
Нас было десять - завсегдатаев этой хижины. Я, Мишаня, Кошмар, Профессор, Надин, Крокодил, Штопор, Арик, ещё два ленинградца - не помню даже, как их звали... Мы приезжали сюда каждый год, сначала на пару недель, потом на месяц, потом на сезон... потом... нет, не навсегда. Хотя кое-кто и навсегда тоже, это про кого я знаю. Но по большей части - не знаю. Был человек - и нет человека. Год нет, другой год не приехал... а дальше кто уже вспомнит о нём?
Борис, хозяин хижины, сам был не совсем из местных - он из города, что внизу, в долине. Тогда там работал большой рудник и горно-обогатительный комбинат, и людей, умеющих обращаться со сложной техникой, было много. Он альпинистом был, а когда здесь построили первые подъёмники - устроился работать сюда, поближе к горам. Высокий, худой. Уходя утром, когда было его дежурство, он всегда говорил нам: "Ну, что - покатаемся сегодня?" Из всех машинистов канатки он единственный не требовал "пока 20 человек не наберётся - вагон не пойдёт", и не говорил, что начальство его ругает, когда полупустой вагон жжёт дорогое казённое электричество. Тогда на Горе всего-то катало, если не в новогодние праздники и не в марте, человек 25-30, все друг друга, как минимум, в лицо знали. Нет, на соседнем склоне, там, где креселки, ещё народ был, конечно - но там своя как бы компания собиралась, а у нас своя. Оттуда что увидишь? Только склон да трассу ободранную, там, в основном, были те, кому лишь бы погонять - не важно, по чему. А у нас - Гора. И с неё видно Горы. Ты же сам знаешь, в хорошую погоду, да с самого верху - весь хребет перед тобой, как на ладони. Вот ради этих Гор сюда и приезжали те, кому они нужны как воздух. А лыжи - это лишь приложение к Горам. Форма бытия в них, так сказать.
Хижину он построил уже потом, конечно. Кажется, после того, как перестал сам ходить на восхождения. Не знаю, почему он назвал её так недобро. Обычно хозяева заведений придумывают какие-нибудь более цветистые названия, типа "Горный воздух", ну или какая-нибудь "Национальная кухня". Или хотя в честь окрестных вершин - всех этих *тау и *хорнов на любом горнолыжном курорте половина, если не больше. Ну, наверное, была у него на то какая-нибудь причина, я не знаю...
Мы с Профессором были в ней одними из первых постояльцев. Профессор - он тоже из Москвы, действительно, профессор был в университете. Я его знал немного ещё со школьных лет, по СЮТУРу. Потом он женился на девчонке из нашей школы - кажется, первым среди наших одноклассников и одногодков, на втором курсе. Без "обстоятельств", кстати, женился. То есть, как тогда говорили, по любви. Старшая у них уже после третьего курса родилась. Мы с ним иногда виделись на встречах выпускников, а потом я сюда приезжаю - ба, Андрюха! Он сюда долго ездил, потом бах - пропал на пару лет. Оказалось, дочки выросли, замуж вышли, с Ольгой он развёлся - как говорят нынче, "их брак исчерпал себя" - и женился на аспирантке. Жёны-то стареют, ха-ха-ха, а студентки-аспирантки - всегда молоденькие, верно? Теперь у него очередная дочка моложе двух внучек. Квартиру старую на Арбате, где мы с ребятами у него перед походами иногда собирались, разменял он на две однушки в разных районах. А потом он и от аспирантки этой ушёл. Оставил ей квартиру, машину. Университет свой, наверное, тоже бросил - ни один человек, обязанный работать, не может регулярно предаваться лыжебордерству в течение долгого времени. Так и жил здесь всю зиму. А между зимами? Хрен его знает, я не интересовался особо... кажется, говорил он что-то про дачу под Шатурой - может быть, там... Он давно уже не приезжал. Лет пять, наверное. Или шесть. Не знаю. Здесь, в горах, очень трудно вести счет времени, к тому же для меня время не имеет значения.
Хижина раньше у Бориса лучше была, конечно. Уютнее. Особенно верхняя комната, под крышей. Борис всегда держал её для своих друзей, и почти не селил туда случайных людей, приехавших в горы в первый раз. Там всегда было чисто и светло, окно на юг, в долину - пока Иса не загородил его своей кафешкой. А другое окно напротив - вид на горы. Все окрестные вершины в панораму, и в солнечные дни, если открыть окно, тянет лёгкий ветерок сверху. На стене висело большое фото в рамке: Борис с товарищами на пике Коммунизма, кажется. Или Победы. Весёлые, молодые. Ну, я из них только Бориса знал, конечно. Если я приезжал первым в начале сезона, то я всегда устраивался именно там, наверху. Потом как-то раз обратил внимание, что на нижней кромке фото, под некоторыми из них, стоят чёрные точки. Вроде раньше я их не замечал. Помню, Борис однажды долго разговаривал с кем-то по телефону - а это ещё до мобильных было, тогда ещё междугородние разговоры не очень часто случались - потом поднялся, хмурый, вынул фото из рамки и поставил ещё одну точку. Но я тогда молодой был, даже не въехал толком - какая разница, точкой больше, точкой меньше...
А Профессор? Что Профессор? Ну, был человек профессором. Стал горнолыжником. Что такого? Сейчас уже, тем более, что о нём говорить... Лыжи - это же что есть по сути? Падение. Управляемое падение, так он сам говорил. И не такие кривые у людей жизнь выписывает. Вот Крокодила возьми. Крокодилом его, конечно, прозвали не потому, что Генка, а за челюсти уникальные, они у него вперёд выдавались, как ни у кого. Его я тоже знал немного и раньше, по туристским делам. Мне как-то первый раз сказали: "Пойди туда-то, там будет Крокодил, возьми у него то-то и то-то." - "Так я ж его не знаю." - "Фигня, как увидишь, сразу узнаешь." Прихожу, смотрю - действительно, Крокодил. Подхожу к нему: "Это ты Крокодил будешь?" - "Ну, я... Чо надо-то?" И мало что у него челюсти такие были, они ещё и распахивались чуть ли не на 180 градусов. Когда мы где-нибудь по дороге в поход, на 4-5й день в плацкарте, одурев от безделья, играли в "спичечный коробок" - равных ему не было. Но потом он челюсть вывихнул, дегустируя персики на ошском базаре, заработал хронический подвывих и с тех пор в коробок не играет. Так вот, дед у Крокодила этого - боевой генерал был в Великую Отечественную. Родители за рубежом работали, он там всё детство прожил до школы - в интересной стране, кстати. Сам понимаешь, это в советские-то времена. Жил он в сталинском доме на Новослободской - знаешь, есть там такой, пятиэтажный, высотой с соседние девятиэтажные, такие потолки. Генеральский, короче. Квартира от деда досталась. А из него вот турист вышел, и альпинист немного. И лыжебордер. Катал на всём, что шевелится - лыжи, блейды, монолыжа, доска... И трассу и вне трассы. Потом он сюда насовсем переехал. Даже работать устроился - спасом. Лет десять здесь жил. Или двенадцать. Потом уехал, сейчас, говорят, лекции у вас в Москве читает по спасработам. Ну, уважаемый человек, наверное. Но это редко бывает. Отсюда обычно уходят - и всё. Мёртвыми уходят, или живыми - это не очень важно.
Как с Ариком вышло. Ну, это не очень хорошо было его Ариком называть - он Арон Иосифович вообще-то. Из Ленинграда. Он примерно как Борис был, то есть старше нас намного. Альпинист. Когда-то он вытащил Бориса с того света на Хан-Тенгри, и Борис после этого сказал ему: "Мой дом - твой дом." Когда он приезжал сюда, то ничего Борису не платил ни за жильё, ни за еду - только за спиртное. Обычно мы с ним и жили в верхней комнате. Он даже знал кое-кого на той фотографии и, как Борис, часто подолгу и невесело смотрел на неё. С годами у него стало уходить денег на бухло больше, чем на подъёмник; Борис качал головой, но ни разу не упрекнул его. В конце концов, он повздорил с местными в баре гостиницы, и его убили. Борису тоже обещали крупные неприятности за него - ну, ты знаешь здешние нравы. Но вмешались старики, и всё обошлось.
Борис же - он и сам не местный. Здесь, с этими-то феодальными нравами, человек снизу, хоть бы и одной вроде крови, но всё равно уже мало чем отличается от инопланетянина. Как ему только дали эту хижину построить, не знаю. И вроде неплохо она у него была, кое-какой доход приносила. Нет, она никогда не была одним из тех лыжебордерских вертепов, где в прихожей стоят 12 пар носков, а всё свободное место между двухъярусными кроватями занято сохнущим шмотьём и пивными банками. У Бориса в хижине всегда было просторно, сухо и опрятно. Потом он ещё кафешку построил спереди, там его жена и дочка готовили. Вкусно готовили, кстати. И сам он, когда не на дежурстве, шашлыки или люля-кебаб нам в камине жарил. А когда он умер - ну, посуди сам, две женщины, да не местные, разве смогут здесь хозяйство держать? Если бы дочка замужем была, был бы в доме мужчина, может, и осталось бы все у них. А она замуж не хотела, зачем, говорит, мне это? Мне и так хорошо. Городская, в общем. Ну и Борис не настаивал. Другой бы отец здесь выдал замуж и даже спрашивать не стал бы, отцовское слово - закон. Но Борис вернулся в город, на кладбище, что на другой стороне от рудника, и что им было тут дальше делать? Вот Иса тогда подсуетился вовремя и перекупил у них эту хижину и кафешку. По-моему, даже не очень много за них и заплатил-то. Он ещё до этого свою кафешку рядом построил, "Сугроб" называлась - низенькая, приземистая, вечно заваленная снегом по самую крышу и ещё сверху, он этот снег никогда не чистил. И кормили у него похуже. А тут он как бы всё это хозяйство под себя забрал. Старые обе кафешки он снёс потом уже, когда курорт раскрутился, и построил одну новую, большую, в 2 этажа. Бабло рубит, конкретно так.
Штопора ты помнишь? Он лет на пять меня моложе, лыжами с детства занимался. Даже вроде бы надежды подавал, мог в юношескую сборную попасть. Попал в Афган. Вернулся, одна нога короче другой на 5 сантиметров. С лыжами это, сам понимаешь, не очень хорошо сочетается. Но тут пошла мода на сноуборд, он был одним из первых у нас в стране, и катал очень неплохо. Ездил сюда каждый год. Потом перешёл на кайт. То ли ездить надоело, то ли пенсии его афганской стало не хватать на подъёмник - цены же, ты сам знаешь, какие тогда были и какие сейчас. А потом вообще с лыжебордерством завязал, перешёл на кайтсёрфинг и уехал в Египет, инструктором. Наверное, единственный изо всех, кого я знаю, кто смог порвать с горами. Насовсем. По крайней мере, как мне про него рассказывали. Ну а чем сейчас живёт, после того, как курс скакнул и народ стал меньше ездить за бугор - понятия не имею. В Москве его давно уже не видели.
Да, отче, с горами мало кто расстаётся добровольно. Наоборот - чем дальше, тем больше доза требуется. Сначала недели достаточно, потом двух, потом нужен уже месяц, чтоб вштырило. А уезжаешь - начинается ломка. Нет, это, конечно, у кого как. Бывают такие, особенно по молодости, кто может прилететь на выходные, откатать два дня от первого вагона до последнего, потом покемарить пару часов в самолёте - и опа, в понедельник утром они уже на работе, свеженькие вроде, не отличишь от нормального человека. Но таких лыжебордеров не много. И с годами это затягивает. Лыжебордерство не допускает других занятий, и хотя на меня оно влияет очень слабо, я даже под угрозой смерти не смог бы просидеть в офисе 11 месяцев в году, как работают другие люди. Я ведь и сам был раньше не худшим айтишником, в газпромовской конторе, и зарабатывал три с половиной тысячи монет в месяц. Три с половиной тысячи - это ведь немало, старина?! Тем более, в те годы. А сейчас... сейчас у меня всё, что есть - это двушка в Томилино, что осталась мне от двоюродной тётки. Я сдаю её за шестьсот монет в месяц, оставляю себе на подъёмник, ну и немного по мелочи, а остальное отдаю Исе за жильё и за еду. Я знаю, он неплохо на мне зарабатывает, ну да чорт с ним. Или шайтан, как угодно. Для меня эта хижина - хижина Бориса, и фотография на стене, и горы в окне - его. И мои тоже. Когда я утром открываю глаза и вижу эти горы, мне уже ничего больше не надо. Только мы и горы. Мне не надо никого больше. Когда-то у меня было что-то вроде жены. Теперь ее нет. Люди говорили, что это я виноват тем, что пристрастился к горам и лыжам. Может, и правда, виноват, но это было так давно, что уже потеряло всякое значение. Когда я впервые начал приезжать сюда, мне иной раз бывало жаль, что ей не интересны были ни горы, ни каталово, но все это прошло и кончилось уже давно, а я каждый месяц все получаю и получаю свои шестьсот монет, каждый день смотрю на эти горы, и вполне счастлив. Счастлив не так, как бывают счастливы пьяные, а всегда спокоен, умиротворен и доволен.
Как я к этому пристрастился? Это началось ещё в Москве. Я пробовал катать у себя в Парамоново и в Узком - просто хотелось узнать, что это такое. Я еще не очень этим увлекался, но, должно быть, жены моей не стало именно тогда. Так или иначе, но я очутился здесь и познакомился со Штопором. Не помню точно, как все это было, но он мне рассказал про Борисову хижину, и я стал сюда приезжать, и как-то так вышло, что с тех пор я уже не покидал её. Плохо, конечно, что за эти годы здесь понастроили такой шанхай - но мы ведь сами в этом виноваты, отче. Это же мы своими лыжами эти горы уродуем. И местных тоже. Когда здесь всё начиналось, они только баранов пасли. Бедно, но кое-как жили, что-то полезное выращивали и делали. А теперь баранов пасти уже разучились. Есть ещё пара-тройка семей, где держат скотину, но это, наверное, последние старики уже. Уйдут они - баранину сюда будут из города привозить. А лыжебордеров пасти - научились не очень... да и скользкий этот заработок, случись что - и нет клиентов, и что дальше делать? Рекламный буклет, даже самого крутого курорта, в кашу не положишь. А горы... ты ведь помнишь, отче, какие раньше здесь были кулуары на первой очереди? А "козью тропу" помнишь? Как на ней чётко было всех доскеров видно: кто её проехал - значит, умеет катать, а не доехал - значит, так... учится... Где они теперь? Вот-вот... Это местное начальство решило нашу трассу гомо... го... блин, не выговорю даже... ну, ты знаешь это слово... в общем, что-то такое с ней сделать, иначе она неправильная. Саня, бордер и спас, из местных - ты его знаешь, конечно - плакал, когда его заставляли эти кулуары бульдозером разравнивать. И что сделали в результате? Сделали из нашей Горы, которая одна на свете была, какой-то плац, как Угрюм-Бурчеев мечтал - чтобы маршировать по нему до самого горизонта, не останавливаясь и не поворачивая. Да в мире таких плацев тысячи, чем наш-то лучше теперь? Для Горы оно, конечно, мелочь, Гора - она и лыжебордерство наше переживёт, и трассы эти сметёт когда-нибудь, и кулуары новые ручьями проточит, и будет стоять, как стояла... только нас тогда уже не будет, старина.
А Штопорова тренера я тоже знал, Эдуарда Ильича, хотя сам-то больше не с его секцией общался. Его так все и звали - "наш Ильич". Учил он хорошо, только моральный климат у него в секции был... не очень. Матом разговаривали очень много. Нет, сам он был человек культурный, из интеллигентной семьи, из прибалтов. Всегда вежливо выражался. "Поойдем, чтоо ли, в душ, омооем члены," - это после тренировки. А вот спортсмены его... особенно девицы. Боже, как они матерились! Дальнобойщики так не матерятся, как Ильичёвы девицы. Звонко, заливисто так, на весь склон. Погиб он в Польше, по дороге на сборы - ты, наверное, помнишь эту историю, про неё в газетах писали. Где-то вскоре после границы вылетел на встречку на своем Форд-Транзите. Это его убили, по сути. К бабке не ходи - наверняка промурыжили на границе часов десять или двенадцать, пропустили уже в пятом часу утра, ну он и закемарил за рулём. И - во встречную фуру. И ещё пятеро молодых вместе с ним.
Знаешь, отче, дальше ведь долгая история была. Когда Ильича хоронили, я сказал: "Вот человек, отдал спорту всю свою жизнь, до последней секунды и даже больше." Так и вышло. Пока там решались все эти дела скорбные мирские - оформление ДТП, опознание тел, доставка на родину - дело дошло до самого высокого начальника этого ведомства. И он, как оказалось, тоже катает. Спортфедерация наша быстренько выбрала его своим председателем, тогда это обычная практика была. Ну, как всегда, ещё в советские времена, помнишь, на заводе или в НИИ выбирали главой горнолыжной секции какого-нибудь уважаемого профсоюзного деятеля: мало ли что, поможет при случае фонды на электродвигатель для бугеля выбить, или участочек под подъёмник в соседнем овраге оформить. Конечно, на посту председателя хороший человек может сделать много, но хороший человек из начальства может сделать больше. Пригодится.
И пригодилось оно ровно через год, когда наших фрирайдеров накрыло лавиной в Китае. Эту историю ты точно знаешь, она в газетах и по ящику прямо он-лайн шла. Китаец из турфирмы, которая их оформляла, звонит сюда - так, мол, и так, не прибыли ваши в положенное место. А нашим здесь что делать? Надо спасработы организовывать, а как? Стали звонить председателю. Председатель как раз в тот момент оказался в Австралии, где самый главный директор нашего завода вёл какие-то переговоры с директором китайского. Представь себе эту картинку: сидят они, речи такие хорошие говорят о дружбе и сотрудничестве, и тут подкатывает этот, из профкома, из спортивной секции, и Самому на ушко: "Ну, попроси! Ну, что тебе стоит?" Китайцы же до того в подобных случаях никаких иностранных спасателей к себе ни разу не пускали: мол, это наша земля, сами будем искать, что найдём - то найдём, что не найдём - на то судьба, значит, пусть оно теперь в другом теле живёт. Тем более, спасы - это же военизированная организация, почти что армия, а кто ж к себе чужую армию просто так впустит? Но тут они сами с разбегу на грабли угодили - на слове попались, в самом буквальном смысле. Пришлось им за базар отвечать. Разрешили.
Для наших спасов, кстати, тоже поучительно вышло. Началось с того, что они туда даже вертолётик собственный привезли. Да оказалось, что у него потолок - 3500, а там только садиться надо было на 5000 с лишним. Его даже из ИЛ-76 выгружать не стали. В горах всё не просто, это для них сюрпризом было. Вроде бы вот оно, что ищешь, в пределах видимости и по прямой метров 200, а подобраться туда - только через двое суток и не с первой попытки. С китайцами тоже не сразу общий язык нашли, у тех своих тараканов хватало. Но в конце концов нормально отработали. Троих 200-ми привезли, двоих живыми. Из шестерых - одного только не нашли. Старик Лаугель, кстати, с самого начала сказал, что так и будет. На обратном пути ещё альпиниста нашего забрали парализованного, его в том же районе, на 7000, инсульт хватил... Но это совсем уже другая история. В общем, с пользой слетали. Я бы эту экспедицию поставил в ряд с парашютным десантом на пик Ленина в 1968-м. Этот урок, помяни моё слово, отче, ещё пригодится. И нашим, и китайцам. Горы - они для всех Горы: и для тех, кто в кепке, и для тех, кто в фуражке, и даже для тех, кто носит медный щит.
И да, отче: в тот самый день, когда это случилось, мне Сергей приснился, руководитель той группы. Один из тех троих. Ещё ничего про них никто не знал, первая информация через день-два только появилась, когда китаец тревогу поднял. Тем более, что я вообще здесь был, не в Москве. И знал-то я его шапочно, виделись в горклубе пару раз мельком, а тут - с чего бы? Ровно день в день, даже точнее, китайский день - в нашу ночь. Я утром ещё Профессору рассказал об этом, Сергей же из его университетского клуба был. Ну, Профессор начал что-то гнать про резонанс наших гор с китайскими, наших душ с нашими горами - я так и не понял ничего. А сон тот помнить теперь, наверное, до самой смерти буду.
У нас здесь это тоже, конечно, бывало. Мишаня вот погиб - на югах, там же, где потом ещё Паштета завалило. Ну, его нашли, конечно, уже по весне, но всё равно даже родственников близких у него не оказалось, а дальние забирать тело отказались: мы, говорят, сами о нём второй раз в жизни слышим, кто он нам такой? Так он и лежал, сколько положено, в городе, в морге, а потом там его и похоронили, с неопознанными вместе. Сейчас вспоминаю, по сколько раз каждый из нас старуху за подол дёргал, чисто прикола ради - а она всё терпела, могла ведь и косой махнуть, это до нас только потом уже доходить стало. Ты считаешь это странным? Я видел такие вещи, которые многим кажутся довольно странными, но если уж ты подсел на лыжи или борд, тебе ничто не кажется странным, за исключением самого лыжебордерства. А если и кажется, так это не имеет значения. В снег катали, в туман, в ветер. В любые лавиноопасные места кто-нибудь да лазил. Помню, сидим как-то с Профессором, только что спустились, в кафешке под 2 очередью [3000 м - о.В.], снег валит, вот как сейчас, да с ветерком, но подъёмник в тот день работал, тогда старый ещё вагон был, надёжный как трёхлинейка мосинская. Сидим, ладони окоченевшие разгибаем и сосульки от бровей отколупываем, тут влетает Надин: "Вы что, наверх не едете?! Вагон пустой стоит!" Хлоп стакан коньяку - и в дверь, только след простыл. Она вообще оторва та ещё была. Тоже всё бросила, поселилась здесь насовсем. Потом за местного спаса, Антона (ну, он вообще-то Отто), вышла - так уж пришлось - и из хижины, конечно, к нему перебралась. Долго здесь жила. А теперь я её уже много лет не встречал. Антона вижу регулярно, и на горе и в посёлке, а её нет.
С Тюленем мы ещё как-то в облако снежное попали на леднике, что со второй очереди, справа. Там много мест почти без уклона. Не видно ни фига, целина по колено, и разгоняться опасно, и тормозить нельзя - застрянешь совсем. И трещины там, Штопор однажды угодил - доска поперёк трещины легла, а его вниз головой провернуло, висит в крепеже, как морковка, и сделать ничего не может. Ну, я на лыжах еду кое-как, осторожненько, где надо - там и подтолкнуться могу, а Тюлень на доске, ему сложнее. Пристроился сзади по моему следу и всё ругался, что я так криво еду. Тюлень... ты его не знаешь, наверное. Он не долго сюда ездил. Невысокий, коренастый - доскер, конечно. На артиста Кузнецова похож был - "Торпедоносцы" смотрел? В начале, командир полка. Помнишь такого? Ну вот на него.
А вообще, много ещё народу разного бывало, конечно. По молодости Лёха был - красиво катал, зажигательно. Но он когда как, то в хижине жил, то в гостинице. На горе познакомился с девушкой, привёл вечером к себе в номер, а утром бегал по всей гостинице и выяснял, как её зовут. Но уж поздно было, пришлось жениться - как порядочному человеку, ага. И после этого пропал, как отрезал, ни разу с тех пор не приезжал. Две близняшки были, Кузнецовы, их все знали и где их только ни встречали - в самых неожиданных местах и компаниях. Крокодил говорил, что однажды даже в Таллине в зоопарке, уж не знаю, за каким хреном его самого туда занесло. Две одинаковые, в одинаковых комбинезонах, в одинаковых касках, с одинаковыми же кавалерами - может даже, тоже близнецами. Я их в последний раз видел несколько назад, летом, в столовой на полдороге из Иркутска на Ольхон. Притом ещё только подумал: "Вот не хватало сейчас здесь кого-нибудь знакомого встретить... Кого? Да 'братьев Кузнецовых', наверное, кого же ещё?" - и тут они входят прямо со следующей машины. Но сюда они давно не приезжают уже, а где катают - не знаю. Виталий был - молчаливый, вечно задумчивый. Не курил, не пил, мяса не ел, даже матом не разговаривал ни разу. Потом окончательно рерихнулся, уехал в Индию, вроде бы. Давно уже, очень давно, больше ничего про него не слышали. Мы потом ещё несколько лет гадали - чьи это лыжи в прихожей стоят, топовые, совсем новые? Потом Иса, когда купил эту хижину, их куда-то оприходовал, сказал, чего добру пропадать.
Одно время молодых ребят много было. Ну, как молодых - лет на 10-15 нас моложе. Так сказать, вторая волна доскеров. Всего их несколько десятков сюда ездило постоянно, а может, и за сотню. Одни приезжали, другие уезжали, почти всё время кто-то был. Но сейчас их уже не стало. Нет, все живы, конечно, рано им ещё, просто в горы уже не ездят. У всех работа, ипотека, за машину кредит, дома дети сопливые и жёны в бигудях. А на форуме своём лыжебордическом, который они когда-то сделали специально на эту тему - он так и называется до сих пор - они теперь обсуждают мобильники, рыбалку и детские кресла в машину. Я как-то заходил к ним - на заглавной так и висит фотогалерея, где Крокодил ещё в форме со старлеевскими погонами, это очень много лет тому назад снято. Мёртвый сайт.
Вообще, все мы мёртвые уже, отче. Нет, конечно, Иса хижине простаивать не даёт, всё время кого-то подселяет. Она уже не такая, какой была при Борисе, и вообще курорт теперь весь сезон - битком, на подъёмниках очереди, на трассах толпы. Но это, знаешь, всё пустая биомасса какая-то. Как песок. Приехали - уехали. Перелистнули страничку в календаре и забыли. Здесь тоже корешок счёта гостиничного подшили в архив - и всё, ничего больше от них не осталось. А наших... ну, сам посчитай. Из ленинградцев двоих (ныне они санктъ-петербуржцы, конечно) тоже один перестал приезжать. Не знаю, что с ним, у Кошмара спроси, когда трезвый будет - он с ними больше общается. Со вторым, точнее. Но эти двое тоже уже не так много катают, больше сидят на веранде у кафе. Я же всегда катаю, если есть погода. А они просто сидят и на горы смотрят. Особенно в конце марта, когда солнечные дни и так, знаешь, эти ледники сверкают...
Я, наверное, отче, тоже скоро уйду. Квартирантов своих выгоню, буду сидеть дома на балконе и смотреть на небо - на что ещё там смотреть? Сходить куда-нибудь? Ну нет, с моими коленками уже много не находишь, с пятого-то этажа. Пару раз в неделю до магазина дойти - и хватит, мне много не нужно. Хорошо бы, конечно, одну комнату таки сдавать, да как я её сдам, если они смежные? Впрочем, это не имеет значения. Ничто не имеет для меня большого значения. А всё-таки ведь жалко, отче, жалко же, что они нашу трассу так разровняли... Как это? Гомо...
ПРИМЕЧАНИЕ. Все персонажи, события и географические описания, упоминаемые в рассказе, являются вымышленными. Любые совпадения с реальными лицами и событиями в лыжебордерской и схожих с ней областях деятельности следует считать случайными.
Спасибо!!
Просто СПАСИБО!