Марлезонский балет Буковеля

Прелюдия

Итак, сегодня мы с Олейником распили традиционный литр «Старого Миста» и я понял , что если не начну сегодня, то не сделаю этого никогда.
Я знаю — я негодяй.
Я много сил положил на то, чтобы наша компания, спевшаяся на летних карпатских походах, начала собираться на зимних покатушках в пилипецком приюте «Пид Вэлыкым Вэрхом» у Григорьевны, а сам в 2010-м подло урулил в это время на Буковель.
Я был наказан за это.
Теперь, когда я приезжаю в Подобовец, там пропадает снег, а когда не приезжаю — он появляется.
Это справедливо.
Но больно.
Потому что я люблю суровую нежность стефановичского приюта.
Потому что у меня замирает душа, когда я выскакиваю на крутые сбросы пилипецкого спуска, и слёзы умиления наворачиваются на глаза, когда вижу девочек из кафе «Плай» в их кокетливых фартушках и диадемках.
Но что я могу с собой поделать, когда так хочется скатиться с горы, не глядя — вывернулся под лыжу камень или нет, и выдрали до травы склон братья по классу или оставили хоть немного, чтобы спуститься до турникета?
Что делать, когда хочется, чтобы жена и дочь (сыну пофиг) наконец-то почувствовали, как это оно — рассекать на податливых карвах заснеженный склон, а лучшего места для занятия этим новичку, чем буковельская трасса 7А, в природе просто не существует?
Именно поэтому я сговорился с пани Галиной – хозяйкой маленькой буковельской гостиницы «У Галины», что она примет нас с женой и дочкой в своём богоспасаемом заведении возле первого подъёмника. И плевать, что это в два с лишним раза дороже, чем в окрестных сёлах – зато, если устал, можешь в любой момент, не договариваясь ни о какой перевозке, вернуться домой со склона и отдохнуть. Я считаю, что для начинающих кататься женщин это принципиально.
Самое интересное, что сразу после проведения предоплаты судьба начала меня искушать.
Выяснилось, что:

1. В Подобовце лёг великолепный, чуть ли не двухметровый слой снега.
2. Наша походная компания почти в полном составе, с девочками и двойным комплектом гитаристов выезжает в Подобовец на одном поезде с нами.
3. Григорьевна спрашивала, почему я не еду с коллективом .

Обо всём этом Олейник гнусным сочувствующим тоном рассказал мне по телефону буквально за неделю до отъезда. Представив, какой кильдым эта компания устроит в кают-компании приюта – песни, пляски, капуэйра на столе и купание в голом виде в снегу на улице, я с громадным трудом сдержал стон зависти, но, видно, что-то такое отразилось на моём лице, потому что сидящая рядом жена тут же спросила:

— Ты не жалеешь, что едешь с нами, а не с Олейником ?
Я зажал остатки воли в кулак, посмотрел ей в глаза и нежно произнёс:
— Нет, родная! Как только ты могла об этом подумать?

Первая фигура марлезонского балета : Отъезд

Конечно, вы понимаете , что наш советский мужчина, как бы он ни тужился, свою жену в заблуждение не введёт никогда.
Клавдиевна что-то почувствовала.
Поэтому, когда поезд тронулся, а Олейник позвонил мне и спросил, на сколько человек расчерчивать пульку – на троих или четверых, жена посмотрела в глаза уже мне и сказала:
— Ладно, иди. Только недолго. Вернись хотя бы к девяти.
Время поджимало, — шёл третий час дня.
Я засуетился.
Достал сверху и раскатал матрасы. Снял с третьей полки гитару и вытащил из клапана рюкзака стандартную армейскую флягу с «Каховским».
— Ну, так я пошёл?
— Та иди уже.
— Вот как бог свят — к девяти как штык !
Жена и дочь с недоверием глянули на отца и мужа и хором сказали:

— Ну-ну!
Я извлёк из ксивника мобилу и, крикнув Шуре: «ЧертИ на четверых!», рванул к тамбуру…



В штаб-вагоне (вагоне, где расписывается пуля) обстановка подходила к верхнему градусу интима: компании едущих на разные склоны лыжников-штатских не было — разобравшись по отсекам, потихоньку наливали и дрожащими от предвкушения голосами обсуждали, как они завтра встанут на снег. Наш отсек не был исключением: Катюха и Надюшка журчали в уголке о чём-то своём, девичьем и изредка хитро поглядывали на мужиков, которые солидно чистили рыбу и пили чай из алюминиевых подстаканников.

— Привет, засранцы! — не смог сдержать я радости от встречи. — Как там па-агодка в Ма-а-скве?
— Что-то ты долго, — пробурчал на ритуальную фразу Олейник, не отрываясь от чистки чего-то белочешуйчатого.
— У тебя кружка с собой или тебе дать?
— Обижаешь, начальник!
Я достал из безразмерного ксивника любимую нержавеечную стопку, поставил на столик к кружкам мужиков и стал отвинчивать крышку фляги.
—За отъезд?
— Только понемногу, — чтоб до отбоя хватило…
— Всё учтено могучим ураганом… Ну, за отъезд!
— За отъезд!
Закусили.
— Пишем без фанатизма — до двадцати одного?
— До двадцати одного. Олежек, рисуй!
Пока наш преферанс-мастер Олег Николаевич Щербина декорировал бланк «четверной» пули, я расчехлил инструмент и, волнуясь, затянул песню начала похода: «Здесь вам гора, а не в парке гулянье».
Из соседнего купе высунулась белобрысая голова, качнула косой и с интересом скосила глаз на гриф, пересчитывая количество колков.
Первая часть Марлезонского балета началась.
Дамы и господа, товарищи и подруги! Скажите мне, существует ли более приятный способ дорожного времяпровождения, чем пуля на четверых? Нет, пуля на троих тоже неплохо…
Но «четверная»!!!
Когда сидящий на прикупе может, никуда не торопясь, разлить понемножку напряжённо думающим товарищам, снять гитару с упора и нежно провести по струнам... Может быть, даже тихонько затянуть что-нибудь соответствующее моменту или, заглянув в карты к соседу c кардинальным советом: «Лошадью ходи!», тут же получить дружеский тычок под рёбра одновременно с рекомендацией заняться чем-нибудь общественно-полезным.
Полезным? Не вопрос!
Значит, так: Олегу — сока, Сане — чего-нибудь лёгкого, нам с Шурой по двадцать грамм из фляги...
— Ну, за снег на склоне!..
— Что, уже сдали? Тогда шесть первых...
В ходе такого блаженного процесса время текло совершенно незаметно, а поскольку в этот вечер карта мне пёрла круче, чем лосось на нерест, дежурная присказка «Удача любит смелых, а трусливых она имеет» с каждым разом звучала всё победительней и победительней.
Уже выяснилось , что соседняя группа тоже едет в Подобовец, и что там даже есть надюхины подруги по танцевальной секции, уже начали строиться планы на совместное катание и даже «апре-ски»... Но тут, качнув флягу около уха, вместо солидного «Бульк!» я услышал извиняющееся «Пссссс…», а глянув на стол, увидел склонившегося над росписью очков Шуру.
Начало девятого. Пора возвращаться в семью.
Обняв на прощание ребят, пожелав им счастливого выезда и получив такое же пожелание в ответ, я отправился в обратное путешествие по вагонам.
Дома (дом — это там, где жена) я оглядел уютно устроившихся под одеялами Клавдиевну и Танюшку, гордо выпятил грудь и объявил: «Полдевятого! А вы не верили...», жене же, склонившись для прощального поцелуя на ночь, прошептал на ухо: «Я их там всех просто порвал!» (что было почти правдой) и с чувством выполненного долга полез на свою полку…

Продолжение следует...