Выходит, альпинисту предначертано ходить в одиночку?!
Да, отвечаю я.
Ходить – да, но быть одиноким – ни в коем случае.
Райнгольд Месснер. Из книги «Хрустальный горизонт»
Трехлетний Игорь бежит вверх по тропе, поминутно оглядываясь. Как там мама с папой? Не отстали? Не потерялись? На поясе висит рация и он уже давно умеет пользоваться ей сам, но лучше всего не упускать родителей из виду. Нет, Игорь совсем не боится, но горы не всегда бывают дружелюбными. В нем может таиться опасность. В прошлый раз, летом, он видел здоровую гадюку, долго, с интересом рассматривал искрящееся змеиное тело, и это совсем не страшно, если отец стоит рядом с большой палкой.
Это обычная прогулка. Странная прогулка, в которой маленькому Игорю позволено выбирать тропы самому и самому принимать решения когда и куда двигаться, когда остановиться, что смотреть и когда возвращаться обратно на приют. Никто не гонит, не ставит целей. Дорога – цель! А чтоб она не завела в неприятности, в рюкзаке, на всякий случай уложен увесистый топор с метровым топорищем, котелок, спички, запас одежды и продуктов и небольшой тент от дождя.
Рюкзак тащу я. Жена несет на подхвате куртку, чтобы на стоянках быстро укутать ребенка. Не май месяц – ноябрь, и с хребта время от времени задувает холодным ветром, кое-где белеют снежные пятна.
Утром, предоставляя детёнышу полную свободу действий, мы и подумать не могли, что в конце-концов малыш затащит нас на Черногорский хребет тропой, которая не каждому взрослому без нытья по силам.
Между тем Игорь останавливается у жандарма – небольшой скалы перед последним подъемом на Говерлу.
— Мам, я есть хочу!
В рюкзаке сладкие сырники с изюмом и фляга с еще теплым чаем, приготовленным на привале. Кутаясь в длинную куртку, малыш деловито поедает нехитрый харч.
— Вы что, с ума сошли оба! Подумать только, затащить ребенка в такую даль! — толстый пунцовый дядька, шофер автобуса, тяжело плетущийся с горы вместе с какой-то группой, шерстит нас, на чем свет стоит.
Детёныш только хитро зыркает глазками из-под кружки. И незачем так орать. Не тащил его никто. Он сам сюда залез.
Мы с женой молчим. Крыть нечем. Нормальные люди дома телек смотрят, а не шастают по горам.
Фыркнув напоследок, словно рассерженный гиппопотам, дядька удаляется вниз. А я достаю с клапана рюкзака часы.
На часах около трех и уже пора бы возвращаться на приют. К семи уже стемнеет. Но ведь сын сегодня так гордится тем, что он сам выбирает дорогу! Нет, надавлю авторитетом только тогда, когда это будет действительно необходимо.
— Сына, куда идем? Может уже вниз, домой?
Маленький пальчик решительно указывает в сторону вершины.
— Туда! Наверх!
В полудреме меня захлестывает волной воспоминаний. Какие-то детали, давно стертые из памяти, всплывают в голове, крутятся, пытаются выстроиться в логический ряд. Что это? Может, стоило воспользоваться советом Иры и принять снотворное. Не послушался. Надеялся, что уставший организм отключится сам.
За стеной палатки уже вовсю кипит жизнь. Блики фонарей, скрип снега под ногами, бряцанье снаряжения и негромкий разноязычный гомон. Похоже, несколько групп из приюта уже вышли восхождение.
— Ребята, вставайте! — это Сергей, руководитель группы.
Пошатываясь, выползаю из палатки. Звезды крупные каплями капают с неба. Долина внизу Шамони залита разноцветными огнями. Потрясающе красиво! Но мне не до видов.
Что ж так херово-то!
Крутится голова, дрожат колени, как у старика. Я делаю несколько глубоких энергичных вдохов. В голове светлеет. Надо одеваться. Пальцы мерзнут. Движения даются с трудом и только беспокойство раскиснуть перед восхождением заставляет мобилизоваться.
Одеваю лыжные штаны, бахилы, флиску, пуховку. Ботинки все еще мокрые, а шерстяные носки одеть нельзя — давит ногу. В тесной обуви легко обморозиться. Подумав, кладу в карман еще одни сухие носки. Если прижмет, то переодену на маршруте.
Долго, преодолевая тошноту и головокружение, привязываю к ногам кошки. Эта операция отнимает сегодня подозрительно много времени. Результатом недоволен. Еще раз тщательно перевязываю стропа. Трудно, но на маршруте будет хуже.
Игорь уже давно собрался. И пытается что-то фотографировать. У него хорошие двойные пластиковые ботинки и кошки, которые к ботинкам не привязываются, а пристегиваются. Здорово экономит время и силы. Пуховка тоже теплее. Это радует.
Сергей зовет на завтрак. Нехотя плетусь на раздачу и с отвращением жую крошащийся промерзший бутерброд с грудинкой. Аппетита совсем нет. Пью едва теплый чай. Нужно насытить организм водой.
Кажется, потихоньку отхожу. Тошнота проходит. У палатки наблюдаю Андрея, пытающегося отогреть стропа своих кошек, превратившихся на морозе в некое подобие скрученной полосовой стали. Стропа длинные, толстые. Промерзли фундаментально. И отогревать их Андрюхе, по видимому, еще долго и нудно. Мысленно хвалю себя за то, что вечером догадался сложить семейные кошки в чехол и заныкать в теплую палатку. Отогревание строп я б уже не пережил.
Между тем по гребню возле нашего лагеря проходят все новые и новые группы. Изголодавшиеся по хорошей погоде восходители толпою ринулись на штурм. Вдалеке на склоне Dome du Gouter растянулась цепочка огоньков лобковых фонариков. Да-да! Я не оговорился. Ибо даже каждый ребенок, выросший и получивший воспитание в среде горных туристов, спасов, бугельщиков и прочих редкостных сволочей знает, что фонарик на лбу — это лобковый фонарик, что тропа «раздваяется», что самец мухи — «мухуй», а макаронные изделия – «вермишло», не зависимо от сорта. Потом ребенок, в полной мере владеющий живым слогом походных эпитетов и метафор, изобразит в школьном сочинении на вечную тему «Как я провел лето» следующую (цитирую с оригинала) фразу: «Живописная тропинка привела нас на полонину «Свобода секса». Молодец, сынок! Запомнил! Все правильно написал – на Говерлу с приюта Козьмещик можно идти классическим маршрутом через перемычку, а можно через «Свободу секса», но там сложнее и круче. Название в туристической среде прижилось, а то, что папу с мамой вызывали в школу — не самая большая беда в жизни.
Связываемся в том же порядке, что и перед Кулуаром. Три независимые связки. Первая вскоре уходит. Потом выходим мы. Подсвечивая фонариками, осторожно движемся в темноте по острому гребню. Спрессованный снег скрипит под ногами. Кошки держат. Очень не хватает лыжных палок. Они существенно облегчают ходьбу, но в связке ими пользоваться неудобно, мешают работать с веревкой.
Через некоторое время проходим небольшую седловину и начинаем нудный затяжной подъем на купол Dome du Gouter (4304 м.).
Время перестало существовать. Сколько уже идем? Полчаса? Час? Больше? Только звук шагов, хриплое дыхание и бряцание снаряжения. За четыре тысячи уже перевалили. Чувствуется высота. Начинаю задыхаться. Легким уже не хватает кислорода, а еще 800 метров набирать! Отстаю. Только недавно держал в руке четыре петли веревки. Теперь три… Две… Одна… Веревка натягивается…
— Привал! — хрипит старший по связке.
Как нельзя кстати! Опираюсь на ледоруб, тяжело дышу. К горлу опять подкатывает предательский комок. Чаю бы хлебнуть. Нет, не успею. Вот ведущие начинают собираться.
Что, уже? Так мало? Ведь я еще не успел восстановиться!
Подобрав веревку, отрешенно плетусь вверх по тропе. Лучи фонариков выхватывают слева из темноты силуэты больших снежных сераков. Читал, что здесь на подъеме встречаются трещины. Не видел ни одной. Тропа будто ратраком накатана.
Когда же конец этому склону!
Снова выдаю веревку. Три петли… Две… Одна… Игорь, идущий впереди, тащит меня за веревку, словно козу на ярмарок. Не может быть, чтобы он ничего не чувствовал!
Из последних сил стараюсь держать темп. Не отставать! Хоть немного ослабить веревку…
Вдруг помутнело в глазах. Бешено застучало сердце, срываясь в галоп, острой болью сдавило виски.
Что со мной?
Легкие раздуваются бесполезными мехами.
Словно пьяный, шатаюсь из стороны в сторону, обливаясь холодным потом.
Никто не видит, но в таком состоянии я вряд ли смогу сделать больше, чем несколько десятков шагов.
Нужно возвращаться. Возвращаться, пока не перевалили за купол, пока видны огни лагеря. Пока могу спуститься сам. Иначе дальше свалюсь и стану обузой.
Нервное напряжение предыдущих дней и бессонные ночи доконали меня. Отняли силы. Навалились неподъемной тяжестью.
Неужели все было зря? Унизительная возня с визами, подготовка, дорога, Кулуар? Неужели придется сдаться так близко от цели? Сдаться в погоду, идеальную для восхождения? Сдаться, так и не увидев Горы?
Я знаю, как должен сейчас поступить. Я знаю, что должен сказать, но не решаюсь это произнести, продолжаю до конца тянуть, отматывать эту нить, будто у меня есть другой выбор. Только находясь на грани потери сознания вбиваю ледоруб в снег…
— Стойте! Сто-о-п! Я… я возвращаюсь!
Вот и все! Вот я и произнес эти слова.
Обессиленный, опускаюсь на колени перед ледорубом. Отщелкиваю веревку. В наступившей тишине щелчок карабина звучит выстрелом. Связка молча смотрит на меня. Свет четырех фонариков режет глаза.
— Идите, ребята. Со мной все в порядке. Сам дойду. Отдышусь немножко. И дойду.
Конец веревки медленно уползает от меня по снегу, словно последняя надежда. В голове неистовствует дикий паровой молот. Сплевываю что-то горькое.
Еще один щелчок карабина.
Всю жизнь буду помнить этот щелчок!
— Идите. Я его не брошу!
Сынишка! Родной!
Краем глаза вижу, как Игорь отбрасывает веревку и идет ко мне.
— Возвращайтесь! Увижу на склоне — погоню назад! — бурчит старший по связке и ребята уходят.
А над нами смыкается ночь.
Опусти же и ты, читатель, занавес на этой грустной сцене и поразмысли, всякий ли ребенок откажется ради отца от мечты в шаге от нее.
Сейчас надо восстановить ритм отдачи и накопления жизненной энергии. На больших высотах как бы нарушается внутренняя гармония. С помощью движений — ставится правая нога, нагружается, переносится левая нога, нагружается — в теле возникает энергетическое поле. Спустя некоторое время открываются затворы, снимается напряжение. Страх уходит, и увеличиваются токи жизни во всем организме — не поддающиеся измерению, непостижимые формы энергии.
Райнгольд Месснер. Из книги «Хрустальный горизонт»
Я сижу на тропе и небольшими глотками пью чай. Игорь стоит рядом в накинутой на плечи пуховке. Молчим. К чему разговоры? И так все понятно. У обоих на душе мерзко.
А небо светлеет. Звезд не видно. И я уже различаю тропу надо мной. Совсем чуть-чуть не дошел до Купола. Совсем чуть-чуть…
Приступ горняжки, сваливший меня на переходе, потихоньку начинает отпускать. Дыхание выравнивается. Сердце уже не колотится так бешено. «Пациент скорее жив, чем мертв!»
Тяжело поднимаюсь.
Не сговариваясь, начинаем отвязывать самостраховку от страховочных систем. Самостраховка у нас нестандартная, сделана из кусков веревки-двенадцатки по четыре с половиной метра у каждого. Я использую такие на кранах. На снежных склонах она не нужна. Игорь сращивает обе веревки узлом «грейпвайн». Пальцы мерзнут, с трудом справляются с толстой обледенелой веревкой, и узел получается некрасивым, а значит ненадежным. Сын снова перевязывает узел, потом снова пока не добивается нужного результата. Получилось почти девять метров надежной веревки для нашей связки. Вяжу на концах петли-восьмерки, вщелкиваю в карабин…
Тихо. Ветра нет. Прекрасная погода. И у нас полный комплект снаряжения…
— Пошли, сына!
— Куда?
Тычу пальцем в сторону купола Dome du Gouter.
— Туда! Наверх!
Помню первый, самый трудный шаг. Больше ничего. Как не пытаюсь вспомнить — не могу. Словно кто-то стер этот момент из моей жизни. Не помню, как подымался на Dome du Gouter, как перевалил через него, как спускался на перемычку, как взошло солнце. Помню только, как на подъеме била жуткая ледяная дрожь и как Игорь отдал мне свою теплую пуховку.
Мы и раньше часто ходили вдвоем, но теперь уже сын опекает меня, страхует, несет рюкзак, поминутно спрашивает о самочувствии.
Сейчас я прозрачен и хрупок, как хрустальная статуэтка, которую каждое неосторожное и поспешное движение может разбить вдребезги, но рассвет уже насыщает меня жизненной силой лучик за лучиком, квант за квантом.
На перемычке окончательно прихожу в себя. Постепенно возвращается способность восхищаться окружающим миром. Великая Белая Гора предстала перед нами чистотой своих линий, бледно-розовая в лучах восходящего солнца, словно перья фламинго. Захватывающая и притягивающая. И как же труден там путь!
Я продолжаю движенье. Не знаю, куда мне сегодня удастся дойти. До приюта Валло? К началу гребня? Или вот до той черной скалы? Зачем я иду? Но я иду. Шаг за шагом. Вдох за вдохом.
С перемычки до Валло крутой взлет.
— Можешь идти дальше?
— Да!
Медленно, частыми короткими шагами, поднимаюсь. Стараюсь двигаться равномерно, экономя силы и не срывая дыхания. Наконец нахожу свой темп.
На приюте Валло (Vallot 4362 м.) неожиданно догоняем свою связку. Сидят на привале. Тоже, видать, не железные. Ребята жутко удивлены. Не ожидали нас увидеть. Предлагают двигаться вместе в одной связке. Отказываюсь. Сейчас для меня жизненно важен свой темп. Иначе опять сорвусь.
Не останавливаясь на приюте, идем дальше. Интересно было бы там полазить, но сейчас неохота тратить силы.
Перед очередным крутым взлетом пьем чай. Наша связка опять обгоняет нас. Молча кивнули. Разговоры сбивают дыхание.
Мы тоже долго не рассиживаемся. Правильный темп позволяет быстрее восстановиться. Иду первым. Шаг-шаг, шаг-шаг, вдох-выдох, вдох-выдох, остановка, вдох-выдох, вдох-выдох. Я настолько увлечен этим процессом, что не замечаю ничего вокруг. Идущие сверху группы дают нам дорогу. По неписанным законам гор, тропу уступает идущий вниз, чтобы сберечь дыхание восходящего.
— Бонжюр!
— Бонжюр, месье! Мерси!
На крутых участках вбиваю в снег ледоруб. Замедляю движение за счет укорачивания шагов, оставляя прежним темп. Делаю частые, но очень короткие, на два-три вдоха, остановки.
Силы приходят медленно и я распределяю их скупо, словно пенсионер свою нищую пенсию.
Дышу полной грудью. Морозный воздух обжигает легкие. Обматываю лицо шарфом и дышу через него. Под горнолыжной маской становиться жарко, но не снимаю ее, помня о снежной слепоте.
Гребень острый. Тропа узкая. Необходимо постоянно быть начеку, соблюдать осторожность. В одном месте у самого края тропы «колодец» — огромная дыра. Дна не видно. С километр, не меньше. О нем рассказывал вчера Игорь-старший. Очень осторожно проходим опасный участок.
На гребне Монблана
В невысохших ботинках мерзнут ноги. При ходьбе постоянно интенсивно шевелю пальцами ног, чтобы не обморозиться. Очень помогает солнышко и, как ни странно, широкие стропа кошек, играющие роль хоть и небольшого, но утеплителя.
Выходим к короткому крутому склону перед предвершинным гребнем. Достаточно круто.
Шаг, вдох-выдох, шаг, вдох-выдох, шаг, вдох-выдох, остановка, вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох.
Шаг, вдох-выдох, шаг, вдох-выдох, шаг, вдох-выдох, остановка, вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох.
Шаг, вдох-выдох, шаг, вдох-выдох, шаг, вдох-выдох, остановка, вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох.
Я живу сейчас только этим. Иду, не приближаясь к грани, за которой наступает горняжка. Я чувствую эту грань. Время и погода сейчас – мои союзники. Спешить нельзя.
Пыхтя и отдуваясь, нас обгоняют какие-то лоси в фирменных кошках.
Вот он, предвершинный гребень. Парень с девушкой, идущие навстречу, говорят, что до вершины еще минут пятнадцать. Неужели так мало?
Встречаем две наши связки, идущие вниз. Какие радостные лица! Почему-то поздравляют нас. Поят чаем — царский подарок. Наш закончился, а во рту уже пересохло.
Только сейчас поверили — дойдем!
Последние метры
Над нами небо. Пронзительно ясное небо. Нет больше склона. Нет больше крутой изнуряющей тропы. Незнакомые радостные лица.
Мы сделали это!
Меня переполняют эмоции, и я с трудом сдерживаю слезы.
Как долго я сюда шел! Как труден был путь! Ночью я не верил, что дойду, но я здесь. Здесь! Вместе с сыном.
Обнимаемся. Игорь смеется. Это его день. Его вершина. Он подарил ее мне, как когда-то давно, семнадцать с половиной лет назад, я подарил ему Говерлу — высшую точку украинских Карпат. Теперь он отдал долг на вершине Монблана.
Устраиваем небольшое представление. По преданию старого турклуба, вершина засчитывается только тогда, когда обойдешь три раза по часовой стрелке вокруг тура или геодезического знака. Ни того ни другого на вершине нет — снежная площадка. Вбиваем в высшей точке ледоруб и весело бегаем вокруг, потешая местный бомонд. Но нам уже пофигу. У нас праздник и фотосессия.
Около получаса проводим на вершине, насыщаясь ее энергетикой. Ледяной пейзаж вокруг и цветущая долина внизу создают потрясающие контрасты. Внизу, на фоне зеленых гор и голубого неба пик Aiguille du Midi. Там сейчас на смотровых площадках туристы с заложенными от быстрого подъема на канатной дороге ушами любуются Монбланом. Может быть, кто-нибудь из них думает, как оно там, на вершине. А здесь даже уютно. Я больше не мерзну. Хочется побыть подольше, но нужно спускаться. Перемычку уже начало затягивать туманом, а плохая погода не входит в наши планы.
Aiguille du Midi
Прощаемся с вершиной.
Я знаю, что около восьмидесяти процентом несчастных случаев происходит на спуске с вершины, когда альпинист находится в состоянии эйфории.
— Будь осторожен, — говорю я сыну.
Он кивает в ответ.
Начинаем спуск. Какой же все-таки острый и крутой тут гребень! На подъеме это было не так заметно. Постоянно держу ледоруб на изготовку, чтобы, в случае срыва, успеть зарубиться сразу, не набрав большую скорость.
Спуск полезен для организма. С каждым скинутым метром горняжка будет отступать, состояние улучшаться.
Навстречу еще идут группы альпинистов. Уступаем им дорогу. Иногда гребень настолько узок, что приходится сходить с него на крутой склон и пропускать там группу, присев на корточки и крепко держась за вбитый по самую головку ледоруб, пока встречные буквально переступают тебе через голову. Почему-то в эти моменты лезет в голову детская сказочка о двух козочках на узенькой кладке.
Спуск, несмотря ни на что, проходит быстрее, но еще быстрее надвигается туман. На Валло попадаем в плотную молочную завесу. Хорошо хоть, тропа натоптана и заблудиться можно только сдуру. После спуска начинают побаливать колени, но привал опять решаем не делать. Непонятно, что будет с погодой. Сейчас стараемся идти как можно быстрее.
На перемычке снег раскис. Сильно налипает к кошкам. Из-за этого подворачиваю левую ногу. К счастью, удачно. По опыту знаю, что боль утихнет и я смогу двигаться дальше. Нужно только немного полежать. Донимает жажда. Во рту пересохло. Глоток горячего чая существенно восстановил бы силы. У нас есть котелок и достаточный запас сухого спирта, чтобы его приготовить, но возня с топлением снега займет слишком много времени. Надо терпеть до лагеря. Чтобы хоть как-то унять жажду, жуем лимон. Фрукт попался настолько кислющий, что глаза из орбит вылезают. Зато появляется спортивная злость идти дальше. Снимаем кошки. Дальше, на снежном склоне, можно обойтись и без них. Шагать стало заметно веселее.
На Dome du Gouter выходим из тумана. Вдалеке видно наш штурмовой лагерь. Это окрыляет.
Спуск по склону Dome du Gouter несложный, но жутко нудный. Сначала иду тропой, серпантином, потом спускаюсь напрямик. Оба способа не удовлетворяют в достаточной мере. Сказывается усталость. Хорошо бы пройтись по целине, но натоптано так, будто пробежало стадо бизонов. В конце концов пробую один из участков проехать на пятой точке. Оказывается, готовая трасса для жопслея тут уже пробита. Стартую в клубах снежной пыли. А-а…! О-о…! У-у…! … мать! Что за дебил прошелся тут ногами?! Игорь ухохатывается рядом. Выковыриваю из-под воротника снег и потираю свежий синяк на ягодице. Зато весело!
Подъем по гребню к лагерю немножко напрягает, но это – последний участок.
Встречай, лагерь, новых восходителей на Монблан.
Почему не покорителей Монблана? Оставим пафос журналистам. Они почему-то обожают эти слова. Для меня же говорить так — кощунство. Горы невозможно покорить. Иногда они просто делают подарки восходителям. Но, увы, не всегда. Через неделю после возвращения домой мы узнаем, насколько страшную жертву взял Монблан спустя всего лишь несколько дней. 28 человек накрыло лавиной на склоне Мон Моди (Mont Maudit) на подходах к Монблану, 9 погибло. Еще двое, парень и девушка, при плохих погодных условиях заблудились и замерзли уже с «нашей» стороны. Где-то под Dome du Gouter. Трагедия потрясла нас. Погибшие были родными по духу. Мы вполне могли видеть их на склоне. Стремясь узнать побольше, я неожиданно наткнулся в Интернете на толпу зазывал, расхваливающих прелести и безопасность маршрута. Почти как на прогулке по парку, куда может попасть любой. Только заплати деньги.
Помню, как покоробило меня тогда от этих слов. Европа, приюты, спасатели, вертолеты… Да, это там есть. Говорят даже, что выделено несколько миллионов евро для того, чтобы обезопасить Гранд Кулуар, разрабатываются технические решения. Но, несмотря на все это, горы всегда были есть и будут миром, враждебным для человека. Прекрасным, но грозным, таящим непредвиденные опасности, переменчивым в зависимости от погодных условий. И наверняка у погибших ребят было хорошее снаряжение: кошки, лучше, чем мои, дорогие облегченные ледорубы, теплые ботинки, термобелье. Наверняка были среди них люди гораздо более опытные в горах. Наверняка и с физической подготовкой у них все было на уровне. Просто Ангел-хранитель на секунду отвернулся…
Обо всем этом узнаем потом. А пока ликуем. Достаю флягу с перцовкой, чтобы отпраздновать успех, но спиртное что-то не идет. Так, по глоточку, чисто символически. Привез потом домой почти пол-литра водки, побывавшей на Монблане. Хотите верьте, хотите — нет. Зато чай расходится на ура. Не успеваем кипятить.
Спать укладываемся рано. Утром опять вставать с рассветом.
Этой ночью я наконец-то сплю спокойно и крепко, несмотря на опрометчиво подложенный под голову вместо подушки чехол с кошками.
Ветер треплет палатку. Ужасно неохота вылезать наружу из теплого спальника, но надо успеть побыстрее собраться и дойти до Кулуара до того, как он начнет кидать камнями. Небо над нами все еще чистое, но под гребнем уже клокочет черная вязкая биомасса облаков. «Пойдем со мной, Ракан, и я помогу тебе убить Туранчокса!» Ну и ассоциации у меня! И горняжка, вроде, прошла. И трезвый.
В спешке забываю даже попрощаться с лагерем. Забираем все, включая мусор, собранный в пластиковые мешки.
На смотровой площадке приюта Гютэ попадаем в пробку. Все валят вниз. Застрять тут в непогоду не хочется никому. Народу на узкой тропе так много, что приходится ждать с полчаса, прежде чем удается начать движение.
На этот раз идем в связке, а это замедляет темп. Работаем с Игорем насколько четко и уверенно, что задним иногда приходится нас одергивать. Зубья кошек высекают искры на камнях. Вниз! Вниз!
Снова всплеск напряжения и максимальная концентрация перед Кулуаром.
Первая связка… Вторая… Пошли!
Проскакиваем Кулуар и, не снижая темпа, идем на Тэт Русс. На ходу отправляю жене смс-ку. Пусть не волнуется.
Тэт Русс традиционно встречает дождем, сыростью и слякотью. Будто бы и не уходили. Меняем кошки и ледорубы на дождевики. Доедаем последние запасы домашнего сала. В столовой приюта ребята цепляют на стену наш флаг рядом с флагами других государств.
Уходим. С палками в руках и без кошек ходить — одно удовольствие. Еще бы дождь так не лил. Потихоньку насыщаемся влагой. Мелькают знакомые места: Кабаны, снежники, ручей. На этот раз не останавливаемся. В ботинках хлюпает. Мокрая одежда липнет к телу. О запахах умолчу. Это сколько ж мы уже без душа?
На Nid d’Aigle идет заливка бетона. Маленький вертолётик таскает полкубовую бадью со дна долины. Мне становиться грустно. Подсознательно хочется увидеть в небе вместо этого вертолета другой – бело-голубой КА-32 командира экипажа Игоря Ахметова, пилота-аса, друга, с которым смонтировали не одну канатную дорогу. Но никогда уже не увижу. Весенним утром улетел вертолет туда, откуда нет возврата. Чистого неба тебе там, Командир!
А мы возвращаемся в лето. Радуемся каждому листику, каждому цветочку. С каждым шагом вниз зелени все больше. Даже дождь утих.
На Мон Лаша ждет трамвайчик-искуситель.
Дорого? Да ну нафиг! Едем!
Дружно заваливаем в вагон. Облегченно вытягиваем на лавочках уставшие ноги. Все! Восхождение завершено. За окном проплывают знакомые виды — выстраданные до боли в ногах этапы маршрута. Семья туристов-американцев сидит, уткнувшись в какое-то чтиво, совершенно не обращая внимания на происходящее за окном. Какого ж вы вообще сюда ехали? Отметиться?
В трамвае Монблана
На станции Коль де Воза кудрявая девушка зажигательно работает молотком, прибивая стропила крыши. Три французских кавалера галантно подают ей гвоздик. Дожили до эмансипации, господа европейцы!
Интересно, как там поживает наша лиса?
А трамвайчик уже снова катится по своим рельсам, мягко покачиваясь на ходу. И вот уже горы скрываются из виду, сменяясь густым лесом, а потом и аккуратными домиками Сент Жэрвэ (Saint Gervais). Там, на станции, выходим и вызываем наш бус.
На фоне местных жителей мы резко контрастируем небритостью, немытостью, обгорелостью и излишком одежды, которую, несмотря на жару, не решаемся снять.
— Монблан? — спрашивает молодая хозяйка кафе.
Утвердительно киваю. Девушка смотрит на нас с уважением и улыбается.
— Ве а ю фром?
— Юкрейн.
Теперь уже улыбается все кафе.
— О, Евро! Футбол!
И дался им этот футбол!
В кемпинге праздник — ведро пива, ведро вина, ведро горячего супа и явный перерасход горячей воды. Дорвались! Пиво, естественно, «Mont Blanc». Заслужили!
А с утра будет еще один свободный день перед выездом и ждут нас берега Женевского озера в Нарнье (офигеть, мы в Нарнии!), старинный колесный пароходик с колоритным капитаном на мостике, тишина пустого храма и развеселая альпинистская тусовка на улицах Шамони.
Бронзовые Жак Бальма и Мишель Паккар смотрят с постамента в сторону вершины Монблана. Неужели и мы там были? Сейчас это кажется сном.
Игорь с завистью рассматривает в центре Шамони огромный стенд для скалолазания. На выходные намечаются соревнования, но нам, к сожалению, завтра уезжать.
— Пожалуйста, не шумите! Дайте людям выспаться! — просят нас вечером на рецепшине…
Светает. «Когда мне снится туалет, во избежанье всяких бед, я из палатки выползаю..» и уверенной походкой направляюсь к зданию повышенной популярности.
У дорожки стоит палатка. В палатке — немец. У немца — псина. Маленькая такая. Вертлявая и сволочная. Порода сейчас популярна в Европе, но забыл, как называется. Похожая псинка играла в каком-то американском фильме для семейного просмотра под кличкой Спайки.
Так вот, прохожу я возле той палатки, собаченция воспринимает это, как угрозу жизни для хозяина и начинает громко лаять.
— Ч-ш-ш-ш! Ч-ш-ш-ш! — успокаивает собаку немец, и пес, в итоге, затихает.
Но не буду же я в туалете вечно сидеть! Возвращаюсь назад.
— Р-р-р-р! Гав-гав-гав-гав-гав!
— Ч-ш-ш-ш! Ч-ш-ш-ш!
Нас тринадцать человек на стоянке. Коллективно, сами понимаете, никто в туалет-умывальник не ходит. Все индивидуалисты. 13х2=26. А кое-кто и по два раза. Ну, полотенце забыл, или зубную щетку.
В результате псина битых полчаса рычала, лаяла и выла на весь лагерь, а немец шипел, как голодный боа-констриктор.
При чем тут мы. Мы тихонечко ходили. На цыпочках.
— Ребята, вставайте! Пора! — Ира будит нас в уютном номере мариборского отеля «Табор». Мне и сегодня что-то снилось, но что, не помню, хоть убей.
Вчера, когда выяснилось, что «морская» часть поездки накрывается медным тазом из-за недостатка времени, водители погнали бусик той же дорогой через Марибор. Но на этот раз город встретил нас праздником — музыкой, песнями, толпами нарядных людей, пивом, вином, умопомрачительными запахами мяса на многочисленных жаровнях и шикарнейшим фейерверком минут на сорок. Мы бродили по городу среди яркого света, смеха, песен, запахов, и казалось, что этот праздник и в нашу честь. Эпическое завершение удачной экспедиции. Лучшего нельзя было и придумать.
Но все заканчивается, и на рассвете наш бус опять катит по сонному опустевшему городу, и только одинокая девушка на каблуках в белом платье-мини спешит куда-то. Домой? Нам тоже домой.
Я знаю, это восхождение что-то изменило во мне. Что, еще предстоит осмыслить, перелистать.
А что осталось? Не так уж и мало — новые друзья, три гига воспоминаний на фото, пара камешков с тропы, палки-телескопы — подарок Горы и, конечно, сны. Белые сны Монблана.
Конец.
Наша группа перед отъездом.
Наваждение блин...
)
