Горные лыжи как комплекс мероприятий

А ведь ныне покойный австрийский социал-демократ, антифашист, сильнейший альпинист Фердинанд Аллойзович Кропф основал и сорок лет (!) возглавлял советскую высокогорную спасательную службу, произнеся эту бессмертную фразу в наших родных Кавказских горах.

                                                                               
 Горные лыжи как комплекс мероприятий. А был ли мальчик?

Горные лыжи (здесь — род свободного творчества в Горах) пусть в меньшей степени, чем, скажем, альпинизм, хранят в себе достаточную долю мистического фольклора, которым сами Горы буквально пропитаны. В эпоху же кожаных ботинок и вязаных свитеров, когда даже тренировки спортсменов, по большей части, мало чем отличались от бэккантри, горный бестиарий являлся общей собственностью всех типов горопроходимцев.

Один демонический типаж судьба уготовила автору в спутники большой части его бытия в высокогорье.

В верховье ущелья Адыл-су в Приэльбрусье, правильной пирамидой высится вершина Джан-туган ( в просторечье – Джан), что в переводе означает «стоящий, расположенный в углу». У его подножия, на выровненных временем древних моренных отложениях ледников Башкара и Джан-куат, находится покрытая травою поляна, называемая Зелёная гостиница. Здесь искони ставили свои лагеря альпинисты для восхождений на близлежащие вершины. А затем была построена хижина, человек на 10-12, с нарами, столом, прихожей и мини-камбузом. Для высокогорья это – сказочные хоромы. Хижина переняла название поляны. С тех пор, и то, и другое называются одинаково. Чаще – просто «Зелёнка» (не путать со старой инструкторской общагой в ТМО «Терскол»!).

     Фото: Зимний путь к «Зеленой гостинице»

Эти края и являются местом вероятной прописки некой сущности, которую горная братия издревле называет Джантуганский Мальчик. В отличие от Эльбрусской Девы, Чёрного Альпиниста и прочих героев рассказов «на сон грядущий», для приписываемых Мальчику деяний не свойственна трагическая патетика. Необъяснимые, в своей основе заключающие мальчишескую непоседливость, шкодливость до хулиганства (но тяжкая уголовщина — никогда!), указывают они на тинейджерский нрав их автора.


   Фото: Джангутан

В шестидесятые годы ушедшего века для получения второго разряда по альпинизму, особо вожделенного для адептов этого благородного спорта, дающего право на самостоятельные, без сопровождения инструктора восхождения (т. н. «спортивные восхождения»), необходимо было, помимо множества достаточно сложных летних маршрутов, взойти в зимний период на вершину по маршруту минимум 1-Б категории сложности по советской альпинистской классификации. Альпинистам волей-неволей приходилось выкраивать время для приезда в один из многочисленных альплагерей зимой. Помимо особенностей техники зимнего передвижения в горах по ходу проводилось обучение азам горных лыж. Так что для многих лыжников старшего поколения именно альплагеря послужили их знакомству с «этим самым делом». После минимального «курса молодого бойца» подавляющее большинство восходителей брали лыжи «под гору», где после восхождения  «зависали» на несколько дней для катания с ближайших склонов. Кто же с претензией, то и с перевалов, таких, например, как Гумачи, Джан-туган-ауш, Ложный Гумачи в истоках ледника Джан-куат. Так что Приэльбрусье, несомненно, колыбель не только фрирайда, но, на пару с Домбаем, российского бэккантри-райдинга.

В конце шестидесятых годов отделение «значкистов» (низший альпинистский разряд, дававший право на ношение значка «Альпинист СССР») из альплагеря «Шхельда» поднялся на Зелёнку для восхождения на вершину Гумачи. Отделение состояло из восьми, по-альпинистски – участников и инструктора, тогда ещё – перворазрядника, Димы.

Группа, удобно разместившись в хижине, приступила к «плановым мероприятиям»: снежные, ледовые занятия, бытовуха, азы горнолыжной техники на растоптанном склончике у Башкаринской морены. Вечерами – песни под гитарный аккомпанемент и превосходное Димино соло. Вкупе с непременными леденящими душу историями о девах с кровоточащими ногтями, манящих из ледниковой глубины, загадочных альпинистах в чёрных штормовках, заводящих несчастных на непроходимые скальные стены, барсах-оборотнях, а так же о местной шпане – Джантуганском Мальчике.


   Фото: У хижины

Через денёк благополучно взошли на зачётную вершину. Вернувшись, неподалёку обнаружили лагерь альпиниады одного из городов Ставрополья. Ребята, сходив уже все запланированные вершины, перенесли  лагерь на Зелёнку, дабы несколько дней, воспользовавшись прекрасной погодой и отличным снегом, съезжать на лыжах с окрестных перевалов.

Скитуровской снаряги в том виде, который известен ныне, ещё не придумали. Тем не менее слегка натёртая беговой мазью скользячка всестороннедеревянных «Бескидов», в сочетании с особенностями креплений типа «кандахар», позволяющих, при высвобождении с крючков фиксирующего подошву тросика, пятке ботинка свободно ходить вверх-вниз, в мягких кожаных лыжных ботинках марки «Эльбрус»,  при подъёме на лыжах вверх по склону, давали вполне удовлетворительный результат. Со спуском были связаны куда большие проблемы. Но азарт до фанатизма, свойственный той романтической эпохе, сводил на нет все неудобства.

Встреча руководителей обеих групп была неподдельно радостна: Дима и альпиниадные командиры Эдик с Икаром являлись одной альпинистской командой. Схоженной и, как тогда говаривали – слёженой. Начали плодотворно соседствовать: больше народу – растаптывать учебный склон легче, тропы туда-сюда тропить – тоже. Вечером – визиты с посиделками допоздна. В хижине, конечно. В палатках-перкальках не очень-то покучкуешься. А в избе – чем более народу, тем теплее.

       Фото: Перед ледовой трещиной

Прошло два дня. Вечером, сославшись на ранний утренний выход на перевал, Эдуард с Икаром покинули хижинный симпозиум пораньше, погнав на покой всех своих. Принимающая сторона, накинув спальники, словно пледы, расположилась вокруг горящей свечи. Сначала попели, а, когда поулеглись «фронтовые сто грамм», начались очередные истории. Не только певец, но превосходный оратор, Дмитрий, превзошёл ныне  себя. Публика притихла, «до ветру» выходили только коллективно.

Незаметно смолкли разговоры. Девчонки не торопятся забираться на верхние полати.

Пронзительная тишина ночи, громада гор за оконцем, призрачно подсвеченных лишь безумием блеска звёздного неба, ужасы легенд, с каждым мигом становящиеся всё реальнее. Никакой Хичкок такого настроя создать не в силах. Ночью сила Гор безгранична.


   Фото: Ущелье Адыл-Су зимой

Налетел порыв ветра. В шорохе ледышек, оторванных от наста, чудятся голоса, ворчанье неведомого зверя, вздохи, тихий свист. Тот, кого касалось безмолвие гор, лесов, пустынь – помнит, ЧТО слышится в шуме ветра в эту пору.

Неожиданно виртуальная наполненность тишины прервалась скрипом снега. Очень тихим, почти на пределе. А вот услышали все. Но никто ничего не сказал. Понятно. Это – не ветер.

Ещё порыв, заставивший всех вздрогнуть. Потом – тишина. Почудилось.

Кто-то уже клюёт носом. Спать пора расползаться. И вновь, в шипении ветра – скрип шагов. Дима: «Икар, ты, что ли?» – тишина. Чертыхнулся, влез в обрезанные валенки – общаковская ночная обувь, вышел. Обошёл вокруг хижины. Вошёл, оббил в прихожей валенки. Лёг на спальник, чертыхнувшись. Пробурчал под нос: «Ни-фи-га, ни следов, ни людей, ни зверей. Хрень какая-то».

Порывы стали чаще и сильнее, как и полагается поздним вечером в ледниковых долинах при устойчивой погоде. Скрип крадущихся шагов повторился явственнее, уже со стороны окна и крыльца. Дима встал, молча подошёл к окну, глянул. Вернулся. Прикурил от пламени свечки, сев за уголок стола.

После вечернего обильного чаевания, у многих гидробудильники на пределе. Но что-то никто не предлагает, скооперировавшись, «пойти собак посмотреть». Все – как заворожённые. Оцепенели. Нет зрения, мыслей. Только слух.


   Фото: Из трещины

Ветер налегает порывами уже без пауз. Шуршит позёмка о жестяную облицовку стен. Ещё порыв. Внешняя дверь, как  во всех горных хижинах, открывающаяся вовнутрь, с грохотом ударила по стене. Дыхание остановилось. Так, наверное, людей превращают в статуи.

Ещё порыв, внутренняя дверь, взвизгнув, «выхлопнулась» в тамбур, в котором уже крутится снежная пыль. Вихрь ворвался, туша единственную свечу. Тотчас кто-то взвыл негромко, взахлёб. Вслед – истошный визг, достигший предела. Нечто стукнуло об пол, кто-то покатился по нарам вглубь. Время сжалось. Одновременно, растянувшись в бесконечность.

Наконец: «ВАШУ МАТЬ, ДВЕРИ, ТРУСЫ, ЗАКРОЙТЕ!!» Дмитрий сам, безбожно матерясь, захлопывает внешнюю дверь, набрасывает верёвочную петлю, привязанную к дверной ручке на гвоздь, вбитый в стену, захлопывает внутреннюю дверь, в момент зажигает спичку, отыскивает под столом свечу, вплавленную в гранёный стакан, заменяющий подсвечник, зажигает её.

Видели картину Карла Брюллова «Последний день Помпеи»? Нечто подобное предстало перед Димой.

Сел. Посопел носом, принюхиваясь. Вроде, ничего. У-ди-ви-тельно.

Закурив, прошипел: «Наведите порядок, потом – в колонну по три – и до ветру». Ехидно прибавив: « Да что б не ближе положенного места, а не у крыльца. От-важ-ные горнопляжжжники».

Последние слова произвели эффект заклинания. Все вдруг засуетились, собирая оброненные вещи, девочки резво перекидывают свои спальные мешки на верхние нары, мальчики влезают в ботинки, зачем-то старательно затягивая шнуровку. Слов нет. Только вздохи, да чахлые смешки. Но к двери никто так и не выдвинулся.

Пять минут, десять. Все – на нарах. Сидят, ножки вместе, ручки – на коленках. Дима, хмыкнув, не торопясь, лезет в свой рюкзак, достаёт потрёпанную литровую алюминиевую баклажку. Алюминиевая же солдатская кружка – «гестаповка» – на столе. Отмеряет три бульки. Протягивает ближайшему парню. Обходится без тостов. Только бесповоротное: «Пей». Саня пьёт. Потом – Серёжа, Женя, ещё один Саня. Потом – девочки. Беззвучно. Безропотно. Без жеманства, одышки, кряканья и закуси.

Бросает на стол вскрытую пачку «Примы». Спички. – «Курите».

Сигареты взяли все. Даже некурящие, стараясь не затягиваться, задымили.

Глаза уставились куда-то в никуда. Только Дмитрий переводит бесстрастный взгляд с одного подопечного на другого.

Проходит полчаса. Позёмка по-прежнему шуршит по стене.

Уже спокойно, чуть не ласково: «Оли, Вера и Ирина – пошли. Я вас провожу туда и обратно. А то как бы чего не случилось». И уже совсем по-доброму улыбнулся: «Девчонки вернутся – пацаны на выход. А я у крыльца постою, покурю. Потом всем – спать».

Сходили, улеглись. И как-то вмиг отрубились. Только Дима, налив себе, попыхивая сигаретой долго сидел, уставясь на огонёк свечи.


   Фото: По леднику Джанкуат

Появление солнца в корне меняет мироощущение. Мир же просто вбирает нас. Как только первые лучи дневного светила проредили предрассветную темь хижины, в воздухе повисло: «с ДОБРЫМ утром!!». Сначала шёпот, потом – смешок. Ещё один. И вот уже полноценное хихиканье, весёлая возня, обрывки в голос произнесённых фраз.

Далее – по расписанию. До ветру. Водные, для особо одарённых – снежные процедуры. Магические пассы над примусами, кашка-малашка, какава и сухарики из «серого» хлеба. Затем – шнуровать ботинки. Сняв их с гвоздей под потолком, изъяв газеты, предусмотрительно с вечера напрессованные вовнутрь ботинок для ускорения просушки. Не май месяц, ледышки на полу даже днём не тают. Обувшись – на склон.

Соседи ни свет ни заря ушлёпали на перевал. Прошёл часик – показались из-за перегиба ледника. Едут. Здорово!

Потом – обед. Потом – опять на склон. Но уже в три Бугор велел закругляться. Пора готовиться к отвальной. Девочки – к станку у примусов. Парни – в дальний поход с ведром, кастрюлями и черпачком к речке, где расчищена ямка, а под намёрзшей корочкой льда – водица. Лучше полчаса топтать снег до проруби, чем полдня её топить из снега.

Всем дело нашлось. Шутка-ли: без малого два десятка ртов накормить по-праздничному. Картошку почистить, капустку нашинковать, морковочку. Натурпродукт! О сублиматах тогда имели смутное представление. Банки, опять же, пооткрывать.

Тут-то обнаружилась недостача. Четыре мясных «Завтрака туриста» (была такая тушёнка в/к), две печени трески, сгущённого молока – четыре. Да кружок краковской колбаски. Да «бычков в томате» пара. Да «Глобуса», воспетого бардами, две. Да масла сливочного пачка. Спиртик, слава Богу – целёхонек. Макароны-каши, соль-сахар, спички –  кто ж их считал? Каждая группа берёт с запасом и оставляет в хижине: вниз такое уносить грех. Закон Гор.

Завхоз Саня только руками разводит. Переискал всё. Под нарами, на и над ними. Даже от крылечка снег отгрёб и под ним пошарил. У соседей справились: может, кто зашёл одолжиться, да никого не застал? Разводят руками. Не ходили. Не брали.

Делать нечего. Обошлись тем, что есть. Выложили лакомые кусочки личного НЗ. А Дима извлёк из спальника бутылку шампусика абрауского за 3 руб. 67коп... Положил вовнутрь с вечера насквозь промёрзшую. К утру – отогрелась, оттаяла.

Банкет, как ему и положено – удался. Ну, нет чего – и не надо. Завтра – домой.

Только подвыпивший завхоз всё не унимался: было ведь, пересчитывал вчера. Испарилось. Парились над темой недолго. Кому, как не Джантуганскому Мальчику такое под занавес отчебучить. Сколько десятилетий о нём молва. Дыма без огня не бывает. Мистика, конечно. Но и летающие тарелки, и йети, по-кавказски – каптар, то же – мистика, а видели и фотографировали, и в контакт вступали. Старый балкарец бы не дёргался. Развёл руками: «Иншалла!» – делу конец. Так и поступили.



Утром пошли вниз. Альпиниадники переселились в хижину. Ещё три дня катались и ходили в своё удовольствие.

Прошло достаточно много лет. Бывшие «значки», кто не «завязал», к «кандидатам в мастера» подобрались, инструкторские корочки, жетоны спасателей. Дмитрий – КМС, метит кафедру получить, Эдуард – завотделом в своём проектном институте.

Собрались, как с каждым прожитым годом, увы, всё чаще бывает, по поводу похорон общего друга. Погибшего трагически. Съездили на кладбище, отгоревали на поминках, а потом, как-то оказались у бывшего завхоза группы, Сани, дома. Без фраков хоть парой слов перекинуться, да о друге покойном, о хоженом вместе по-свойски повспоминать. Тут Сашка напомнил о давнем «висяке».  
Переглянулись давешние инструктора-начальники, улыбнулись. Покойный друг наш там тоже, в альпиниадной компании, был. Вот, по случаю, и раскрыли страшную тайну.

Как выше упоминал, погода, снег, компания в группе Эдика и Икара подобралась – полное крю. Время у всех ещё до выхода на работу, у кого – на учёбу с каникул – оставалось. На Зелёнку планировали на денёк-другой. Да там так здорово оказалось, что – остаться бы до упора. Но – харчи. Взяли-то на пару дней. А зимой, да акклиматизированному, ой, как есть охота! Вниз сгонять за продуктами – день катания терять. Никто не хочет.

Родился план, блестяще осуществлённый. За день до ухода Диминой группы, вечерком Эдик уводит своих пораньше, предварительно разогрев парой историй. А Дмитрий, используя свой нешуточный талант рассказчика, доводит публику до кондиции. Точно договорились о времени начала скрипения снега, приурочив его к появлению ночного долинного ветра, изо дня в день начинавшегося по расписанию.

Мужики затопотали-заскрипели за задней стеной хижины. При повторном скрипе Дмитрий вышел, обошёл вокруг домика, дабы легализовать свежие следы, показал на часах, когда действовать дальше, и вернулся, не накинув петлю из репшнура, выполнявшую роль импровизированного дверного запора, на гвоздь. Скрипнули ещё раз. Появление Дмитрия у окна – сигнал: следующий сильный порыв – в атаку. Задуло. Икар толкает входную дверь и через минуту дёргает на себя тамбурную, оставаясь за нею невидимым для находящихся внутри. Все взгляды – в тамбур. Дима гасит свечку и, чтобы кто побесстрашнее её не к месту не запалил – сталкивает под стол. Загораживая собою окно, дабы застить даже минимальный свет от звёздного неба. Взвыл – Икар.

Эдик, подобно серому волку, на четвереньках в два скочка из тамбура – под стол, оттуда дотягивается до коробки с заботливо отобранными «отвальными» продуктами, Димой предусмотрительно поставленной рядом. Выкатиться с ней «по пути подъёма», как говорят в альпинизме – секундное дело.

На этой-то коробке, да на хижинных макаронах, народ протянул ещё три дня. По уходе Шхельдинской группы, для непосвящённых было имитировано извлечение летней заначки. Во что непосвящённые легко поверили.

Всё в соответствии с диаматом.

Только вот у автора ни с диалектическим материализмом, ни с научным коммунизмом не очень увязывается.


   Фото: К перевалу Гумачи

Последние лет десять, при появлении на Зелёнке, непременно пропадал какой либо атрибут его снаряжения. Причём это безобразие началось непосредственно после того, как рассказал, полёживая в хижине, мальчишкам, сходившим свою первую 2-Б к/тр, историю, изложенную выше. Причём, вещи пропадали такие, что никто и не вообразил бы, что их стоит «замылить». Но без которых выглядишь, прямо сказать, не камильфо. То – бесследно исчезает перед спуском вниз компрессионный мешок от спальника, спальник же из-за этого занимает в рюкзаке столько места, что, о, позорище на весь гидский мир! –  приходится идти, обвешанному всяким барахлом, своим и клиентским, СНАРУЖИ рюкзака. Мимо поднимающихся навстречу групп, ведомых знакомыми гидами. Буквально спинным мозгом ощущая их мысль: «Совсем Комаров оматрасился. ТурЫст…».

То, опять-таки, перед спуском, оказываются бесследно утраченными только что отстёгнутые подтяжки, и, чтобы штаны с похуделого от трёх дней интенсивного скитура и умеренного питания не валились к ногам, подобно смердам при выходе государя, тащишься, опять же, провожаемый недоумёнными взглядами братьев по цеху, опоясавшись какой-то доисторической вервью, подобранной у тропы. Смерд-смердом.

То перед выходом на Гору в рассветной мгле никак не находишь плаща, и, дабы не срывать график, выходишь без оного, благо – на небе ни облачка. Но возвращаешься под проливным дождём, вынужденный, чтоб не залить палатку водой от насквозь мокрой одежды, бросить снаружи у входа. Дожидясь вёдра, сидеть внутри нагишом. Вызывая нездоровое хихиканье не по годам развитых братьев-басков.

Но, как я уже отмечал, Мальчик – хулиган, а не бандит. Когда запахло жареным – технично увёл от опасности. По скромности, придав делу вид очередного фарса с мелким воровством.


   Фото: Под скалами Аристова

Был завершающий день июньской скитуровской многодневной «бродилки». На рассвете я поднял ребят, перекусили и уже собрались выходить, как обнаруживаю пропажу своих очков. Я их никуда не кладу, кроме верхнего клапана рюкзака. А тут – нет, как нет. А без них на июньском снегу Джанкуатского ледника «снежную слепоту» получить – пара-тройка часов. Тянуть с выходом – рушить весь расклад: чем ближе к полудню, тем снег, такой великолепный в утренние часы, кислее. Ехать по последнему, особенно на многочисленных отлогостях – одно мучение. Да после трёхчасового подъёма «в темпе», долбить по каше – подопечные не поймут. Потому вбегаю в незаселённый ещё домик гляциологов МГУ, хватаю какое-то пластмассовое старьё, висевшее на гвоздике ещё со времён двадцать второго партсъезда. Выхожу с группой наверх.

Проходит час-другой. Соображаю, что в этом антиквариате я нахватаюсь ещё больше: зрачок реагирует на снижение освещённости и расширен, а ультрафиолет как пёр, так и прёт. Подходим под Скалы Аристова. С них сыплет камнепадами непрестанно. Никогда такого ранее не видел. Одиннадцать утра. Склон дальше – песня. Но глаза уже слезятся. Разворачиваю людей, аргументируя тем, что  ещё полчаса, и снег скиснет, не реагируя на просьбы «ещё хоть немного подняться, вон на тот бугорок…». Не сознаваться же, что гид их, растяпа, на Горе без очков оказался. А ссылаться на происки Мальчика, разумеется, не солидно.

За пятнадцать минут великолепного спуска оказываемся у окончания ледника и снега. Переобуваемся. Идём к Зелёнке. У гляциологов необычно оживлённо. Ребята явно собираются наверх. Увидев нас, навстречу вышел их руководитель Виктор. «Вы целы? А мы – ВАС искать. Когда вы наверху были, такое грохнуло!» Оборачиваюсь, вижу под Скалами Аристова, на том месте, от которого людей погнал вниз, колоссальный завал камней. Как впоследствии выяснилось, произошло обрушение огромного участка этих самых Скал, образовавших на поверхности ледника каменную морену длиной в сотни метров. Пока спускались, были в «звуковой тени», зато на Зелёнке аж стёкла задребезжали! На фото, сделанном в 2003-м году с Приюта 11-ти, со склона Эльбруса, хорошо видны следы катаклизма.

   Фото: Обрушение скал Аристова

Очки доисторические я аккурат повесил там, откуда брал. Вразумительный комментарий к случившемуся по сей день отсутствует. С этого момента на Зелёнку не поднимался. Где только ни был. А туда – не складывается.

Вот теперь сами решайте: БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?

P.S. автора:
С тех пор, как написал и издал в печати эту совершенно правдивую историю, прошло некоторое время.

В июле 2011 г. по просьбе уважаемого гляциолога и моего старинного друга примчался на Зелёнку на пару дней, помочь в документировании снежного шурфа под перевалом Джан-туган: студентов-практикантов по случаю КТО нет, а вести наблюдения — надо.

На месте старых домиков МГУ, снесённых пару лет назад лавиной, стоят новенькие. Есть даже телик. Никаких неформатных событий (тьфу-тьфу, что б не сглазить), не происходило.

Мы с Виктором стали немного постарше. Ледник Джанкуат стал покороче.


    Фото: Ледник Джанкуат

Всё немного иное.

Так ведь и вправду говорят: «В одну реку нельзя вступить дважды».

Игорь Комаров.


В публикации использованы фото автора и Е. Крутень