Хэм о лыжах

В редакции Ski.ru часто задаются вопросами. Разными. Вот, к примеру, замечательный писатель Эрнест Хэмингуэй. Катался ли он на лыжах? Уважал ли лыжное дело? Или берущие за душу произведения — только плод таланта сочинителя? Спрашивали — отвечаем.
 

Эрнест Миллер Хэмингуэй родился 21 июля 1899 года в Оук-Парк (штат Иллинойс). С маленьким Эрнестом мама обращалась, словно с куклой, и одевала его соответственно, до тех пор, впрочем, пока мальчик не достиг возраста, в котором захотел быть «вооруженным Пони Биллом» («gun-toting Pawnee Bill», шоумен Дикого Запада). В это время паинькой Эрнест быть перестал. В Оук-Парке, старомодном, религиозном (где горожане запретили употребление слова «девственница» в школьных книгах, да и слово «грудь» было под вопросом, несмотря на то, что оно есть в Библии) юный Эрнест Хэмингуэй рыбачит, плавает на каноэ, исследует лес. Много читает, рассказывает свои истории, занимается боксом и играет в футбольной команде (вопреки протестам матери).

Ученик Эрнест с большим рвением изучает грамматику и английский язык. Он любит веселье, и иногда употребляет запрещенные словечки, — веселья ради. После школы уехал в Канзас, работать журналистом, а затем отправился водителем скорой помощи в Италию, — ведь на фронт Первой мировой войны иначе его не брали (плохо видел левый глаз). Много переживший, вернулся домой с медалью за героизм.

В насыщенной жизни писателя было многое: путешествия, журналистика, четыре брака, трое сыновей. Торонто и Чикаго, Париж (где он приобрел привычку писать по утрам и изучать окрестности во второй половине дня), Ки-Уэст, Восточная Африка, Испания, Куба (если в Париже Эрнесту казалось отвратительным, что кошка его друга ест со стола, на Кубе обнаружилась его страсть к кошкам, и он завел себе дюжину), Европа... В 1954-ом он с четвертой женой был в самолете, разбившемся в Уганде. Самолеты поиска сообщили, что выживших нет, и весть о его гибели облетела весь мир...

Эрнеста Хэмингуэя — писателя — помнят прежде всего как одного из самых влиятельных авторов английской прозы ХХ века. Его познания в журналистике, жизненный опыт в спорте, любви, войне способствовали стилю письма, который был признан Комитетом по нобелевским премиям за «искусство современного повествования».

Отношение его к спорту было особенным. Сложно найти упоминания о его участии в каких-либо соревнованиях, и, кстати, кто знает, одобрил бы он Международный турнир по ловле меч-рыбы имени Эрнеста Хэмингуэя (в 2012 году этот турнир прошел в 62 раз). «Я знаю только три настоящих вида спорта: корриду, альпинизм и автогонки. Остальные — это игры», — эту цитату часто приписывают Хэмингуэю (правда, есть мнения о том, что слова эти принадлежат другому автору).


Фото: Princeton University Library

И пусть Гертруда Стайн писала: «Хемингуэй, хоть он и спортсмен, очень быстро выматывался. Он так, бедняга, уставал, пока дойдет от собственного дома до нашего. Но с другой стороны его, конечно, сильно вымотала война», — спорт — это то, что происходит на грани человеческих возможностей. Будь то бокс, лыжи, рыбалка, охота — Хэмингуэй знал, о чем писал. Писал просто и вдохновенно, так, что читатель и не успевает замечать, как оказывается внутри повествования, чувствует ветер и снег на щеках, оглядывается, чтобы увидеть красоту величественной природы.

Мог ли такой человек, скажите, не уметь кататься на лыжах? Не мог. Эрнест с Хэдли (первая супруга писателя, они поженились в 1921 году) «увлекались лыжами с тех пор, как в первый раз попробовали этот вид спорта в Швейцарии, а потом в Кортина-д'Ампеццо в Доломитовых Альпах». Они уехали из Парижа в Шрунс, местечко в Форарльберге, в Австрии».


С сыном на лыжах. Фото: Princeton University Library

«В Шрунсе не было лифтов для лыжников и не было фуникулеров, но по тропам лесорубов и пастухов можно было подняться высоко в горы. При подъеме к лыжам прикреплялись тюленьи шкурки. В горах стояли хижины Альпийского клуба — для тех, кто совершает восхождение летом. Там можно было переночевать, оставив плату за израсходованные дрова. Иногда дрова нужно было приносить с собой, а если ты отправлялся в многодневную прогулку высоко в горы к ледникам, приходилось нанимать кого-нибудь, чтобы поднять туда дрова и провизию и устроить там базу. Самыми знаменитыми из всех высокогорных хижин-баз были Линдауэр-Хютте, Мадленер-Хаус и Висбаденер-Хютте.

Позади «Таубе» находилось что-то вроде тренировочного спуска, по которому ты съезжал через сады и поля, и был еще другой удобный склон за Чуггунсом, по ту сторону долины, где была прелестная маленькая гостиница с прекрасной коллекцией рогов серны на стенах бара. И за Чуггунсом, деревней лесорубов, расположенной в дальнем конце долины, уходили вверх отличные лыжни, выводившие к перезалу, откуда через Сильвретту можно было спуститься в район Клостерса. <...> Герр Вальтер Лент, пионер горнолыжного спорта, который одно время был партнером Ганнеса Шнейдера, великого арльбергского лыжника, и изготовлял лыжные мази для горных подъемов и для всех температур, теперь собирался открыть школу горнолыжного спорта, и мы оба записались в нее.

Система Вальтера Лента заключалась в том, чтобы как можно быстрее покончить с занятиями на тренировочных спусках и отправить учеников в настоящие горы. В то время лыжный спорт не был похож на современный, спиральные переломы были редкостью, и никто не мог позволить себе сломать ногу. Лыжных патрулей не было. Перед любым спуском надо было проделать подъем. И это так укрепляло ноги, что на них можно было положиться во время спуска.»

Иногда читателя можно обмануть. Поговорив с каким-то количеством экспертов, перечитав много соответствующей литературы, можно создать иллюзию знания предмета. Простота Хэмингуэя — в том, что многое из того, о чем писал, он видел собственными глазами. Талант его — в том, что хочется перечитывать снова и снова, даже зная наизусть.

«<...> Компания немцев решила на рождественские каникулы покататься на лыжах вместе с герром Лентом. Снег в этом году выпал поздно, а склоны были все еще нагреты солнцем, когда начался первый большой снегопад. Снег был глубоким, пушистым и совсем не приставал к земле. Ходить на лыжах было очень опасно, и герр Лент телеграфировал берлинцам, чтобы они не приезжали. Но у них наступили каникулы, и они ничего не понимали в лыжном спорте и не боялись лавин. Они приехали в Лех, но герр Лент отказался идти с ними. Один из них назвал его трусом, и они сказали, что пойдут кататься без него. В конце концов он повел их к самому безопасному склону, какой только мог отыскать. Сам он спустился, а за ним начали спускаться они, и снег на склоне разом обрушился, накрыв их,
словно приливная волна. Тринадцать человек откопали, но девять из них были мертвы. Школа горнолыжного спорта и до этого не преуспевала, а после мы остались, пожалуй, единственными учениками. Мы стали усердно изучать лавины и узнали, как различать и как избегать их и как вести себя, если тебя засыплет. В тот год почти все, что я написал, было написано в период снежных обвалов.

Самое страшное мое воспоминание об этой зиме связано с человеком, которого откопали. Он, как нас учили, присел на корточки и согнул руки над головой, чтобы образовалось воздушное пространство, когда на тебя наваливается сверху снег. Это была большая лавина, и потребовалось очень много времени, чтобы всех откопать, а этого человека нашли последним. Он умер совсем недавно, и шея его была стерта так, что виднелись сухожилия и кости. Он все время поворачивал голову, и шея его терлась о твердый снег.

По-видимому, лавина вместе со свежим снегом увлекла старый, плотно слежавшийся.»

«Я помню все виды снега, которые может создать ветер, и все ловушки, которые он таит для лыжников. И метели, которые налетали, пока мы сидели в хижине Альпийского клуба и создавали новый, неизвестный мир, в котором нам приходилось прокладывать путь так осторожно, словно мы никогда прежде здесь не бывали. Но мы действительно никогда прежде здесь не бывали, потому что все вокруг становилось новым. Наконец, поближе к весне, наступало главное: спуск по леднику, гладкий и прямой, бесконечно прямой,-- лишь бы выдержали ноги, — и мы неслись, низко пригнувшись, сомкнув лодыжки, отдавшись скорости в этом бесконечном падении, в бесшумном шипении снежной пыли. Это было лучше любого полета, лучше всего на свете, а необходимую закалку мы приобретали во
время долгих восхождений с тяжелыми рюкзаками. Иначе мы не могли добраться
наверх: билеты туда не продавались. Ради этого мы тренировались всю зиму, и то, чему учила нас зима, делало достижение этой цели возможным.»
«Праздник, который всегда с тобой».

«<...> Там же, в Шрунсе, они поднимались по укатанной санями, желтой от конской мочи дороге вдоль реки, мимо крутых гор, поросших сосновым лесом, — поднимались пешком, неся тяжелые лыжи на плече; и там же они совершили великолепный спуск на лыжах вниз по леднику над Мадленер-Хаус; снег был гладкий, как сахарная глазурь, и легкий, как порошок, и он помнил бесшумный от быстроты полет, когда подаешь камнем вниз, точно птица.»
«Снега Килиманджаро».

«<...> Когда, внезапно попав на крутой изгиб склона, Ник стремительно полетел вниз, в его сознании не осталось ничего, кроме чудесного ощущения быстроты и полета. Он въехал на небольшой бугор, а потом снег начал убегать из-под его лыж, и он понесся вниз, быстрей, быстрей, по последнему крутому спуску. Согнувшись, почти сидя на лыжах, стараясь, чтобы центр тяжести пришелся как можно ниже, он мчался в туче снега, словно в песчаном вихре, и чувствовал, что скорость слишком велика. Но он не замедлил хода. Он не сдаст и удержится. Потом он попал на рыхлый снег, оставленный ветром в выемке горы, не удержался и, гремя лыжами, полетел кубарем, точно подстреленный кролик, потом зарылся в сугроб, ноги накрест, лыжи торчком, набрав полные уши и ноздри снега.»

«Джордж съезжал, готовясь к повороту телемарк, выдвинув вперед согнутую в колене ногу и волоча другую; палки висели, словно тонкие ножки насекомого, и, задевая снег, взбивали комочки снежного пуха; и, наконец, почти скрытый тучами снега, скорчившись, выбросив одну ногу вперед, вытянув другую назад, отклонив туловище влево, он описал четкую красивую кривую, подчеркивая ее блестящими остриями палок.»

«– А что, Ник, если нам с тобой никогда больше не придется вместе ходить на лыжах? – сказал Джордж.
– Этого быть не может, – сказал Ник. – Тогда не стоит жить на свете.»
 «Кросс по снегу».


Этого быть не может. Тогда не стоит жить на свете.