Лена...

Лена.

Есть на планете Земля множество гор, морей, рек. Но есть такие, которые стоят особняком и являются воистину Великими.

Волей судьбы мне довелось соприкоснуться с действительно Великими и холодными горами — самыми северными семитысячниками Тянь-Шаня — Победа и Хан-Тенгри.

Попасть под мощный гипноз волн бьющихся о суровые чилийские берега Тихого Океана.

И вот теперь мне довелось встретиться с Великой рекой, чьи берега в некоторых местах разделяет до 60 км., чье течение настолько велико, что местами не замерзает даже в 50-ти градусные морозы. И имя этой реке дано красивое – Лена.

Лена настолько могуча, что, глядя на ее прямое, уходящее за горизонт русло, понимаешь – эта река не ищет себе легкие пути, петляя и подстраиваясь под окружающий рельеф. Эта Великая река сама пробивает себе путь, оставляя земной твердыни немногочисленные шансы в виде небольших и средних островов. И когда затопить эти острова, помиловать или нет, решает сама Лена.
 
Путь упряжки проходит по зимнику. На высоких берегах Лены стоят редкие селения. Зимник — это наиболее простой и верный путь по замерзшей реке, соединяющий эти островки жизни. Берега Лены обрамляют скальные пояса, на которых встречаются наскальные рисунки. Обычно напротив таких мест стоит какой-либо указатель. Это может быть и вмороженное в лед бревно, и просто лыжная палка.
 
 

Мы идем по узкой, очищенной ветрами, полоске льда.

Передовик тщательно выбирает путь. Поначалу он смещает упряжку в сторону и ведет ее по переметному снегу. Почувствовав, как возросла нагрузка ( в таком снегу полозья тормозят нарту), переходит на лед. Но тут в упряжке возникают другие проблемы. Лапы собак проскальзывают. Некоторые из них поскальзываются и периодически падают. Передовик принимает решение и уходит в целину. Теперь он ищет места, где снег не такой глубокий и периодически смещает упряжку то на левую, то на правую сторону зимника.
 
Для каюра, совершающего переход по Лене, существуют иные проблемы.

Прежде всего это борьба с холодом. Русло Лены — труба, в которую дуют постоянные и холодные ветра. Можно идти час, можно два. Но когда это переваливает за 5-6 часов, начинается борьба. Холод приходит сверху. От образовывающегося льда ресницы тяжелеют, маска покрывается толстым ледяным панцирем, под которым скапливается влага, стекающая куда-то внутрь. Капюшон кухлянки покрывается белым инеем, к которому примерзают кисточки моей шапочки.

Далее холод опускается на плечи. Не спасает ни кухлянка, ни находящейся под ней пуховик.

Перед выходом Герман буквально настоял на том, чтобы я надел дополнительный пояс из собачьей шерсти. И теперь я благодарен ему за это. Поясница в тепле.

Начинают подмерзать руки. Это происходит после попытки заякорить нарту. Как мне кажется, одна из собак  все чаще и чаще склоняется к лапам, я решаю проверить, в чем дело и осмотреть ее.

Заякорить нарту на многометровом льду и пяти сантиметрах снега — задача не из легких. И пока нога стоит на тормозах, якорем долблю лунку. Потом слегка отпускаю тормоза и проверяю, насколько мне удалось заякориться.
После четвертой попытки нарта схватывается одним зубом якоря.

Осматриваю лапы собаки. Вроде все в порядке. Выстегиваю якорь, продолжаю движение. Вот тут и чувствую, что пальцы на руке, которая держала металл, занемели.

По бокам нарты  висят дополнительные меховые  рукавицы. Но я не хочу сейчас возиться с этим. Самый действенный и простой способ согреть замерзающие кисти — делать резкие взмахи. Я похож на ветряную мельницу. Кровь начинает циркулировать более активно, и я  чувствую, как отходят конечности.
 
Надо отдать должное тормозной системе нарт. Тормоза цепкие и работают «намертво» даже на твердом льду.
 
Постепенно холод  начинает подступать и в ноги. Мне кажется, что все вокруг замерзло: и мое тело, и время, и пространство.

Чтобы согреться, надо двигаться. Начинаю активно подруливать нарту ногой. Нарта слегка юлит и уходит в сторону от толчковой ноги, и это доставляет лишнюю нагрузку одному из коренных.

Потому периодически меняю толчковую ногу.

В какой-то момент я слышу посторонний и незнакомый звук. Поворачиваю голову и вижу, как нас догоняет обледенелый автобус. Когда автобус равняется с нами, я замедляю скорость упряжки, предоставляя водителю возможность обогнать нас.

Автобус уходит вперед и вдруг разворачивается. Открываются двери и из него высыпают дети. Дети окружают меня и собак и наперебой о чем-то спрашивают. Но я плохо понимаю их.

Оказывается, что директор одной из сельских школ — Аркадий, в доме которого мы ночевали, собрал детей и повез показывать им чудака, который бежит на собаках куда-то в даль.
 

   
Дети дружно выстраиваются  вдоль всей упряжки и дружно фотографируются . Все это напоминает  мне мультфильм из далекого детства – Каникулы Бонифация.

Я и есть тот самый Бонифаций.





Пять минут и дети, еще не успевшие подмерзнуть, по команде Аркадия, ныряют в утробу автобуса. Еще минута и мы опять одни на своем пути.

Идем дальше. Время течет густо, но неумолимо.

Начинает темнеть. Очередная ночевка намечена на одном из островов, находящемся ровно противоположно Ленским столбам. А вернее, их началу.

Ориентиром поворота в сторону острова мне должна послужить лыжная палка. От нее начинающаяся сеновозная дорога в глубь острова. Естественно, понятие «дорога» на Лене явление относительное. Сегодня есть , а завтра стерта ветрами без малейшего следа.



Герман рассказывал мне о женщине, кажется из Норвегии, которая специально приехала на Лену, чтобы тренироваться ходить по торосам, прежде чем совершить переход к Полюсу.

Она пропала. Не пришла на конечную точку. Поиски ни к чему не привели.

Я бы наверняка пропустил в темноте этот поворот, именно поэтому в нужной точке меня ждет снегоход. А в глубь острова, к зимовью, уже ушел дефендер.

Якорюсь, отпускаю вперед снегоход и  достаю  налобный фонарик.

Совсем немного и мы на месте. Собаки тут же ложатся в снег. Даю им немного времени на отдых. Совсем немного. И потом:
— Ну... Давайте, мои хорошие. Осталось совсем ничего...

Собаки встают и натужно сдергивают нарту. Тут я замечаю, что одну из девчонок, а именно Маргошу, крепко шатает. С трудом якорюсь и тут же Маргоша падает в снег. Склоняюсь над собакой и пытаюсь отстегнуть ее от перестежки.
Передовик – Чук, чувствуя близость еды и отдыха, пытается сорвать упряжку. Потяги натягивается и роняет нарту. Шея Маргоши выворачивается, а я не могу справится с примерзшим карабином. Снимаю рукавицы и пытаюсь отогреть карабин в руках.

Еще один рывок и еще один...

И тут я начинаю орать. Я слышу себя со стороны — это уже не человеческий голос, и тем более не мой. Это собачий рык. И, судя по всему рык, этот слышен аж в Тикси.

Собаки замирают.

В конечном счете я все же отстегиваю карабин. Склоняюсь над Маргошей — жива?

Маргоша смотрит на меня совсем уж не собачьим взглядом.

Беру ее на руки и несу к нарте.  Расстегиваю полог,  всю поклажу сдвигаю ближе к носу и упаковываю ослабленную собаку.

— Ну вот. Все будет хорошо. Грейся...

Остальные члены упряжки, молча, понимая ситуацию, смиренно следят за моими действиями. Присаживаюсь на поваленное дерево. Впервые за десять часов. Оглядываю свою команду.

— Ну, все, братцы. Давайте... Потихоньку. Я помогу вам.
 
Мы двигаемся дальше... Немного плутаем, но в конечном счете выходим на свет фар дефендера и снегохода.
 
Кажется, все. Мы заканчиваем это длинный-длинный день.

Собакам нужно предоставить еду и отдых. И только потом позаботиться о себе.
 
Завтра нас ждет самый сложный участок — торосы. Сейчас это трудно себе представить. Но для этого и существует завтра...