Марш-бросок к Океану

Цель нашей короткой экспедиции – достигнуть снежных полей полуострова Средний, омываемого Баренцевым морем. И, если совсем повезет, увидеть древние останцы «Два брата», которые относят к артефактам легендарной Гипербореи. На это отведено всего пять дней.



Два года назад мы жили на Рыбачьем полуострове. На одной из сопок мы построили уютный иглу с видом на залив и лазили с лыжами по округе, изучая ландшафт. С ветром тогда не повезло – все дни, что мы там были, дул очень легкий бриз, которого едва хватало на буксировку вверх по склонам холмов. Но местность с идеальным для сноукайтинга рельефом и потрясающими видами постоянно всплывала в памяти и манила. Так родилась идея вновь посетить те места, но с усложнением задачи — без использования мотозаброски.



И вот, загрузившись на мурманском вокзале в рейсовый автобус, мы едем в сторону Заполярного. Проехав Титовку, десантируемся.

Пассажиры уносящегося вдаль шаттла в недоумении таращатся в иллюминаторы, за которыми расстилается холмистая искристая даль, переходящая в бездонное, наполненное солнечным светом северное небо. 



А мы, используя архаичные приспособления древних пращуров, пытаемся заставить пространство прийти в движение. Прикрепив к каждой ноге по лыже, привязавшись веревками к древним ручным виманам и пристегнув к набедренной повязке сани со снаряжением и продовольствием, мы… встали.



В тундре – искрящаяся хрустящая тишина. Растянувшаяся на солнышке Манта* в очередной раз лениво привстает посмотреть, что там, на горизонте, и, удовлетворив интерес, снова ложится, вытягиваясь на снегу всей своей двенадцатиметровой тушей гигантской гусеницы. Спид* медленно вьется поблизости, с каждым разом подталкивая хозяина на пяток метров. Солнце неумолимо клонится к закату. Я сижу на рюкзаке, наслаждаюсь видом и размышляю, куда мы дойдем, если не включат ветер?



Под вечер сани затащены в небольшую ложбину среди поросших редким кустарником холмов. И, пока мы ставили палатку, нижние слои атмосферы начали заметное движение на восток.



Расправляю крыло и начинаю осваиваться: освещенные закатным солнцем холмы, бросающие длинные тени на многочисленные озера и глубокие овраги образуют прекрасную композицию с извлекаемыми из строп мелодиями ветра.



Наступил второй день. Наскоро позавтракав и закинув скарб в сани, мы двинулись в путь. Дул уверенный запад, стоял легкий минус и по плотному насту мы очень быстро продвигались на север, почти в халфинд.

 
С каждым километром рельеф становился все более радикальным – холмы стали более походить на горы, отдельно лежащие камни сменились едва проходимыми грядами, расщелины между холмов стали глубже и уже. Не без труда отыскав проход на одну из обзорных вершин, мы зачарованно смотрели, как за широким озером чернеют отроги неприступного хребта, ставшего стеной на нашем пути к Океану.

 

— Скрипач, поднимайся сюда, наверх, здесь пердолит будь здоров! — затрещала рация.
— Не могу поднять в воздух кайт, дядя Вова! — жму я кнопку в ответ.
— А я не могу долго ждать! — ветер предельный и парковаться из-за частых камней мне негде, валим скорее из этой тентуры!

В очередной раз купол аккуратно разложен вверх по склону. Встегиваюсь в лыжи, надеваю неподъемный рюкзак,  пристегиваю чикенлуп* и начинаю скользить пятками вниз, делая тщетные попытки поднять кайт в воздух. Одна из лыж снова увязает в  раскисшем снегу, и я тяжеленным беспомощным мешком валюсь на спину, обогащая рельеф еще одной метровой глубины ямой. Подъем из нее забирает последние силы: надо снова отстегнуть увязшие лыжи, освободиться от связывающего рюкзака, встать на ноги и, отдышавшись, рыть новую траншею наверх, чтобы расправить запутавшуюся дохлую рептилию. Пот заливает глаза, пульс долбит в виски, попытка за попыткой, и вот я, слава богам, наконец, поднимаю кайт и выхожу из ветровой тени.

— Дядя Вова, родной, Мустатунтури в антитентуре — нам туда никак нельзя!



Мустатунтури, в переводе с саамского – черная тундра, и каждый оленевод с измальства знает, что сгинуть в ней – дело плевое. Надо лишь подразнить какой-нибудь яркой летающей тряпкой местных духов, которые живут в ее расщелинах. Помня о саамских легендах, мы продвигаемся вдоль хребта на восток, выискивая для проходов наименее мрачные складки, где по нашему представлению, духи не должны собираться в опасном количестве.

 

И вот, наконец, взяв штурмом очередную стенку, мы достигли вершины хребта. На западном горизонте синел Северный Ледовитый Океан, висящее над ним закатное Солнце розовым светом подсвечивало гладкие формы Среднего полуострова, а на северо-востоке за широким заливом раскинул свои снежные прелести Рыбачий. Прямо у наших ног простиралось море камней с редкими участками снега, что исключало дальнейшее продвижение вперед под кайтами.

 
Найдя снежную полянку для парковки змеев, мы насладились величественным зрелищем: обрамленный океаническими водами Средний был так близко, что, если бы не каменное море, через пятнадцать минут мы могли бы уже скользить по его гладким полям! Но солнце уже касалось горизонта и пора было уходить к зимнику, по которому мы могли бы на следующий день продолжить путь пешком.



Ветер скисал. Через час, уже в сумерках, мы достигли дороги и, отойдя от нее несколько шагов, поставили палатку. Легкий ужин, пятьдесят грамм из заветной фляги и, развесив внутренники ботинок на люстру Семенова*, проваливаемся в глубокий сон.



Треск мотора…Или это почудилось?

— Подъем! — Алексей из спальника влетает в ботинки и бежит за пролетающими мимо снегоходами. Шарахнувшись в сторону, снегоходы продолжают движение еще метров семьдесят. Останавливаются вдали, о чем-то взволнованно переговариваются между собой и спустя минуту уносятся вниз, на материк. Да, времена когда в тундре был неписаный закон, по которому подающего сигналы человека нужно хотя бы выслушать, прошли…



…была звездная ночь, усталые браконьеры ехали по знакомому забытому богами зимнику. Транспортируемые снегоходами тяжелые сани, нагруженные запрещенными к вылову крабами, навевали приятные мысли о домашнем уюте, теплых пирогах и истосковавшейся по любви хозяйке. Поворот следовал за поворотом, и ничто не предвещало неожиданностей. И вдруг, на прямом участке дороги, перемахнув через бруствер, наперерез бросается почти голый, что-то орущий и ожесточенно махающий руками мужик! В нескольких десятках километров от ближайшего жилья!

— Что мы пили? — сверкая при лунном свете расширенными от ужаса белками, спросил тот, что ехал впереди.
— Спирт, наверно, подсунули левый! Надо быстрее до поселка, там медик должен быть! — предположил другой.

И они понеслись вниз, рисуя мрачные картины последствий…

— Вот же ж черти! — еще какое-то время слышу я уже сквозь накатывающий сон.



Утро третьего дня выдалось солнечным и безветренным. Загораем в импровизированных шезлонгах, попиваем кофе из растопленного снега, размышляем о вариантах трансфера на Средний. Пешком идти лень, ноги после вчерашнего натерты и гнутся с трудом, а тут еще эти неподъемные сани с гастрономическими яствами на любой вкус.

Цинга – неприятнейшее из местных хворей и, чтобы дать ей надежный отпор, помимо классического лука-чеснока мы привезли с собой мандарины, яблоки и здоровенный кочан капусты. Кроме этого, мы затарились тушенкой, черным бородинским хлебом, салом, колбасой и сыром. Пять дней в весенней тундре — это не шутка: а вдруг медведь, чем задобрить шатуна? Не сублиматами же…


 
Ближе к обеду со стороны Рыбачьего показался вездеход буровиков. Выясняем, что сегодня и на следующий день он курсирует забитым под завязку, бригады вахтовиков меняют друг друга и нам места в кунге не будет. Простой расчет показывает, что пешедральное продвижение к Среднему отнимет у нас все силы и, при отсутствии ветра в крайний день, мы рискуем не успеть вернуться к обратному поезду. Не хватает одного-двух дней! Ну что же, надо признать, что идея была авантюрной и самонадеянной. Решение дождаться ветра и с ним возвращаться в цивилизацию рождалось мучительно, но явилось единственно верным.



Четвертый день в тундре. Пережидаем штиль, скитуря по окрестностям — беккантри-фрирайд помогает развеять грусть безветрия в безлюдных горах. Поднимаемся на обзорные вершины и, после созерцательной фазы, расписываем змейками девственные склоны.







Там и сям встречаются сюрпризы в виде торчащих из под снега кусков колючей проволоки и ржавых оболочек снарядов, напоминающих о тяжелейших боях, проходивших здесь в годы Великой Отечественной. Под вечер горки в округе приобретают вид обжитых. Встречаем проезжающего мимо оленевода с Рыбачьего — он долго удивляется вслух, глядя на следы от наших лыж, оставленные, как ему кажется, в немыслимых местах.



Под вечер с юга небо стало заволакивать — очевидно, что завтра погода изменится…

Снимаемся с насиженного места и пешком уходим пару километров вниз по дороге, в надежде сократить завтрашний обратный путь. Ставим под защитой скалы палатку, по привычке обносим ее с боковых сторон стенкой из снежных кирпичей и, наблюдая темнеющее с юга небо, гадаем — пешком нам обратно топать или все же…?



Всю ночь палатку трясет ветром и наутро округа оказывается заметенной свежим влажноватым на ощупь порошком. Откапываем палатку, пакуем рюкзаки с санями, запускаем кайты — и в путь. Местность читается плохо — периодически приходят снежные заряды — видимость не более двухсот метров и мы, постоянно сверяясь с навигатором, медленно продвигаемся на юго-запад. Хождение в лавировку по трехмерным каменистым лабиринтам в плохой видимости и рваный ветер требуют предельной концентрации внимания и работы всех органов чувств. Неоднократно перед вершинами требовалось менять купола на меньшие — порой лавироваться приходилось по снежным коридорам шириной около 10 метров! Спустя несколько часов удалось выйти на открытые поля. Но тут возникла новая проблема — снежные заряды незаметно превратились в дождевые, а мягкий пушистый снег под лыжами — в кашеобразное месиво.  В местах, где нужно было пересекать небольшие речки, было особенно неприятно — того и гляди, из каши провалишься в полынью. А на скорости не проскочить — тяжелый снег не дает разогнаться.



Тундра, предоставив нам в пользование ветер, усложняла все остальные условия. Наконец, преодолев последний хребет перед Титовкой, мы съехали к маленькому озеру в окружении карликового леса. Упаковав кайтовое снаряжение и надев на лыжи камуса, мы на ски-туре кратчайшим путем направились к поселку, виднеющемуся в низине. И, хотя оставшиеся пятьсот метров пролегали вниз под гору, они отняли у нас весь резерв сил. Снег, сдуваемый в течении зимы со всей тундры в низину реки, к этому часу превратился в бездонную кашу. Невероятно, но мои двухметровые Лайны Мазершипы* с талией 110 мм под моим весом утопали по колено! Сани можно было двигать вперед, только взявшись вдвоем спереди за лямки и потянув вперед-вверх. Они часто цеплялись за вмерзшие вглубь снега ветки карликовых берез и одному из нас постоянно приходилось возвращаться на пару метров назад чтобы освободить их. Ходьба назад на утопающих в тяжеленном снегу лыжах с камусом и расфиксированной пяткой — это, скажу я вам, сильное удовольствие.
 


При спуске в один из оврагов моя лыжа за что-то зацепилась и утонула. Плавая по грудь в снежном месиве, я долго пытался нащупать ее, а когда, наконец, нашел, то не сразу сообразил, как прикрепить лыжи к ботинкам. Мои ноги так не гнутся от природы, чтобы встегиваться в лыжи, лежащие горизонтально выше уровня пояса! Но, вспомнив упражнение на брусьях из школьного курса физкультуры, я наконец смог на них встать! Как преодолевались последние метры до снегоходной тропы, впечаталось в память надолго… Осознание того, что если бы момент превращения снежного наста в кашу наступил на пару часов раньше, то выбраться из этого плена мы смогли через неделю-другую, когда подморозит, пришло уже потом. Весна врывалась в тундру стремительно, но ровно настолько, чтобы мы лишь осознали свою немощь перед силами природы.

 
Тундра не пустила нас в святая святых, но дала возможность осознать свои ошибки и просчеты. Значит, симпатия с ней у нас обоюдная и шанс реализовать задуманное в будущем мы упустить не должны.
 
 ***
Манта, Спид — модели кайтов.
Чикенлуп — петля от системы управления кайтом.
Люстра Семенова — патентованное приспособление, на котором внутренники ботинок ароматизируются в палатке икеевскими свечками.
Лайны Мазершипы — лыжи.