Марина бросила Артёма,
Оксана бросила Илью.
А Вова с крыши бросил Вику
И отомстил за всех друзей (С)
Ёж – самое врубное в лесу существо. Ему всегда и все понятно. Само собой разумеется, что понимает колючий и то, что пассажирская подвесная канатная дорога (ППКД сокращенно) – вещь капризная. И даже будь у тебя в запасе резервный дизель-генератор на 400 кВт или независимый гидравлический привод с дизельным движком (еще лучше и то, и другое сразу), от спасательных работ на линии ты отнюдь не застрахован. А если ни того, ни другого не имеется? Ну, тогда эти спасработы становятся просто неотвратимы, а хотя бы три комплекта надежного спасательного снаряжения крайне необходимы. Это уже не только ёж – это даже я понимал, филейной частью чувствуя, что мое старое железо когда-нибудь, да откажет.
К проблеме я, как полевой командир вверенной мне ППКД, подошел со всей тщательностью и серьезностью. Составил подробный перечень необходимого снаряжения и инструкцию по его применению, выписал в специализированном магазине счет, отправил заявку на центральный офис и… На том дело заглохло. Нельзя сказать, что доблестные работники офиса на Большой Земле относились к нам слишком уж высокомерно, но проблемы индейцев белого шерифа явно волновали в последнюю очередь.
– Лучшая спасснаряга – это винтовка СВД! – в сердцах бросил начальник строительства Олег после очередного приезда из офиса.
Я в тот год был невыездной, и Олег взялся помочь протолкнуть мои счета в бухгалтерии. Увы, отфутболили его, мол, не до вас сейчас, есть проблемы и поважнее. Хоть зря. Классный Олежка мужик. Когда траверса пятой опоры закачалась на крановом крюке на фоне багрового заката, разгоняя монтажников инфернальным воем, мы с ним переглянулись многозначительно, полезли на ствол опоры, поймали непослушную полуторатонную железяку и заставили встать на место. Страшно было? Лучше не спрашивайте!
Между тем подошел день пуска, а вопрос аварийной эвакуации так и остался открытым. Сгоняли мы с начспасом домой скрести по сусекам, из нарытого слепили два неполных спаскомплекта, спрятали в багажнике моей машины от нечистых на руку особей, а потом, щедро окропя опоры святою водой и заручившись поддержкой Высшей силы, начали, помолясь, крутить в тестовом режиме.
А через день к нам заявился центральный офис в полном составе покататься, а заодно и поглядеть, что же это за чудо ОНИ построили. Осторожно переступая в начищенных сапожках через раскисшие сугробы, делегация с шумом-гамом загружалась на канатку. В тот самый момент, когда последнее кресло с работниками офиса отошло от станции, дверь в аппаратную распахнулась и вовнутрь ввалился Олег с биноклем в руках. Глаза Олеговы горели странным огнем.
– Так, ничему не удивляйся, ничего не спрашивай и ни во что не вмешивайся! Ладно?
– Ладно! – я все же очень удивился, но старался не подавать вида.
Олег подошел к окну и принялся что-то высматривать в бинокль. Потом решительно нажал большую красную кнопку на моем столе.
Обреченно ухнул гидроцилиндр, освобождая мощную тарельчатую пружину аварийного тормоза, приводной шкив зловеще заскрежетал под тормозными колодками, щелкнул контактор в шкафу управления, отключая двигатель, и наступила тишина.
– Лучшая спасснаряга – это винтовка СВД! – в сердцах бросил начальник строительства Олег после очередного приезда из офиса.
Я в тот год был невыездной, и Олег взялся помочь протолкнуть мои счета в бухгалтерии. Увы, отфутболили его, мол, не до вас сейчас, есть проблемы и поважнее. Хоть зря. Классный Олежка мужик. Когда траверса пятой опоры закачалась на крановом крюке на фоне багрового заката, разгоняя монтажников инфернальным воем, мы с ним переглянулись многозначительно, полезли на ствол опоры, поймали непослушную полуторатонную железяку и заставили встать на место. Страшно было? Лучше не спрашивайте!
Между тем подошел день пуска, а вопрос аварийной эвакуации так и остался открытым. Сгоняли мы с начспасом домой скрести по сусекам, из нарытого слепили два неполных спаскомплекта, спрятали в багажнике моей машины от нечистых на руку особей, а потом, щедро окропя опоры святою водой и заручившись поддержкой Высшей силы, начали, помолясь, крутить в тестовом режиме.
А через день к нам заявился центральный офис в полном составе покататься, а заодно и поглядеть, что же это за чудо ОНИ построили. Осторожно переступая в начищенных сапожках через раскисшие сугробы, делегация с шумом-гамом загружалась на канатку. В тот самый момент, когда последнее кресло с работниками офиса отошло от станции, дверь в аппаратную распахнулась и вовнутрь ввалился Олег с биноклем в руках. Глаза Олеговы горели странным огнем.
– Так, ничему не удивляйся, ничего не спрашивай и ни во что не вмешивайся! Ладно?
– Ладно! – я все же очень удивился, но старался не подавать вида.
Олег подошел к окну и принялся что-то высматривать в бинокль. Потом решительно нажал большую красную кнопку на моем столе.
Обреченно ухнул гидроцилиндр, освобождая мощную тарельчатую пружину аварийного тормоза, приводной шкив зловеще заскрежетал под тормозными колодками, щелкнул контактор в шкафу управления, отключая двигатель, и наступила тишина.
Чисто автоматически посмотрел на информационное табло. Ярко горела лампочка «Gefarn Aus», отвлекая взгляд, и из-за нее казалось, будто в аппаратной наступают сумерки.
Олег все еще что-то высматривал.– На-ка, взгляни, – протянул мне бинокль.
Я посмотрел в указанном направлении. На самом высоком участке канатки лениво покачивались кресла с работниками офиса. Пассажиры о чем-то весело переговаривались.
Олег молчал, втупившись в лампочку «Gefarn Aus». Повисла неловкая пауза. Чтобы как-то разрядить ситуацию, я пошел заваривать кофе и минут через десять вернулся в аппаратную с двумя чашечками ароматнейшего напитка.
Олег все так же молча сидел за столом, и я опять посмотрел на линию. Кресла по-прежнему висели на том же месте, однако их пассажиры выглядели какими-то странно озабоченными.
– Ах, да! – произнес Олег, будто вспомнив о чем-то. – Подай-ка мне микрофон.
Я подал ему микрофон и включил трансляцию по линии.
– Наталия Богдановна, – изрек товарищ в эфир, посылая персональный мэсэдж висевшей в кресле главбухше, – пожалуйста, не волнуйтесь. Возникла небольшая техническая проблемка и сейчас вас эвакуируют с помощью спасательного снаряжения… – тут Олег выдержал паузу. – Которое вы, несомненно, проплатили!
– …или! …или! …или! …или! – эхом разнеслось по опорам и опять наступила тишина. Только несуще-тяговый канат как-то странно завибрировал, чего раньше с ним не случалось.
– Коньяк? – предложил я.
Спустя некоторое время, когда дрожание каната достигло опасной амплитуды, я решил запустить канатку, но перед тем, как нажать кнопку «Start», очередной раз осмотрел линию. Пассажиры метались в креслах, вопя и жестикулируя, главбух кому-то звонила. Не мне. В те благословенные годы мобильники были редкостью.
Снова зашумел привод и в который раз в аппаратной воцарилось молчание.
Прошло еще немного времени.
Наконец в районе шестой опоры показались первые загруженные кресла. Лица сидевших в них были неестественно синими и перекошенными от злобы.
– И что теперь? – нарушил я молчанку.
– А теперь в лес уходи! Подальше!
– А ты как же?
– А я увольняться собрался. Через неделю.Олег молчал, втупившись в лампочку «Gefarn Aus». Повисла неловкая пауза. Чтобы как-то разрядить ситуацию, я пошел заваривать кофе и минут через десять вернулся в аппаратную с двумя чашечками ароматнейшего напитка.
Олег все так же молча сидел за столом, и я опять посмотрел на линию. Кресла по-прежнему висели на том же месте, однако их пассажиры выглядели какими-то странно озабоченными.
– Ах, да! – произнес Олег, будто вспомнив о чем-то. – Подай-ка мне микрофон.
Я подал ему микрофон и включил трансляцию по линии.
– Наталия Богдановна, – изрек товарищ в эфир, посылая персональный мэсэдж висевшей в кресле главбухше, – пожалуйста, не волнуйтесь. Возникла небольшая техническая проблемка и сейчас вас эвакуируют с помощью спасательного снаряжения… – тут Олег выдержал паузу. – Которое вы, несомненно, проплатили!
– …или! …или! …или! …или! – эхом разнеслось по опорам и опять наступила тишина. Только несуще-тяговый канат как-то странно завибрировал, чего раньше с ним не случалось.
– Коньяк? – предложил я.
Спустя некоторое время, когда дрожание каната достигло опасной амплитуды, я решил запустить канатку, но перед тем, как нажать кнопку «Start», очередной раз осмотрел линию. Пассажиры метались в креслах, вопя и жестикулируя, главбух кому-то звонила. Не мне. В те благословенные годы мобильники были редкостью.
Снова зашумел привод и в который раз в аппаратной воцарилось молчание.
Прошло еще немного времени.
Наконец в районе шестой опоры показались первые загруженные кресла. Лица сидевших в них были неестественно синими и перекошенными от злобы.
– И что теперь? – нарушил я молчанку.
– А теперь в лес уходи! Подальше!
– А ты как же?
***
Через несколько дней после описанных событий мне передали первую посылку с заказанным снаряжением. Через месяц уже затаскивал в подстанцию резервный дизель, через три – сгружал резервный движок, старенький и плохонький, но все-таки хоть что-то.
А волокиты вдруг, как по волшебству, стало меньше, но кажется, я знаю, кого за это нужно благодарить.
А волокиты вдруг, как по волшебству, стало меньше, но кажется, я знаю, кого за это нужно благодарить.
Коровы
«Убийцам коров уготовано гнить в аду столько лет, сколько было волосков на теле коровы»
Глава семнадцатая. Лилы Господа Чайтаньи Махапрабху в юности
Когда высоко-высоко в горах растает снег и весна полностью вступает в свои права, канатчики начинают посев травы. Не простой травы, специальной. Травосмесь и удобрения к ней тщательно подбирают, исходя из возложенных на нее задач. Стоит такое удовольствие недешево, однако овчинка выделки стоит – трава эффективно укрепляет склон, защищая почву от размывания и, как следствие, от оползневых процессов. И мелкие камешки тоже зимой меньше лезут.
Первоцелинниками горнолыжных склонов стали бугельщики под командованием моего (на тот момент еще будущего) кума. К слову, подчиненные у кума были еще те. Моим кадрам тоже палец в рот не клади, но у этих сволочная креативность вообще зашкаливала.
В тот год трава на бугеле выдалась знатной – сочной, высокой, ярко-зеленой, что не могло не привлечь на склон млекопитающих отряда парнокопытных, ведь коровы и трава – понятия, в принципе, неотделимые. Все б ничего, только максимальный уклон на склоне составлял 28 градусов, и тяжелая скотина больше топтала, чем ела, постоянно сползала, разрушала слой дерна и уродовала трассу. Коров гоняли, но безрезультатно. Упрямой скотине в наших краях предоставлено множество прав и свобод: на привязи не содержится, гуляет где пожелает и возведена в культ почти священной, как у индусов. С хозяевами поголовья тоже неоднократно проводилась разъяснительная работа, но доходило до них не более, чем до их питомцев.
В конце-концов бугельщики, умаявшись гоняться за скотиной, на это дело забили, но явился Шеф и пригрозил уестествить всех и каждого, если увидит в пределах горнолыжной трассы хотя бы одну корову. С Шефом, как известно, шутки плохи, а коров на трассе было аж две.
Тут же две мирно пасущиеся буренки были отловлены и под усиленным конвоем препровождены на нижнюю станцию бугеля, где были привязаны к ограждению до получения дальнейших указаний.
Указаний, как и следовало ожидать, не последовало, и бугельщики остались со своей проблемой один на один. Крамольные мысли перевыполнить план по производству говядины были отвергнуты сразу. Это ж ведь только колбаса – предмет неодушевленный, а у коровы и глаза влажные грустные, и шерстка такая бархатно-нежная, теплая, и душа у нее добрая. Ну не убийцы же мы, в конце-то концов! По всему выходило, что задержанных нарушителей придется отпускать, но как отпускать, если они тут же на склон побегут, прямо пред ясны очи Шефу?
Бугельмэны призадумались.
История не сохранила имени автора той безумной идеи в стиле присущего канатчикам креативного сволочизма. Не знает и кум. На тот момент он тактично удалился, дабы не заглушать своим начальственным присутствием нежные ростки народного творчества, и не сдерживать буйство кисти художника, коего, как известно, обидеть легко. А художники в команде имелись очень даже хорошие.
Личный состав дружно включился в работу.
Вечером того же дня сельская общественность имела удовольствие лицезреть живые баннеры торговых марок Milka и Ласуня, важно шествующие в хлев к вечерней дойке.
С того дня ни коров, ни их хозяина никто больше не видел. Злые языки поговаривают, что, дескать, хозяин не перенес позора и сделал себе сеппуку, но лично я уверен, что он тайно сбежал за границу, сменил пол и сделался вегетарианцем. А коровы те доживают свой век на зеленых альпийских лугах, где берут свое начало прозрачные альпийские родники.
Первоцелинниками горнолыжных склонов стали бугельщики под командованием моего (на тот момент еще будущего) кума. К слову, подчиненные у кума были еще те. Моим кадрам тоже палец в рот не клади, но у этих сволочная креативность вообще зашкаливала.
В тот год трава на бугеле выдалась знатной – сочной, высокой, ярко-зеленой, что не могло не привлечь на склон млекопитающих отряда парнокопытных, ведь коровы и трава – понятия, в принципе, неотделимые. Все б ничего, только максимальный уклон на склоне составлял 28 градусов, и тяжелая скотина больше топтала, чем ела, постоянно сползала, разрушала слой дерна и уродовала трассу. Коров гоняли, но безрезультатно. Упрямой скотине в наших краях предоставлено множество прав и свобод: на привязи не содержится, гуляет где пожелает и возведена в культ почти священной, как у индусов. С хозяевами поголовья тоже неоднократно проводилась разъяснительная работа, но доходило до них не более, чем до их питомцев.
В конце-концов бугельщики, умаявшись гоняться за скотиной, на это дело забили, но явился Шеф и пригрозил уестествить всех и каждого, если увидит в пределах горнолыжной трассы хотя бы одну корову. С Шефом, как известно, шутки плохи, а коров на трассе было аж две.
Тут же две мирно пасущиеся буренки были отловлены и под усиленным конвоем препровождены на нижнюю станцию бугеля, где были привязаны к ограждению до получения дальнейших указаний.
Указаний, как и следовало ожидать, не последовало, и бугельщики остались со своей проблемой один на один. Крамольные мысли перевыполнить план по производству говядины были отвергнуты сразу. Это ж ведь только колбаса – предмет неодушевленный, а у коровы и глаза влажные грустные, и шерстка такая бархатно-нежная, теплая, и душа у нее добрая. Ну не убийцы же мы, в конце-то концов! По всему выходило, что задержанных нарушителей придется отпускать, но как отпускать, если они тут же на склон побегут, прямо пред ясны очи Шефу?
Бугельмэны призадумались.
История не сохранила имени автора той безумной идеи в стиле присущего канатчикам креативного сволочизма. Не знает и кум. На тот момент он тактично удалился, дабы не заглушать своим начальственным присутствием нежные ростки народного творчества, и не сдерживать буйство кисти художника, коего, как известно, обидеть легко. А художники в команде имелись очень даже хорошие.
Личный состав дружно включился в работу.
Вечером того же дня сельская общественность имела удовольствие лицезреть живые баннеры торговых марок Milka и Ласуня, важно шествующие в хлев к вечерней дойке.
С того дня ни коров, ни их хозяина никто больше не видел. Злые языки поговаривают, что, дескать, хозяин не перенес позора и сделал себе сеппуку, но лично я уверен, что он тайно сбежал за границу, сменил пол и сделался вегетарианцем. А коровы те доживают свой век на зеленых альпийских лугах, где берут свое начало прозрачные альпийские родники.
Вот, кстати, в Интернете нашел:
Селебрити
Ой, мама, шика дам, шика дам…
Ф. Б. Киркоров
От так человека взять и запросто обидеть! И ничего ведь человек не сделал тебе плохого! Наоборот, икону нам подарил. Мы ее потом всей канаткой торжественно в церкви освятили и на рецепшн в красном углу повесили. Опять же, хороший лыжник, близкий по духу человек. И надо же, чтоб так получилось! И ведь началось-то все с меня! Но давайте все по порядку.
Приехал к нам в гости известный певец N. В те времена публичные люди люди заезжали к нам с большой осторожностью и опаской, несмотря на рекламу. Это сейчас валом повалили – ибо престижно!
Я об этом знать не знал и ведать не ведывал. Я вырезал фланец для той самой вставки, которую мы потом с Олегом монтировали на пятой опоре, рискуя драгоценными жизнями. Всю ночь вырезал, на морозе. Как всегда, Вальтер намутил, а мне отдуваться пришлось. Ну да ладно, не о том сейчас.
Устал я тогда, как стая собак, ни рук ни ног не чувствую, с куртки сосули свисают, руки и морда в саже от газорезки, как есть – красавец, в натуре. И не думал тогда ни о чем, только о полулитровой кружке горячего чая в тепле у девчонок на рецепшн. За этим туда и попёрся. А там мужик стоит, с лица знакомый, вроде, а я – воспитанная сволочь.
– Привет, братан! – говорю. – Как дела?
И клешню свою грязную обгорелую подаю.
Мужик мою клешню пожал, но посмотрел как-то странно и быстренько свалил.
– Кто это? – спрашиваю Оксанку. – Вроде из наших кто-то!
– Так это же N! – отвечает.
– А-а-а-а…
Попил я чаю и завалился спать на парочку часов, но рука у меня легкая и приключения для N только начинались.
Покинув речепшн, N, первым делом, наткнулся на официантку Регину – милое и непосредственное существо, которому мои сволочи-канатчики дали убийственную характеристику, что «это не Регина, а конь с яйцами». И были в чем-то правы – барышня действительно была какая-то интересная.
И вот спускается девушка по лестнице, мыслями находясь за пределами окружающего мира, на своей волне, так сказать, а навстречу ей поднимается N, замечает на груди у барышни бейдж с надписью «Регина. Официант» и решает пофлиртовать с симпатяжкой:
– Привет, Регина!
– Привет! А вы кто? Наш новый сантехник?
И с милой улыбкой удаляется, оставив потерявшего дар речи N в слезах и обломах – известные артисты тяжело переживают подобные вещи.
До вечера его никто не видел, и только когда стемнело, N появился на бугеле на вечернем катании, но лучше б не приходил.
Рассказывали, он чем-то бугельщиков достал, хотя более правдоподобно, что кумовых подчиненных просто очередной раз накрыло приступом креативного сволочизма, а план у них вызревает моментально.
Ничего не подозревающего N нежно и вежливо усаживают на «швабру» и терпеливо ждут, пока клиент не достигнет пятой опоры. После нее слинять с бугеля трудно, уклон большой. Потом включают трансляцию по линии и на весь склон вдохновенно вещают:
– Внимание, внимание! Дорогие отдыхающие! Среди нас находится известный певец N! Поаплодируем ему! (Раздаются глухие хлопки перчаток. Клиент улыбается.)
– А теперь послушаем его песню!
И врубают на всю мощь… ФИЛИППА КИРКОРОВА.
Года три или даже четыре N у нас не появлялся. В каком-то журнале я прочитал его интервью о том, что, дескать, кататься он любит, но к нам не ездит, слишком дорого. Дорого, как же! Что-то мне подсказывает, что дело тут совсем не в этом.
Но мы ведь не со зла, честно!
Приехал к нам в гости известный певец N. В те времена публичные люди люди заезжали к нам с большой осторожностью и опаской, несмотря на рекламу. Это сейчас валом повалили – ибо престижно!
Я об этом знать не знал и ведать не ведывал. Я вырезал фланец для той самой вставки, которую мы потом с Олегом монтировали на пятой опоре, рискуя драгоценными жизнями. Всю ночь вырезал, на морозе. Как всегда, Вальтер намутил, а мне отдуваться пришлось. Ну да ладно, не о том сейчас.
Устал я тогда, как стая собак, ни рук ни ног не чувствую, с куртки сосули свисают, руки и морда в саже от газорезки, как есть – красавец, в натуре. И не думал тогда ни о чем, только о полулитровой кружке горячего чая в тепле у девчонок на рецепшн. За этим туда и попёрся. А там мужик стоит, с лица знакомый, вроде, а я – воспитанная сволочь.
– Привет, братан! – говорю. – Как дела?
И клешню свою грязную обгорелую подаю.
Мужик мою клешню пожал, но посмотрел как-то странно и быстренько свалил.
– Кто это? – спрашиваю Оксанку. – Вроде из наших кто-то!
– Так это же N! – отвечает.
– А-а-а-а…
Попил я чаю и завалился спать на парочку часов, но рука у меня легкая и приключения для N только начинались.
Покинув речепшн, N, первым делом, наткнулся на официантку Регину – милое и непосредственное существо, которому мои сволочи-канатчики дали убийственную характеристику, что «это не Регина, а конь с яйцами». И были в чем-то правы – барышня действительно была какая-то интересная.
И вот спускается девушка по лестнице, мыслями находясь за пределами окружающего мира, на своей волне, так сказать, а навстречу ей поднимается N, замечает на груди у барышни бейдж с надписью «Регина. Официант» и решает пофлиртовать с симпатяжкой:
– Привет, Регина!
– Привет! А вы кто? Наш новый сантехник?
И с милой улыбкой удаляется, оставив потерявшего дар речи N в слезах и обломах – известные артисты тяжело переживают подобные вещи.
До вечера его никто не видел, и только когда стемнело, N появился на бугеле на вечернем катании, но лучше б не приходил.
Рассказывали, он чем-то бугельщиков достал, хотя более правдоподобно, что кумовых подчиненных просто очередной раз накрыло приступом креативного сволочизма, а план у них вызревает моментально.
Ничего не подозревающего N нежно и вежливо усаживают на «швабру» и терпеливо ждут, пока клиент не достигнет пятой опоры. После нее слинять с бугеля трудно, уклон большой. Потом включают трансляцию по линии и на весь склон вдохновенно вещают:
– Внимание, внимание! Дорогие отдыхающие! Среди нас находится известный певец N! Поаплодируем ему! (Раздаются глухие хлопки перчаток. Клиент улыбается.)
– А теперь послушаем его песню!
И врубают на всю мощь… ФИЛИППА КИРКОРОВА.
Года три или даже четыре N у нас не появлялся. В каком-то журнале я прочитал его интервью о том, что, дескать, кататься он любит, но к нам не ездит, слишком дорого. Дорого, как же! Что-то мне подсказывает, что дело тут совсем не в этом.
Но мы ведь не со зла, честно!
