Между этими двумя поездками 7 лет. Они объеденены одной геолокацией.

Первая - крутейший нафталин. 2009 год, май, вдвоём с друганом Женькой совершали бэк на Полярном Урале. Эпическая сага о мужской дружбе (не разноцветной), досках, влюбляющем в себя севере, снеге, снегоступах, горах. Ничего лишнего! Случайным образом попавшийся при монтаже видео фильтр и превративший картинку в мультяшное монохромное изображение, пришёлся как нельзя кстати — он подчёркивает гениальность простоты событий и происходящего — горы+человек на доске. Проза выдержана в таких же розовослюнных тонах.

Вторая - файнел фантези, 2016 год, случайности неслучайны! - о, да, мастер Угвей!

Влюбиться в Север

Холодная испарина покрыла мою спину, подпирающую перегородку плацкартного вагона с редким номером 0, когда я явственно ощутил тот факт, что выстиранная парка так и осталась досыхать на батарее центрального отопления в оставленном доме. Теперь только видавшая виды анорачка должна была сохранить жалкое тепло моего тела в суровых условиях Полярного Урала. В висках колотилась только одна мысль – «Это капец!». Я жалобно взглянул на сидящего напротив Женьку; его улыбающаяся физиономия никак не могла облегчить моих страданий. «Ну что, за поехали!» - сказал Женька и решительно крутанул крышку трехлитрового баллона с пивом. Серая весна в телевизоре грязного окна побежала быстрее, а вместе с ней быстрее побежали и мысли; «Ничего, что-нибудь придумаем! В конце – концов, спальник теплый, а днем, пока движешься – не замерзнешь…».

- Ну вот, щас покончим с «Завтраком чемпиона», а там глядишь и станция наша – с неизменно лихим взглядом сказал Женька, комкая очередную опустошенную пластиковую «сиську» из под пива и, швыряя ее под стол,  изрек – Гильза стукнула по броне! Трехдневный марафон по плацкартам, вокзалам, придорожным рыгаловкам и не первой свежести пирожкам, распространяемым, словно венерические заболевания, такими же не первой свежести женщинами, подходил к своему логическому окончанию на станции «110-й км» на участке Сейда – Лабытнанги Северной Железной Дороги. Заполярье встречало нас ледяным дождем, расчерчивающим вагонное окно, и ветром, выгибающим провода между столбами в дугу, отчего те заунывно стонали. Балки, полуразрушенные двухэтажные дома вдалеке, горы хлама и старой техники словно пытаются приникнуть к исхлестанной ветром поверхности земли. 

Уже третий день нет погоды. Ветер дует, пусть и не в полную силу, гоня низкую облачность куда-то на восток. Мы с Женькой ползем по бесконечным пологим ступеням к казавшейся так близко плоскотине, обрамленной справа скальными сбросами. Путешествие в этих краях в условиях неважной видимости имеет вполне определенный плюс – не приходится напрягать глазомер, который и в ясную погоду постоянно дает осечки при оценке расстояний и высот. Просто топаешь до ближайшего ориентира.  Шипы и кошки снегоступов впиваются в фирн и заструги, а местами царапают лед, предугадывая, что спускаться придется по «погремушке».  Накануне Женька по такому же льду чуть было не соскользнул с пятиметрового карниза, но обошлось. Навигатор на плоскотине показал высоту в 888 метров над уровнем моря, значит маршрут этот назовется «Три восьмерки». Недолго торчим на ветру, трещим баклями на досках и с чувством полной неудовлетворенности безнадежно скрежещем кантами вниз через облака в лагерь. 

Горы от нашего лагеря разбегаются веером. Каждый вечер мы с Женькой стоим на своем наддуве и тычем в горы  пальцами, обсуждая варианты следующего дня, и, не стесняясь, присваиваем каждому маршруту свое название. Вот наш первенец - «Три восьмерки», широко, полого, вольготно, но если свалиться направо, то там уже серьезно, левее «восьмерок» - «Корыто», неприметное на первый взгляд, но везде практически 45 градусов будет, а к югу еще и с карнизами, дальше на запад за «восьмерками» вдалеке Пэндирмапэ Южная, за которую сейчас солнце прячется, это отдельная история, вот по центру «Писюн» - чуть отделившаяся от основного хребта невысокая, но интересная и близкая вершинка, а справа «Тяпка» - склон сильно похожий на означенный огородный инструмент, за которой дыбятся «Грабли» - четыре громадных и широких кулуара, очень крутых на входе, объединенные в верхней части здоровенным полем. Тень от «Писюна» растет и тянется в нашу сторону, солнце, будто уже спрятавшееся за хребет, краешком своим выглядывает с северной стороны Пэндирмапэ и скрывается окончательно. Стремительно холодает. Заглатываем уже леденящий компот и бежим в палатку – там теплые спальники.

Наше мероприятие с каждым днем набирает обороты. Основная цель – «найти гор со снегом и покатать», затерянная было уже в привокзальной маете, пурге и постоянном сопротивлении всевозможным обстоятельствам, словно далекая Пэндирмапэ, очистилась от облаков и уже не кажется такой недосягаемой как раньше. День за днем новые маршруты, новые впечатления. «Тяпка» в тягучем киселе марева, через которое пробивается солнце, Пэндирмапэ Южная, будто сказочная страна, спуск «по приборам» с северного склона «Писюна», грандиозные «Грабли», и, наконец, финал – подъем на трясущихся от усталости ногах на «Корыто» после двух скаток с «Писюна». Я с упоением карябаю в блокноте цифирки из навигатора, какие-то ахи и вздохи прошедшего дня, чтобы хоть как то зацепиться за случившиеся события. И все смотрю на солнце, неторопливо ползущее по небу, чтобы взять на таран вершину Пэндирмапэ. 

Пэндирмапэ – это гора в Малом Пайпудынском хребте, а по-русски Гора-бубен. Вообще-то, основная вершина затеряна где-то на хребте и если смотреть на нее с востока, то глаз за нее точно не зацепится. Зато южная вершина хребта несколько обособлена и хорошо заметна. Мы топали на нее через «Три восьмерки» и за плоскотиной неожиданно были вынуждены сваливать в седло под вершиной, по которому постоянно хлестал ветер. Потом долго барахтались в сыром снегу на довольно крутом и абсолютно бесконечном склоне. Закорючка вершины возникла перед нами внезапно, после очередной ступени, когда уже и не ждешь окончания подъема. Потоптались наверху, заглянули в провал восточного цирка с нависающими здоровенными карнизами, да и покатили вниз. Спуск впечатляющий; верхняя короткая ступень вся раскисла  и мы ее отмахнули даже не заметив, а вот на второй, покруче и подлиннее, я с перегиба вылетел на уже успевшее схватиться ледком зеркало, оставшееся от подтаявшего под ярким солнцем склона. Горы отступили, отчего склон стал бесконечно длинным. Из под канта вырываются вихри зеркальных осколков и со стеклянным звуком летят вместе со мной. В седло прилетаю уже опустошенным и немного оглохшим. Потом ищу в мониторе камеры Женьку, который где-то далеко наверху рождает новые вихри зеркальных осколков. Финализируем день вальяжным спуском по «отпущенным» солнцем «Трем восьмеркам».

Вход во второй запланированный к спуску кулуар на «Граблях» мы потеряли из виду сразу, как только ступили на широкое верховое пологое поле, предварительно отмахав пять километров до «Тяпки». Сути дела это не меняло, сверху у всех кулуаров были видны только перегибы. Под перегибом было видно только дно долины.  Третий кулуар, так третий. Через пару минут мы уже, распираемые гордостью, разглядывали собственные дуги на, казавшемся со дна кулуара стеной, склоне.

С «Писюном» у нас сложились сложные отношения. Первый раз мы на него полезли , когда он был единственным местом, виднеющимся сквозь облачность из нашего лагеря.  Северный склон не принес нам тогда удовлетворения, поскольку спускаться по фирну и застругам на довольно крутом склоне в отсутствии видимости, можно лишь для того, чтобы успокоить свою гордыню. Правда, и в солнечную погоду практически постоянно теневой северный склон обмяк не настолько, чтобы там можно было уверенно резать дуги. Впрочем, к концу мероприятия мы, по всей видимости, стали слишком придирчивы, и уже не могли объективно оценить достоинства великолепного мягкого и ровного южного склона «Писюна». По этой причине мы сразу потопали на «Корыто», чтобы «красиво закрыть мероприятие». И вот тут нам свезло. Недолгий путь по снежным дюнам привел нас на край абсолютно ровного как стена гидроэлектростанции склона. Удаляющееся солнце еще удерживало снег в мягком состоянии, однако до прихватывания его ледком оставалось каких-нибудь полчаса. Нужно было торопиться. Женька с деловым видом заглянул вниз и сказал: «Сорок пять, сорок пять – райдер ягодка опять». Несколько дуг на крутом склоне и все кончилось. Пронеслась мимо тундра, унося наши горы все дальше и дальше, лагерь встретил нас как обычно теплом, «и лучше дома нет, чем собственный твой дом». Я еще долго брожу по наддуву и смотрю на небольшие перистые облачка, гонимые на восток – значит придет циклон, мероприятие действительно заканчивается…

Казалось, наше одиночество уже состоялось. В краю холодных гор и пустыни, вылизанной ветром, больше всего на это рассчитываешь, этого боишься и ждешь одновременно. Однако, чем больше мы вживались в этот удивительный мир, тем больше вырастало в нас ощущение присутствия в большом организме, функционирующем по своим законам. Довольно крупные косолапые следы, оставленные на свежем снегу и пересекающие нашу тропу буквально в ста метрах от лагеря принадлежат росомахе; ей, судя по всему, никакого дела не было до новых соседей, она не сбавила шаг, не остановилась, чтобы обнюхать наши следы, не искривила свой прямолинейный путь, она просто прошла. Точно так же поступил волк. У ручья все истоптано, видимо зайцы, кстати, очень похожие на минижирафов из-за длинных лап, уставшие от весенней беготни, пытаются залить студеной водицей избыток тестостерона в организме. Женька ругается на них; из двух проволочных петель, что он поставил около водопоя, эти твари одну уволокли неизвестно куда, а вторую, будто надсмехаясь над усилиями дилетантов, завязали узлом вокруг ближайших кустов. Я не удивлюсь если завтра зайцы напишут на снегу слово из трех букв, которое обычно пишут на заборах. Женька обещает в следующий раз привезти капкан и кормить всю группу мясом на протяжении всего мероприятия. Мне с одной стороны жалко зайцев, а с другой я подсчитываю экономию материальных средств и сил на заброске. Куропатки, орущие не своими голосами по утрам, настолько ленивы, что предпочитают спасаться от приближения человека исключительно бегством. Женька говорит, что когда мы лезем в гору, ходим за водой, едим, спим, и при этом до ближайших людей тут с десяток километров, за нами наблюдает сотня пар глаз, а мы об этом даже не догадываемся. Наверное, он прав…

…И снова ветер играет свою заунывную музыку на проводах. Нам с Женькой несказанно повезло - нас пустили перекантоваться в ожидании поезда в помещение станции Собь. Здание стонет под напором ветра и громыхает оторвавшимся металлическим листом на крыше, а мы сидим у теплой батареи, пьем чай и доедаем остатки своего походного рациона. Север, словно красивая и своевольная женщина приблизил нас к себе, позволил влюбиться, обжег своей негой, и, вдруг, охладев, отдалился, повеял ледяным дыханием. Но, странное дело. Я стою на ветру, слежу за тем, как стремительно выгорает сигарета, как переметается свежим снегом дорожка к железнодорожным путям, и будто бы слышу в вое ветра шепот «Приезжай, я буду ждать». Значит, у меня еще будет шанс снова влюбиться в Север…

https://www.youtube.com/watch?v=O_KJfUVblgA&t=75s

VSOPе. 50 оттенков бэка

Бэк, как и кунг фу – это состояние духа. Хочешь быть крутым мастером – будь сильным духом. Только истинные мастера, познавшие внутренний покой, знают, что случайности не случайны. Мастерам не пристало жить иллюзиями. Мастерам не нужно вызывать снег с небес когда им этого хочется или наоборот включать солнце. Не потому что они не такие крутые и их кунг фу не достойно откровения свитка дракона. А потому что им это просто не дано. Зато их вера не знает границ, прогнозов и условностей.

Случайности в виде редкой для апреля  оттепели и в целом малого за сезон количества снега загнали нас в давно знакомый и так же давно непосещавшийся нами район – Малый Пайпудынский Хребет, называемый среди посвященных людей по – простому  Пэ. Изначально планировавшийся район хребтов Ханмей и Харбей накрылся медным тазом бесснежных межгорных долин, которые, несмотря на внушительные масштабы потенциальных возможностей хребтов по снегу и уклонам, грозили превратить пешую часть маршрута в ад. По законам жанра сие обстоятельство обнаружилось после  50-километровой пятичасовой изнурительной заброски на вездеходах. Ужин, подсвеченный злорадным отблеском заката от огромного вкусного снежного склона высшей точки хребта Ханмей, был самым дорогим в истории лаборатории; каждый из участников выложил за него по 10000 кровных рублей…

Как в условиях тотального бесснежия уцелело Пэ, маячившее своей неестественной белизной еще в окнах поезда, непонятно. Впрочем, имеет ли смысл объяснять случайности? И уж тем более не имеет смысла пытаться объяснить последующие две недели солнца.  Так произошел генеральный поворот географической локации экспедиции.


Пэ – наша альма-матер, начало начал.  Мы здесь свои. Местные, ага. На районе, что называется. И пивка на кортах у скамеечки можем, и семак задолять у приезжих стрельнем. Район позорить нельзя. Все по понятиям должно быть. Настоящее. Без подделок. Без примесей и изменения рецептуры. Коньячных дел мастера, те вот умные, придумали для этого название – Very Special Old Pale. Стало быть VSOP, а по – нашему VSOPе. Не без придури конечно. Вот Коленька запускает лыжину в свободный полет по льду и камням почти с вершины Пэ Центральная. Хорошая лыжа – Атомик – кант помялся в двух местах, а катать можно, а крепло Axl для телемарка – еще лучше – пружина регулировочная лопнула, а катать опять таки можно. А вот тот же Коленька причаливает к очередному лагерю на извозчике в саночках и с баяном. Старшее поколение – наша гордость. Они, настоящие, цельнометаллические, полированные. Намотали за первые три дня тридцать км ногами и 3 км на подъем.  

Молодежь спрашивает совета – как сохраниться такими к 67 –ми годкам то, ответ прост, Сергеич отвечает – надо показывать свой орган детородный растущему месяцу, только и всего. Весь мир сотрем в труху, но Пэ не опозорим! За две недели практически не повторили старых линий в районе, поднялись на все значимые вершины, еще и не по разу, глянули на мифическую, укрытую от глаз, 200 метровую отвесную северо-западную стену Пэ Центральной, внесли свежести ощущений траверсами хребта, и прошли несложный перевал Леквож, отхватили и льда на склонах, и размокшей снежной каши, и закономерно выходили в мир по распару и хлещущим поверх льда ручьям, увязнув у самой станции в черной тундре.