Потихоньку сканирую старые слайды... Пока о лыжах писать нечего, самое время рассказать о, наверное, лучшем нашем походе с Максом Сопруновым. Сейчас вы туда уже не попадёте. Несколько лет назад пробилась ещё одна московская группа, задействовав все связи аж до верха местного КГБ - но больше туда не пустят никого точно.
А тогда это было ещё возможно. У Макса было хорошее чутьё на всякие местные разборки. Маленькая гражданская войнушка в Таджикистане в том году уже прошла, остался от неё только комендантский час в Душанбе, а большая ещё не началась. Время он выбрал правильно. У нас ещё были планы на Шахдару на следующий год - это самая южная сплавная речка СССР.
Из Душанбе летим на ЯК-40. Пилоты - русские, со свежими людьми им поговорить охота. Тем более, что рейс заказной, порядки не слишком строгие, да и куда там улетать-то особо? В Пакистан, что ли - как те зеки, что потом назад просились досиживать в свой Якутск? "Да вы не стесняйтесь, парни, становитесь по одному в двери кабины, смотрите... Вон Ми-8 армейский на афганском берегу лежит..." Моя очередь была перед промежуточной посадкой в Хороге. Машина закладывает вираж в ущелье, колокольчик заливается, но на него никто уже не обращает внимания. "Шасси выпусти..." - ровным голосом говорит командир бортинженеру. На фига, думаю, здесь, между скал, ещё и шасси выпускать - в качестве тормозных щитков, что ли? Поднимаю глаза и вижу набегающую в лобовое стекло полосу.
Аэродром Рушан
Аэродром в Мургабе - 3700. Это немного повыше Мира, немного пониже Кляйн Маттерхорна. Движки не глушат, обратно их на этой высоте не запустишь. (Не вздумайте крошить батон на советскую технику - в Лехе, на 3300, боинги тоже не выключают.) Но и опции "бесконечный керосин" в этом гейме тоже нет. Выпрыгиваем, выбрасываем барахло из всех дверей, люков, форточек прямо на полосу. Навстречу нам от будки аэропорта уже бегут вылетающие. Несколько минут - и борт уходит обратно на Душанбе. Товарищ из компетентных органов лениво, но внимательно проверяет наши пропуска в погранзону и уходит. А мы неспешно перебазируемся на берег реки - ждать нам ещё долго. Часть барахла, отправленная багажом, так и не прибыла вовремя в Душанбе (тогда не было таможен и границ, и даже багажные вагоны ещё ходили), и в результате двоим пришлось остаться в городе, а потом 3 дня добираться на попутках по Памирскому тракту. Ну и хвала аллаху. У меня лично не было раньше опыта на такой высоте, тем более с таким набором в один день, и чувствовал я себя все эти дни не очень хорошо. Зато потом, когда горняшка отпускает, такая лёгкость приходит в членах и такая звонкая пустота в голове!
Посёлок Мургаб, урождённый Постъ Памiрский, был когда-то форпостом российского продвижения в Азии. О, это отдельная история, про неё не одна книга написана - и ещё больше написать можно было бы. Про то, как всю середину XIX века российская корона, как пацаны во дворе, играла в "ножичики" с британской - кто себе больше земли успеет прирезать, прежде чем сойтись вплотную. Британцы шастали по Памиру со стороны Индии, а русские экспедиции доходили до Северной Индии, до Гилгита и Балтистана - до тех мест, которые сейчас называются "зоной племён" в спорном загималайском Пакистане, и предлагали местным королькам договариваться по-хорошему с российской крышей, пока британцы с ними не разобрались уже конкретно. Да и Пржевальский в Лхасу прорывался не просто так чая с ячьим маслом попить. Дальше всех из наших прошёл Верещагин, тот, который художник - до Ладакха. Но он ходил уже после всех разделов и договоров, чисто посмотреть.
Мургаб - это, конечно, ещё не Кушка, дальше которой не пошлют, но не очень далеко от неё. Погранцы, регулярно проезжающие мимо, подозрительно смотрят на наш лагерь у моста. Но пара блоков сигарет и календарь с девушками в купальниках (в Москве тогда кооператоры как раз начали такие продавать), предусмотрительно припасённые Максом, сильно способствуют установлению дружеских контактов.
На четвёртый день из проезжающего "зилка" со стороны Ферганы вываливаются два пыльных мешка, отряхнув которые, можно узнать командира и Женьку. Все в сборе, можно отплывать. Тем более, что у нас уже заканчиваются последние картонные коробки из-под барахла, а сухой спирт на этой высоте, как выяснилось, горит не очень хорошо. Зато воняет знатно. И рис - советский, круглозёрный, краснодарского урожая - на варится совсем. А другой крупы почти ни у кого в раскладке и нету. Даже те, кому завхоз назначил взять макароны - их не купили и тоже взяли рис. Ну, у кого-то ещё пшено, оно варится не лучше.
Мургаб на Памирском плато - тихая и романтичная равнинная речка, похожая, скажем, на нашу Истру. Только без леса. Кое-где у воды тянется полоска кустов, кое-где нет. Вокруг невысокие холмы - тысяч до четырёх примерно; относительно дна долины перепад небольшой. Зато по ночам холодно, всё-таки уже начало сентября. Поутру на сырых катамаранах топорщится иней. А на него надо садиться тёплой задницей. Надо, Федя! Ну, мне-то проще: свой каяк я с вечера переворачиваю вверх дном, и сиденье у меня сухое, по крайней мере, поначалу. Но это недолго, на пару дней. Дальше речка начинает вгрызаться в горы, ночи становятся теплее, а дни - веселее.
Первое препятствие - Акджилгинский каскад. Непроход. Ущелье перекрыто несколькими оползнями и селевыми выносами из боковых долин, завальные озёра здесь образовывались и прорывались много раз на одном и том же месте. Такова форма бытия неживой материи в горах. На противоположном склоне лежат остатки АН-2 - не повезло. Обнос не такой длинный, как предстоит впереди на Усое, но сложноватый. Особенно первый участок: узенькая тропка кое-как царапает скользкий осыпной склон с естественным углом откоса. С рюкзаком и альпенштоком идти можно, но тащить лодку или - вдвоём - катамаранную раму уже менее удобно. И страховку закрепить не за что на этом гнилом конгломерате. Потом несколько спусков по осыпям, перемежаемые плоскими, ровными ложами бывших озёр.
Последняя верёвка - и наши лодки на берегу. Ну, как сказать - на берегу... Если не обрыв, то крутой осыпной склон уходит прямо в воду, которая несётся мимо одним потоком, не оставляя уловов. Чтобы отчалить, надо спустить судно на воду на крохотном пятачке под скалой, пристегнуть его к вбитому крюку, загрузить его, болтающееся на струе, отстегнуться и без раскатки входить в то место, где проходимый 4-й порог уже начался, а непроходимый 3-й ещё не кончился. Чалка на противоположном берегу за порогом - там 5-й начинается уже после того, как кончается 4-й. И так по очереди, ибо больше одного катамарана одновременно под той скалой не помещается. Да и один-то помещается не очень... Первое судно, естественно, идёт без страховки вообще. Отставить! На самостраховке! Долго это всё, долго... тем более, с устатку после обноса - а куда деваться, ночевать здесь негде, надо всё завершить в один день.
Ночевать останавливаемся на широкой, по памирским меркам, террасе за порогом. Кое-как вписываем палатки на пятачки между крупными камнями, где уже щетинится короткая травка. Камни старые, наполовину ушедшие в землю - похоже, лежат здесь давно, и с тех пор сюда ничего нового не прилетало. Да будет на то воля аллаха - авось и сегодня не прилетит... Посреди ночи, однако же, выскакиваем из палаток под грохот камней. Ничего страшного, это не у нас. Это на том берегу пол-склона в речку съехало.
Дальше уже проще. Ущелье становится глубже и внушительнее, но, увы, разноцветье этих гор уже никаким фотошопом не раскрасить обратно с протухших слайдов. Когда свет малинового предвечернего солнца отражается от желтой скалы, освещая фиолетовую противоположную стену... Местами по ущелью можно заметить остатки вьючной тропы, особенно в районе устья Базардары. Когда долина была жилая, здесь сходились все торговые пути и приходили караваны со всех сторон света: таджики с Пянджа и киргизы с Памирского плато, узбеки из Ферганы и афганцы с качественной ваханской анашой - жизнь била ключом...
Через несколько дней доплываем до начала Сарезского озера. Это уже существенно ниже - всего лишь 3250 м. Образовалось сие чудо природы совсем недавно, в 1911 году. То ли землетрясение стряхнуло в ущелье кусок склона, то ли сам он съехал так, что в Пулково стаканы в буфетах зазвенели... Похоронил под собой кишлак Усой со всеми его жителями, а озеро потом затопило Сарез и ещё пару кишлаков поменьше. Впереди 62 км по стоячей, прозрачной воде, в местах редкостной красоты... ага, на пузатых надувных посудинах для бурной воды.
Днём из долины, как из печки, дует сухой горячий ветер румба "вмордувинд". Хорошо так дует. Поэтому плыть можно только ночью. Хитрый Макс, конечно же, неспроста выбрал сроки похода так, чтобы подойти сюда в полнолуние. А другой хитрец придумал из плавника, согнанного ветром в начало озера, вырубить несколько длинных жердей и связать все 3 катамарана, по всем канонам судостроительной науки, в одно судно с большим удлинением. Помогло, кстати: вместо обычных 4 ночей прошли озеро за 3. Только рулить этой посудиной не сразу приспособились. Катамаранными гребками она управлялась почти что никак; в конце концов, посадили на корму мужика с самым длинным и лопатистым веслом. Периодически, правда, он начинает клевать носом, тогда судно подолгу рыскает вправо-влево, а эхо разносит над водой вопли: "Снимите этого с руля!"
Ночами по-прежнему минус. Кто-то надевает пуховку поверх спасжилета, кто-то - наоборот. Днём погода своеобразная: девочки на солнышке загорают в купальниках, а в пяти шагах от них, в тени, дежурный у горелки не снимает пуховку. Следующую фотку уже многие видели когда-то на обложке известно чего. Палатки ставить лень, поэтому постепенно приучаемся спать, аки псы смрадныя, прямо на земле, загородившись от ветра исключительно чем попало. Сначала под жгучим сарезским солнцем, а потом, внизу - под тёплым, звёздным памирским небом.
К третьему зябкому рассвету доползаем уже до Усойского завала. "Внушаить." (©Хрюн Моржов) Я половину жизни прожил, чтобы увидеть такое. (Ну и вторую половину - чтобы увидеть второе сравнимое по масштабам, ледник Перито Морено в Патагонии.) Вон он, впереди; высота седловины в нижней точке - 38 метров над урезом воды. Гребень завала насыпан из каменных блоков размером по 10-15 метров, пробираться по нему приходится в роли муравья. Для масштаба - Ми-8. Белое пятно на противоположной стороне - место отрыва завала.
Чтобы не утомлять читателя, буду краток: высота - 700 метров, толщина в верхней части - 1,5 км, в основании - 7 км, объём завала - 5 куб.км. Плюс само озеро - 17 куб.км воды, подвешенное над Средней Азией, как смывной бачок над старым унитазом. Когда аллаху будет угодно дёрнуть за цепочку, то половину Ср.Азии смоет к шайтану, без вариантов. Посчитано, что в районе Чарджоу (смотрим карту) высота селевого вала составит 2 метра. На эту тему написаны приключенческие романы и сняты фильмы - как басмачи пытаются подорвать завал, чтобы нагадить советской власти. Толовыми шашками, ага... Его и ядерным-то зарядом не очень возьмёшь. А сам он прорвётся неизбежно, но не скоро - вероятнее всего, ныне живущие этого уже не увидят. Но местные власти, всерьёз ли или напоказ - не знаю, вероятностью такой сильно обеспокоены. Уже восстановлена, на деньги "авторитетных международных организаций", старая советская геофизическая станция для мониторинга завала и, как нетрудно догадаться, прочих сейсмических (можно предположить, что и не только) явлений в прилегающем регионе. Под бдительным оком, как уже сказано, местного КГБ, тщательно охраняющего её от посторонних глаз.
Оз.Шадау-Куль - родной брат Сарезского
Но это всё будет уже в следующем тысячелетии. А сейчас нам предстоит обнос. Обносы бывают тяжёлые, очень тяжёлые и Усойского завала. 7 км вперёд и 700 м вниз, в 2-3 ходки. Во-он та зелёнка внизу... нам туда.
Тяжело, зато красиво. Вот на заднем плане - пик Октябрьской революции, 6974 м. Последним, кто внёс большой персональный вклад в освоение Памира, был тов.Крыленко - наркомвоенмор, нарком юстиции, и, по совместительству, альпинист. Или наоборот. По крайней мере, именно с формулировкой "тратил слишком много времени на альпинизм, когда другие работают" он окончил свои дни в 38-м на Коммунарке. А названия, начертанные им, остались на карте ещё на долгие годы - "то ледник имени Красина, то хребет имени Кирова..." Не зря человек жизнь прожил. Хотя глядя уже из сегодняшнего дня - зря, конечно. Всё равно давно уже всё переименовали в национальном духе.
Мургаб из-под завала пробивается чистенький, голубенький, отстоянный в озере и профильтрованный через тело завала. Но это ненадолго. Вскоре он сливается с Кударой, образуя Бартанг, и вместе они принимают цвет не сильно отличный от того, который имеет Кудара до. Как известно, если смешать ложку мёда с ложкой говна - то получится 2 ложки говна, и никак не необорот. Здесь не только вода имеет цвет и плотность цементного раствора, но даже пена скудная и чёрная. Это уже максимум, дальше некуда. Когда такая плюха прилетает под дых - больно, даже через спасжилет. Зато и весло в этой субстанции держит, как в бетоне.
Иду по центру струи, по цепочкам острых пирамидальных валов - так спокойнее. Если влететь строго на верхушку вала, то лодка на мгновение становится неустойчивой, как стрелка компаса на острие иглы, и это не очень приятно, но делать это не обязательно. Можно идти с боковым скольжением по боковым скатам валов, не поднимаясь к самой верхушке. Хуже идти по краю струи - там валы не такие впечатляющие, зато сбойки и воронки не дают особых шансов впечатлиться ничем вообще.
Самое нехорошее - это сливы через крупные обливные плиты в русле. Вода тормозится на них и падает без скорости отвесно вниз, образуя глубокие и жёсткие пенные котлы. Выбраться оттуда не очень просто. Подлянка в том, что с наплыва широкая подушка над камнем кажется ровным и плоским валом, таким заманчивым по сравнению с острыми, брызгающимися "петухами" вокруг - и только въехав на неё, видишь, что дальше валишься прямо в чавкающую пенную пасть. Я-то такие шутки давно знаю и объезжаю их десятой дорогой, а вот четвёрка одна у нас повелась на эту дурилку... выбирались долго и с эмоциями. Год спустя на соседнем Гунте в таком же котле погиб парень из моего отделения туршколы 1989 г.
Начинают попадаться кишлаки, как правило - на селевых выносах в устьях притоков. Иной поверхности, близкой к горизонтальной, здесь не бывает. Конечно, раз в несколько сотен лет по ручью прокатывается очередной сель, смывает к аллаху этот кишлак вместе со всеми его обитателями, оставляет после себя новый конус из глины и камней... а на него приходят новые люди, селятся... жить-то где-то надо... Саморегуляция человеческого поголовья, как она и шла тысячелетиями для всех тварей земных - плодись сколько можешь, избыток сам отбракуется. Ну, помучается, конечно, перед утилизацией - но разве природу это волнует?
А пока - живут люди своей простой жизнью. Строят крохотные террасные поля, приносят для них на себе, по оврингам (это примерно то же, что виа феррата, только по-настоящему, а не потехи для) плодородную почву снизу, копают арыки... Вот большое, по местным меркам, поле с люцерной:
А вот это огород, на котором растёт картошка. Примерно полтора на пять метров.
Что ещё запомнилось на Бартанге - один из заключительных порогов, 41-й, кажется. На фото не он, его мы не снимали в суете, это какой-то из предыдущих. С берега смотрится как одна мощная "бочка" [турбулентность в вертикальной плоскости] через всю реку, а река там уже немаленькая. Ладно, наметил себе место, где её пробивать, иду. С предпоследнего вала начинаю разгон. Ложбина между валами пологая, лодка плавно меняет дифферент, не теряя скорости. Всхожу на вершину вала, ищу присмотренные ориентиры - но вижу только широкий пологий склон, размером со среднюю подмосковную лыжную горку, и лишь на дальнем краю его - небольшой опрокидывающийся пенный гребешок. Это при взгляде с берега, в профиль, он умножался на ширину реки и проецировался в мощнейшую "бочку". Разогнанная лодка, как с трамплина, взлетает в воздух до самой кормы - такое бывает только на большой воде - и долго-долго падает вниз, догоняя уходящую воду... Метров через 300 у берега стоит катамаран, шедший первым. В выпученных глазах немой вопрос: "И ты ЭТО прошёл?" Похоже, их там где-то немного поколбасило, но где именно - я так и не понял.
Заключительная часть похода - отъезд по Памирскому тракту. На попутных грузовиках, другого вида транспорта там нет. Запретить его не смогли даже при Андропове, в период борьбы с нетрудовыми доходами. Только установили официальную таксу, которой должны были придерживаться водители - то ли 3 советских рубля, то ли 3,50, не помню. Ехать можно только в кабине - по двое, или сколько окажется свободных мест. Мне, как каякеру-одиночке, достался вот этот "Урал", уже с попутчиками - родственниками. Водитель - младший сын в семье, а пассажир - муж старшей сестры. Едем неспешно, временами догоняя друг друга в придорожных чайханах. И снова - арык, урюк, кишлак...
Поутру, продрав глаза на постоялом дворе, сиречь караван-сарае, можно, немного неожиданно, увидеть заспанную харю товарища, высовывающуюся из-под брезента в кузове соседнего грузовика. Но наше дело маленькое, когда и по скольку ехать - всецело решает водитель, мы здесь просто мешки с глазами. Остаётся только таращиться оными на Пяндж и на афганский берег.
На перевале к Калаи-Хумбу водитель останавливается, дед уходит куда-то в сторону. "За травой пошёл, - объясняет мне водитель. - Здесь хорошая трава растёт, лечебная. Старик места знает." Дед возвращается с огромной охапкой травы, привязывает её поверх моего рюкзака. Хорош же я буду в аэропорту... У меня и так после похода вид не очень цивильный. Но собак в аэропортах тогда ещё не держали, и долетел без проблем.
В Таджикистан я потом успел сходить ещё раз, в августе 1991-го. Ну а потом там такое началось... всерьёз и надолго. А на Шахдару мы так и не попали в этой жизни.
Скрытый текст
(
)
