Песня акына. Альта Бадия, Доломиты, Италия
Ночь падает на горы внезапно. Еще несколько минут назад вершины купались в охре и золоте, подкрашенные мягким светом скрывающегося за ними солнца, и вот уже чернильная тишина заволакивает густым киселем лес, дорогу; в ней тонут огни фар и кажется, что ты погружаешься в бездну мироздания. И имя этой бездне — Доломиты.
Ехать приходится буквально на ощупь, машину раскачивает на узком серпантине, как шаланду в бурном море, и только четкий пунктир разметки на безупречно ровном асфальте помогает не сбиться с дороги, не поймать колесом обочину. Небо смотрит на тебя роем звезд, оно близко: протяни руку — и коснешься пальцами космических светлячков. Дорогу перед машиной перебегают лисы, реальность происходящего вокруг теряется в монотонности поворотов руля, кажется, что все происходит в виртуальном пространстве. И только по натужному рычанию двигателя да запаху перегретого сцепления можно понять, что мы медленно поднимаемся вверх по бесконечному склону горы, закладывая петли и виражи на пути к призрачной цели.
Все. Уклон дороги изменился. Мы на перевале. В открытое окно проникает сладкий густой воздух, ватная тишина нарушается только звуком мотора. Впереди, где-то там внизу, должны быть огоньки Корвары — цели нашей поездки и места, где предстоит прожить чуть больше ста часов. Мы в Альта Бадии — «медвежьем углу» Доломитовых Альп.
Утро наступает внезапно: иглы солнечных лучей протыкают кружевные полотняные занавески и петушиный крик, от которого мы в городах давно отвыкли, не вызывает ощущения судорожного возвращения к повседневности — все, проспал… Утренний бодрящий воздух из приоткрытого окна, легкие пуховые перины, запах дерева, уют и, конечно, удивительный цвет горного неба, заблудившегося в зеркальной глади оконных проемов. У итальянцев даже есть отдельное название небесно-голубого цвета — «челесте».
На улице немноголюдно. Все при деле. Все работают. Аккуратные чистенькие домики утопают в сочной листве, поленницы дров сложены педантично ровно.
Южный Тироль встречает гостей пряничными фасадами домов, улыбкой прохожих, дурманящим наркотическим запахом свежесваренного кофе из многочисленных баров и, конечно же, выпечкой. «Я не буду есть сладкое, — пищит недобитым комаром голос разума. — После такого кусочка торта надо бегать по окружающим горам до вечера». Но рука сама собой берет покрытую густой пенкой капучино ложку и снимает пробу со сдобы: «Только один ма-а-аленький кусочек…» Слаб человек, утешает только одно — мало таких мест, где столь вредные вещи делают так вкусно и качественно. Хоть один аргумент в защиту безволия!
«Что он там делает?» — спрашивает ребенок, показывая пальцем на чучело головы величавого оленя, прикрепленное к стене дома под коньком крыши. Понятно, не скажешь, что Бэмби отрубили голову, набили ее опилками и прибили на высоте птичьих гнезд. Надо избежать суровой правды.
«Просто олень очень большой, он не уместился весь на чердаке дома, вот и сделали ему окошко для головы!» — на детском лице отражается скептическое раздумье. «А почему его поселили на крыше, а не внизу?» — резонный вопрос пытливого детского ума. «Он очень скучал, когда хозяева уходили на работу, а на чердаке, свысока, ему их видно и не одиноко…»
Проезжающая по улице вереница ретромобилей с гордыми и радостными владельцами раритетов пятидесятилетней давности переключает на себя детское внимание.
Что выдает нашего соотечественника за пределами нашей государственной границы, так это маска скорби и презрения на лице. Ни один иной этнос (даже потомки жертв холокоста) не одаряет окружающих, пусть даже говорящих по-немецки, осенним унынием грозовой тучи, вызывающим у любого европейца резонное желание подойти и предложить помощь. Сейчас стало получше, а вот лет пять-семь тому назад НАШИХ со стопроцентной уверенностью можно было определить либо по привычке массово отмечать начало отпуска, что заставляло местных быстро прятаться по домам, либо по опущенным уголкам рта. Но время лечит и в таких местах, как Альта Бадия, летом услышать русскую речь — это действительно редкость. А если случается встретить соотечественника, то в основном среди спортсменов, бойко говорящих по-английски, на пару минут впавших в оцепенение среди стеллажей винного отдела супермаркета. Да… там есть от чего потерять дар речи. И цены, и выбор рождают первое неподдельное желание — скупить ВСЕ.
«Вы знаете, у меня попросили деньги за участие в велогонке», — разоткровенничался со мной высокий велосипедист в очках, стоявший рядом в очереди на кассу. «Ну, наверное, имеют на то право, — вступил я в разговор, — оргсборы там всякие и прочее…» «Да, - ответил он, посмотрев на меня сверху вниз. – И похоже, что я один из наших тут на гонке буду вообще…» «Желаю пронести высоко знамя Советского спорта!» — сказал я с улыбкой, унося два пакета с продуктами…
В десятке победителей русских фамилий не оказалось.
Спорт — мейнстрим в здешних местах. Все кругом либо едут на велосипеде, либо бегут, либо, позвякивая трекинговыми палками, идут нескончаемыми вереницами по желтым змейкам тропинок, прячущихся среди сочной горной травы. В небе горделиво парят парапланеристы, их экзиты обычно расположены неподалеку от верхних станций фуникулеров. Альпинисты и покорители виа феррат уезжают в укутанные ночными облаками горы на промокших от росы подъемниках первыми: сейчас, в августе, световой день становится короче и маршруты, требующие пять-семь часов на прохождение, не допускают промедления и поздних выходов. Доломиты — серьезные горы и, несмотря на развитую инфраструктуру горных хижин и фуникулеров, не прощают тактических ошибок и хождения на авось. Бастион Селлы, возвышающийся над Корварой, — это центр притяжения спортсменов всего мира, людей, влюбленных в горы.
Скобы, вбитые в скалы, и стальные тросы — рукотворные лестницы, по которым на огневые точки, расположенные на преобладающих высотах, поднимались люди со снарядами, оружием, продовольствием и медикаменами во время Первой мировой войны. Такие участки скал получили название «Виа Феррата» и в мирное время превратились в крупнейший скалодром, стали той дверью, через которую в большой альпинизм попало не одно поколение горовосходителей. Две самостраховки с муфтованными карабинами, каска и трекинговые ботинки, — вот та незамысловатая снаряга, открывающая удивительные возможности в этих горах.
Главное на маршруте — не тормозить и не спускать камни на головы идущих ниже тебя, а ходят здесь быстро. Семидесятилетние бабушки идут, перестегиваясь по тросам с постоянной крейсерской скоростью, даря восходящему солнцу свои белоснежные керамические улыбки. Глядя на них, понимаешь, что жизнь на пенсии только начинается, и живут европейские пенсионеры так, что им просто некогда ходить по врачам и сетовать на бесцельно прожитые годы. Им бы рожать впору, а они тут — смеются и прут как танки, создавая пробки в начале лестниц и на ключевых участках. И не влияют на них ни пенсионные реформы, ни «постоянно улучшающееся» качество медицинского обслуживания. Вот и живут они полноценной жизнью на деньги налогоплательщиков в стране, не имеющей собственных запасов нефти и газа, бьющейся и конвульсирующей в тисках кризиса империализма…
На вершинах у них принято ставить кресты. Рядом с ним на проржавевшей банке лежит несколько леденцов, не утащенных проворными, черными как смоль горными галками. Нагретые солнцем камни имеют непередаваемый и еле заметный специфический запах — запах гор. Он очень характерный и каждый раз, оказавшись на высотном восхождении, среди льда и щербатого фирна или на крутой альпийской морене, чувствуешь именно его: резкий с перчинкой, слегка солоноватый запах опаленной ультрафиолетом скалы.
Где-то здесь в этих горах много лет назад начался путь Великого Мастера, бесконечно талантливого и одаренного человека, нашего современника — Райнхольда Месснера. Его становление прошло в Доломитах, эти вершины придали ему силы, по мощности сопоставимые с силой всемирного тяготения, задали вектор движения его жизни, устремленный на самые высокие точки Земли. Именно здесь он создал сеть музеев и центров исследования и сохранения гор как уникальной среды обитания. Для каждого жителя Тироля, для каждого альпиниста или человека, любящего горы, имя Месснера значит очень многое. И, перечитывая строки его матери, написанные сыну в Тибет 27 мая 1980 года («… ты снова пошел в горы и, несмотря ни на что, я не удерживала тебя. Я не делаю этого и теперь. Между тем здесь, в Европе, многое переменилось, горизонт становится все уже…»), понимаешь, насколько узок твой собственный горизонт сознания, насколько ты сам крепко завяз в тесных рамках собственной лени и стереотипов общественного мнения.
Солнце в зените. На прогретых пригорках, изрезанных трекинговыми дорожками, то там, то тут стоят небольшие ресторанчики, где деревянные столы заполняются разноязычным, бродящим по горам людом. Перед рестораном площадка: шумные загорелые дети катаются на качелях, а те, что постарше, потягивают пиво или погружаются в планшеты, откинувшись в шезлонгах. Многие загорают прямо на траве, обнаженные торсы переливаются на солнце бронзой, контрастируя с синюшной бледностью вновь прибывшего на отдых офисного планктона. Гулкая поступь вибрамов о деревянные помосты сливается со звоном пивных кружек и столовых приборов.
Кормят здесь вкусно, но сказать «вкусно» — это почти ничего не сказать. Именно по этой земле проходила и проходит линия невидимого фронта великой битвы — гастрономической войны, в ходе которой кулинарные силы многовековой итальянской культуры приготовления и потребления пищи держат оборону перед преобладающими силами массового общепита, полуфабрикатов и фастфуда австро-немецкого технократического общества. Ресторанная культура против забегаловок, неспешная размеренная еда против проглатывания бутербродов, кулинарные шедевры, приготовленные своими руками, против заморозок и консервов. Вероятно, наше поколение будет последним, кому посчастливилось попробовать настоящую пасту, узнать, как готовится настоящее мясо, или познать вкус незамороженных морепродуктов. Кстати, о мясе: здесь его готовят просто неповторимо! Но как-то не верится, что многочисленные рыже-белые коровы, безмятежно пасущиеся на изумрудных склонах, очаровательные, с длинными ресницами и выразительными глазами, и ЕСТЬ то мясо, которое так вкусно кушать. «Нет! — скажете вы. — Это не так, мы не едим этих милых коров, это ДРУГОЕ мясо, из магазина, привезенное издалека. И вообще — это не мясо, мясо таким вкусным не бывает!»
И все же — это именно ТО мясо. Туши перед разделкой проходят специальную подготовку, в мясе проходит ферментация в результате его передержки в специальных подвалах. Те куски, которые отбиваются перед грилем или обжаркой на сковороде, не маринуются (разве что самую малость) в душистых альпийских травах и требуют только немного грубой кристаллической соли и черного перца. У мяса должен быть вкус мяса, а не специй. Боже упаси! Какой кетчуп или майонез! Не портите тающий во рту продукт! Оставьте эту гадость для подмосковных резиновых шашлыков!
Несколько глотков красного бархатистого Бароло подчеркивают триумф гастрономической композиции, и даже сливочное мороженое с горячей свежей малиной и чашечка эспрессо в конце трапезы не в силах противостоять залетевшему в голову вместе с душистым горным ветром Морфею. Уставшее тело начинает незамедлительно искать белую пушистую перину, а милые красно-зеленые тирольские орнаменты действуют особенно убаюкивающе…
Стук в дверь. На пороге уже не молодая, но приветливая и улыбающаяся хозяйка апартаментов. Интересуется, все ли в порядке, не надо ли что-то улучшить или чем-то помочь. Благодарим в ответ, спрашиваем о здоровье, а в конце задаем уже традиционный профессиональный вопрос: «Не заинтересована ли она в русских клиентах?». «Спасибо», — отвечает она. (Спасибо — ДА, или спасибо — НЕТ?) Мы удивленно молчим. И она продолжает: «У меня, в основном, постоянные гости. Многие ездят к нам десятилетиями. В первый раз их привезли в Корвару родители, потом они выросли, сами стали родителями, у них появились свои дети. Мы их любим и очень дорожим их выбором. Корвара — небольшая деревня, она не может вместить всех желающих, которым очень хорошо и комфортно. Когда мы уверены в том, что вам — нашим гостям — хорошо и комфортно у нас, мы счастливы».
Она посмотрела на свои немолодые натруженные руки. Сколько они сделали за этот день, за этот год, за эти годы… Мы никогда не видели, чтобы она сидела без дела. Она сама и все члены ее семьи работают с утра до ночи в этом бизнесе. Без праздников и выходных, с шести часов утра и до полуночи. Сейчас лето, гостей много, но все равно не такое количество, как зимой, особенно на Рождество и Новый год.
Перед нами стоял абсолютно счастливый человек, занимающийся тяжелым, но любимым делом. В горах гасли последние лучи заходящего солнца, небо медленно темнело, как свет на сцене перед спектаклем, и на его бесконечном куполе зажигались первые мерцающие звезды. «Приезжайте к нам еще! И привозите с собой друзей!».
Где-то вдалеке заиграла музыка, по дороге, шелестя по асфальту шинами, проехал запозднившийся велосипедист. Внизу, за балконом, в сгущающихся сумерках шумела горная речка, неся воды дальше и дальше вниз. По ущелью между гор, освещаемых полной луной, между замков и горных деревень, вдоль автострады, к озерам, к полноводному озеру Гарда, прогревшемуся как море. Туда, где разомлевшие от летнего зноя граждане отдыхающие медленно выползают на остывающий променад к шумным ресторанам, обдуваемым бризом кондиционеров. Туда, где звезды меркнут в свете неона, туда, где стрекочут цикады в стволах кипарисов, — вниз, вниз.
Там скоро будем и мы, но не сегодня. А пока мы в ГОРАХ.
Jeejee.it
Альто-Адидже, Москва 2013
