Моя горнолыжная история началась в далеком 1994 году. Горные лыжи ещё не были таким массовым видом спорта. Несколько горнолыжников, которые учились на нашем факультете (два парня и девушка), казались мне совершенно особенными — спортивными, необыкновенно смелыми и вообще, существами из другого мира.
А я была тощей, длинной и нескладной, мне было 22 (безнадежно поздно, чтобы начинать заниматься каким-либо новым видом спорта) и, если бы кто-нибудь сказал бы мне тогда, что через некоторое время я начну говорить с ними на одном языке, я бы рассмеялась этому человеку в лицо. Но все решил случай — вдруг в факультетском профкоме мне предложили фантастически дешевую путевку в горнолыжный лагерь в Кандалакше на студенческие каникулы. И я поехала. Просто потусоваться. А там на месте я вдруг осознала, что, пока все учатся кататься, мне будет скучно, а значит надо тоже попробовать — не боги ведь горшки обжигают.
И вот я на горе в лыжах «Polsport» и каких-то австрийских ботинках 42-го размера в строю из 11 новичков. Инструктор смотрит на нас грустным взглядом и, наконец, провозглашает: «Ну, короче, падать надо набок...» и занятие начинается. Через 4 часа занятий мне удалось проехать метров 100 вниз по горе без падений, и я почувствовала, что это моё и я должна научиться кататься, чего бы мне это не стоило. Кандалакшский инструктор Миша сначала отговаривался: «Некогда сейчас», потом опускал: «Ты посмотри на себя? Ну какие тебе горные лыжи? Тебе бы ходить научиться!», но потом на вечерних посиделках я спела Митяевскую песню про Кандалакшу, и Миша был покорён :). И к концу каникул я смогла проехать все 2 километра спуска плугом. Медленно и печально. На прощание Миша сказал: «Уважаю за упрямство, но послушай моего совета — бросай ты это дело!».
А потом по приезде в Москву я упала на хвост тем самым ребятам-горнолыжникам, когда они поехали на один из Подмосковных склонов с бугельным подъемником. В пути я рассказывала им про свой трудный учебный процесс и про то, какой диагноз мне поставил кандалакшский инструктор. И вдруг один из ребят, Влад, сказал: «Ерунда! Не нужно никаких особенных способностей, чтобы красиво кататься и получать от этого удовольствие. Я бы смог тебя научить». Мои деликатные друзья возразили ему в духе «любого, но только не её», завязался спор итогом которого стало пари: если Влад научит меня кататься, значит, он не трепло и правда не зря учился в спортшколе. О Божи! Если бы я знала, на что подписалась...
И понеслась. К ежедневным утренним пробежкам пришлось прибавить бег вверх по лестнице и прыжки, голова пухла от теории, которую надо было запомнить, каждые выходные, субботу и воскресенье, в 8 утра надо было быть на Савеловском вокзале, чтобы ехать на склон и провести там весь день.
Но моё желание научиться было настолько сильным, что я выдерживала всё, и никакие трудности меня не останавливали. И, справедливости ради... учить Влад, действительно, умел. Он прекрасно видел ошибки («Ну что это за стойка жареного цыпленка, враскоряку?»), находил нужные слова и ассоциации для объяснения («Уверенным плужком можно и с Джомолунгмы спуститься, только выглядишь ты при этом, как корова на льду и кайфа никакого»), задавал хорошие упражнения, чтобы отточить тот или иной элемент («Давай-ка, зажми перчатку между коленей, разверни плечи в долину и поехала.... Стоять! Перчатка упала, возвращайся. Бегом я сказал!»). Мне казалось, я делала успехи, но Влад всегда был недоволен. Когда в конце марта мы поехали в Приэльбрусье, я поняла, почему...
Помню, что первый спуск от Мира до Азау я преодолевала почти ползком, потом через пару дней немного освоилась и только было воспряла духом, как ночью выпало очень много снега и я снова осознала, какой же я все-таки чайник.
— Давай, Кот, этот кулуар проходим так: две коротких дуги, одна длинная, две коротких, одна длинная. И только попробуй мне сбиться с ритма! Пойдешь пешком наверх до этого самого места.
И ведь ходила! Правда, одного такого пешего подъема хватило, чтобы на следующей попытке выдержать ритм идеально.
— В горных лыжах главное не бояться (Влад употреблял более ёмкое слово).
— Я и не боюсь!
— А ты рожу свою в зеркало видела? Думай каждый момент о следующем движении, тогда и очко играть не будет...
И так целую неделю. А в крайние 2 дня мы осваивали Чегет. И снова все по-другому — бугры, крутяки, туман... «Как я выжил, будем знать только мы с тобой». Но я спускалась! Сама! И пусть даже не очень красиво, но неужели я не заслужила ни одного доброго слова от своего инструктора после всего того, что выдержала и преодолела?
И все-таки доброго слова я дождалась. В следующем сезоне :). Вот как это было.
В межсезонье я про лыжи практически забыла, с Владом мы не пересекались — у каждого своя компания и свои летние планы... К началу следующей зимы вроде бы тоже было совсем не до лыж — какие, нафиг, лыжи, когда защита диплома в первых числах февраля. Но кто будет обращать внимание на такие мелочи, когда вожжа под хвост, на носу Новый год, а тут ещё новые знакомые с работы зовут с собой на Чегет. В общем, я решила, что несколько дней в горах мне не повредят. И вот 31 декабря, кафе «Ай», середина прекрасного солнечного дня.
Накануне вечером я познакомилась с одним молодым и симпатичным, и вот сейчас в кафе «Ай» он поднимается, покровительственно хлопает меня по плечу и говорит: «Ну что, звезда моя, пойдем, научу тебя кататься». «Если догонишь», — говорит вдруг до боли знакомый голос за моей спиной. Я боюсь повернуться — а вдруг я ошиблась и это мираж, галлюцинация? Но «галлюцинация» сгребает меня в охапку и, не изменяя себе, говорит чрезвычайно доброжелательно: «Сволочь неблагодарная! Поехать на Чегет и не сказать мне ни слова!».
Так продолжилось мое горнолыжное образование. Влад не переставал меня учить, но уже с позиции более опытного товарища, а не инструктора. Мы уходили от проторенных маршрутов, мне не было страшно и однажды, совершив какой-то удачный прыжок, я услышала от Влада одобрительное «Хм...» и поняла, что я уже не совсем гадкий утенок и, в общем, он гордится своей работой.
А ещё была атмосфера... В холле гостиницы Чегет часто случались импровизированные песенные вечера — кто-то выходил с гитарой, кто-то приносил коньяк и стаканы, компания очень быстро разрасталась, гитары состраивались и шли по кругу, песни сменялись разговорами, анекдотами, тостами, рассказами... Мы тоже активно принимали в этом участие — оба играли на гитарах и общие песни у нас были.
На следующий день в очереди на подъемник случались такие разговоры:
— Кать, привет! Меня зовут Лена, мы с мужем вчера с вами в холле Чегета пели. Слушай, напиши, пожалуйста, слова песни про картошку, вы вчера с Владом её пели.
— Привет! Что-то я не помню про картошку.
— Ну там ещё что-то про свечу и ставню..., а вспомнила: мы набьем картошкой старый рюкзак!
— Поняла! Это Визборовская «Видно, нечего нам больше скрывать»?
— Ага, наверное! Напишешь?
— Конечно! А где тебя найти?
— А вы приходите сегодня к нам в Терскол с гитарами. У нас там тоже ребята поют.
Мы приходили и обнаруживали очередную большую тусовку с гитарами. И снова песни, разговоры, тосты... А утром — гора, снег и лыжи.
Так я и втянулась. Мы ездили на Чегет ещё 4 года. По 2-3 раза за сезон. И всегда встречали каких-то старых знакомых. И обретали новых. Тогда у нас не было сотовых телефонов, интернета и электронной почты. Наверное, мы обменивались домашними телефонами и адресами, но ни разу не писали и не звонили по ним. Потому что там, внизу, в обыденной жизни все, что связано с горами, превращалось в какое-то недосягаемое счастье и смешивать эти две жизни тогда не хотелось.
Тогда... Но со временем горные лыжи прочно вошли в мою жизнь. Появилось много новых друзей, расширилась горнолыжная география. Только в этом году почему-то появилось желание вернуться к истокам. Возможно, виной тому «неожиданно случившееся» сорокалетие :). На празднование которого мне вдруг захотелось позвать нашу горнолыжную компанию тех времен. Это была радостная встреча. Мы вспоминали, смотрели фотографии, рассказывали о своих нынешних горнолыжных поездках, об успехах постановки на лыжи собственных детей. И в конце, сетуя, что так редко встречаемся, кто-то сказал: «Ведь ничего не изменилось. Ну разве что лыжи стали пошире».
Именно так. Мы по-прежнему больны на всю голову.
, кто же знает?)
