«Однажды в Одессе» (чисто сенсация, однако!)

Не, ну прикинь, а!? По случаю закрытия сезона на одном из подмосковных – не побоимся этого слова – горнолыжных курортов, где народ начал разминаться прям на склоне


 …двинул я с шарагой не добравших нужную дозу лыжников в гости к одному из них – мужик в начале сезона прикупил в тех краях дачку,  ну не так чтобы дачку, а так, ветхую такую халупку с печкой буржуйкой


где колотун стоял тот еще – благо огненной воды у нас с собой было на пару дней припасено. Ну сели, отогрелись огненной водой, начали травить типичные «рыбацкие истории» - кто в Альпах по каким аспидно-черным трассам рассекал, кто за раз сколько целебного напитка STROH сумел в себя заметнуть… Ну, вы понимаете.
Под это дело решили буржуазную печку запалить, однако бумаги на растопку не нашлось, так что полез я на чердак, где (по опыту знаю) завсегда можно отыскать стопки старых «Огоньков», «Мурзилок» и прочую макулатуру. Ну нормальный такой чердак, мягко укутанный пылью столетий.
Гляжу, а в углу свалены некие отдаленно знакомые предметы – сдул с них пыль столетий: ба, видать, прежний хозяин избушки был не чужд знакомых нам радостей, причем архивной какой-то ипостаси…


…однако ни клочка макулатуры на горизонте не виднелось. И тут – какое счастье – в том заветном уголке, прямо под лыжами, нашлось нечто, вполне на растопку годившееся


Распаковал его, гляжу, а внутри старый такой гроссбух, на обложке которого не вполне твердой рукой бывшего владельца халупы было вычерчено:
   
а дальше гроссбух сильно смахивал на типичный дембельский альбом с какими-то вклеенными по ходу писанного от руки текста фотками, смысл которого сводился к  чисто такому одесско-великодержавному пафосу: мол, все лучшие люди в нашем подлунном мире натурально из Одессы происходили, начиная с Эразма Роттердамского и кончая этим вот парнем


Ну думал я уже вертаться к товарищам, чтобы пускать рукописный манускрипт на растопку, и тут глаз ненароком зацепился (я бы даже сказал - окорябался) о какую-то смутно знакомую фамилию: Аня, что ли, думаю, Персон? А ее-то каким кривым домкратом автор манускрипта к славному южному городу привинтил? Антересно, однако...
И в самом деле, забавно: транскрибировал эту харизматическую для мира горных лыж фамилию автор не на привычный англицкий манэр, а скорее на германьский: как тебе пишется, так видится, и увиделось автору все чиста буквально, как по-писаному Вчитался - и чуть с дуба не рухнул. Оказывается, автор манускрипта, перерыв пыльные архивы, наткнулся на историю некой одесской девушки, мадам Мойры Паерсон и принялся выстраивать ее гинекологическое древо.


Девушка Мойра Паерсон, как явствует из архивов, происходила из хорошей и вполне себе состоятельной семьи, ее родитель держал скобяную лавку на Греческой улице – вон она слева


….получила неплохое образование, отменно музицировала (играла на арфе), однако, как это частенько бывало с молодыми людьми в начале бурного 20-го века, повелась на пропагандистские уловки леваков, вступила в большевистскую подпольную ячейку, получила партийную кличку Аня  и стала агитатором.
На найденном в архиве дагерротипе мадам Аня-Мойра Паерсон вместе с соратником по подполью проводит - под видом уличной музыкантши - агитацию на улицах Одессы как раз накануне хорошо известного бунта матросов на броненосце "Потемкин".


Чем все закончилось мы знаем - наступила мрачная пора реакции, мадам Аня-Мойра Паерсон, чтоб не загреметь на кичу, решила тикать куда подальше от царских сатрапов, бежала из страны - так бежала и бежала, сначала в Питер, потом в Финляндию, потом в Швецию, все бежала и бежала, пока наконец не добежала до какой-то жуткой дыры, даже не глухого захолустья, а полной, не побоимся этого слова, жопы мира - крохотной деревеньки в горах под названием Торнабю - а дальше бежать уже и некуда было.


Ну прижилась на новом месте в Торнабю мадам Паерсон, начала вместе с местными мужиками на лыжах рассекать (она тут третья права)


... ну, понятное дело, понесла в подоле от лыжника (он на фотке первый слева), родился у нее мальчик, Яша Паерсон, точнее тогда уже и на местный манер - Jacob Paerson - и так далее и тому подобное (нудные подробности пропускаем) однако теперь - ахтунг! - вглядитесь хорошенько в лицо юной одесской арфистки, а потом обратите значение на эту гарну дывчину из Торнабю



Это ж в натуре - одно к одному! Тот же овал лица, тот же разрез глаз, та же линия рта... Ну ни фига себе как эта икона Белого цирка на свою одесскую прабабку похожа!
Да, думаю, интересно, однако - стал изучать манускрипт дальше и тут же наткнулся на занятные аллюзии в отношении "Одесских рассказов" Бабеля про Беню Крика и его папашку Менделя, соответственно тоже по фамилии Крик - знатного одесского биндюжника.
И вот что интересно. Согласно исследованиям, проведенным в архивах, автор манускрипта установил, что у биндюжника Менделя Крика в лучших друганах ходил обратно же биндюжник по имени Фроим Райхельгаус - тоже человек грубый, невоздержанный и скорый на расправу. На этом дагерротипе, найденном в архиве, биндюжник Райхельгаус устраивает жесткие терки с местными одесскими барыгами и фарисеями.
 

При всем его буйном нраве Фроим, как выяснилось, питал удивительно нежные чувства к сыну своего другана биндюжника - Бене Крику: частенько качал он пацана в люльке, напивая ему колыбельные песенки, потому что дружбан его Мендель на предмет воспитания отрока совсем не парился: "Об чем думает такой папаша? Такой папаша думает только об своих конях, об выпить рюмку водки, да об дать кому-нибудь по морде..."
Но недолго музыка играла - пришла в Одессу новая власть, которую Фроим почему-то невзлюбил


…и, чтоб не загреметь на кичу, был вынужден бежать из страны, все бежал и бежал, сначала в Латвию, потом в Германию, потом в Австрию, все бежал и бежал, пока не добежал наконец до какой-то жуткой дыры, даже не глухого захолустья, а полной, не побоимся этого слова, жопы мира под названием Пицталь, а дальше бежать было уже и некуда.


Ну прижился тут, однако местные мужики об его многоэтажную фамилию – Райхельгаус - прям язык ломали, потому быстренько ее кастрировали, и стал бывший одесский биндюжник называться на чиста тирольский манер коротко и ясно - Райх - начал с местными мужиками на лыжах кататься (он на этом дагерротипе второй слева стоит)


... потом одна местная фройляйн-лыжница понесла от него в подоле, родился у него сын Alois Raich, а у того Алоиса потом родился еще Алоис-джуниор, и так далее (подробности опускаем) однако теперь - ахтунг! - вглядитесь хорошенько в лицо знатного одесского биндюжника (но сбрейте в воображении его бороду!), а потом обратите значение на этого гарного хлопца из Пицтала



Это ж в натуре - одно к одному: ну ни фига себе, как эта икона Белого цирка на своего одесского прадеда похож!
Кстати, многие удивляются, почему это знаменитый австрийский лыжник носит чиста такое одесское имя - Беня?
Тут особой ясности у автора манускрипта не было. По слухам, папа Алоис не очень-то рубил в витиеватых тонкостях своего гинекологического древа, а узнал подробности лишь 27 февраля 1978 года и когда на следующий день у него родился сын, он и назвал его так - Беня - в знак уважения к своим одесским корням и в знак почтения к герою "Одесских рассказов" Бене Крику.
Так это или не так, сказать не возьмусь - надо у mauserfalle спросить: он и Беню, и папу Алоиса хорошо знает, частенько у них там в Пицтале гостит.
Ну, думаю, совсем интересно становится, тем более что сам я давненько уже ловил себя на мысли, что имена многих знатных бойцов Кубка мира мне странным мистическим образом слух ласкают - да ты сам прикинь:
Шурочка Майсснитцер и Катюша Зайцингер. Маришка Риш и Анечка Фойт-Фенингер. Настюха Нойенс и Маруська Древ. Надюха Фанкини и Петруха Фил. Лариска Юркив и Ларочка Гут. Антоха Ланденпэри и Мишка Вальххофер. Юрка Косир и Андрюха Мюрер. Максимка Блардоне и Андрюха Шифферер. Жорка Штрайтбергер и Митяй Валенчич. Лизавета Гергль и Сонечка Нефф. Юлька Манкузо и Танюшка Путиайнен, Ленка Фанкини и и обратно же Ленка Дюрр, Ирка Мельцински  и Алешка Пинтуро.
А ну как, думаю, ихние гинекологические древа корнями своими не в каменистые альпийские почвы уходят, а  в наши - животворные российские?


Словом, решил я манускрипт не предавать огню в печке – благо благодаря огненной воде общество совсем уж согрелось, с мужиков ихний приобретенный в Альпах мелкобуржуазный лоск слетел и начали они на нормальных людей походить


а вчерась, как раз накануне Дня Дурака, зашел я в одну понтярскую картинную галерею - там был типа коктейль по случаю открытия очередного замороченного вернисажа - ну зашел и зашел, сразу прямым ходом причалил к точке катарсиса


... встал там на вечную швартовку у стола с напитками и ничего так приобщился к искусству, аж меня малёк заштормило даже, однако потом думаю: неудобняк, однако, думаю, от стола с бухлом совсем уж не отлипать, надо, думаю, хоть чуток на искусство позырить. Гляжу - а прям напротив картина маслом на стенке, ну так себе картина маслом, ни фига особенного - чай не Айвазовский


… однако тут прям чуть с дуба и не рухнул, прочтя аннотацию той картины маслом: "Одесский сапожник Изя Шиффрин за работой".
А ну как, думаю, и этого доброго труженика молотка и подошвы вихри враждебные начала 20-го века подняли с родного порога, подняли да и понесли на чужбину, все несли и несли, пока не донесли до жуткой какой-то дыры в штате Колорадо, даже не захолустья, а полной, не побоимся этого слова, жопы мира под названием Вейл, а дальше нести было уже и некуда.


А ну как, думаю,  прижился там добрый труженик Изя Шиффрин, стал с местными мужиками на лыжах кататься, начал - как знатный сапожник! - лыжную шузню для местных мужиков точать и клепать...
Ну стал теперь уже я архивы рыть и - о! - какая удача: разбирая фотки из вейловского музэя, где всякое замшелое лыжное барахло пылится, наткнулся на занятный артефакт:


Ну в общем, ни фига такого выдающего, типичные для старых времен горнолыжные штиблеты, однако - sic! - в аннотации к фотке там в архивах сказано, что шузню эту точал и клепал один местный сапожник по имени Isec Shiffrin!
Да ё ж моё! А ну как, думаю, и эта гарна дывчина из Вейла с двумя большими рюмками...


... тоже, типа того: наша девушка!?
Не, ну прикинь, а?!