Она из тех, чье имя входит в подсознание земляков, становится заметной строчкой в визитной карточке огромного края. Ярыгин, Шумаков, Сайтиев, Наймушина, Ахмыловская… Спортсмены из «персональных» видов нередко требуют к себе vip-персонального подхода со стороны судьбы и истории.
Олимпийская чемпионка по биатлону Ольга Пылёва, несмотря на туринский армагеддон с карфедоном, останется и чемпионом, и человеком. Вернется ли она в большой спорт, где одержала столько больших побед? Что явится мотивацией этого теоретически возможного возвращения? Как ощущает она себя сейчас, когда истерия вроде бы улеглась, но история не забывается? За этими контекстуальными вопросами и отправился я на Взлетку, где в последние годы вместе с мужем-тренером, известным биатлонистом Валерием Медведцевым, и дочкой Дашей живет «бородинская жемчужина» Пылёва. А вопрос концептуальный – как такое могло произойти? – витал в воздухе на протяжении всего нашего большого и откровенного разговора.
Когда с человеком происходит нечто экстраординарное, страшное по сути или страшно несправедливое, он, разумеется, погружается в «тему» без остатка, обыденные радости на какое-то время перестают существовать напрочь. Но есть такая причуда души человеческой – стремление к оптимизму…
– Ольга, вас официально отлучили от биатлона. Надолго?
– Объявили, что на два года. Боюсь, что в плане смягчения «приговора» ничего с этим уже не сделают. И никто не будет что-либо делать.
– Решение о продлении или завершении спортивной карьеры примете позже?
– Мне жалко, что получилось так некрасиво. Очень бы не хотелось так негативно закончить. Все равно ведь у людей подозрения возникают. Я больше чем уверена, что спортсмены думают так: ага, рассказывает она вам тут сказки о том, что лечилась. Наверняка так сделала, чтобы результат свой улучшить.
– Хотя бы для посрамления скептиков стоит попробовать вернуться…
– Двадцать ведь лет отзанималась спортом, и все это разом – бах и вообще ничего. Ни медали, ни премии. И оплевали еще в придачу. Врагу не пожелаешь!
– А медаль у вас забрали?
– Да. Я пошла и отдала в тот же день.
– Не было мысли, как сделала в Афинах Коржаненко – оставить ее себе?
– Вы что, у нас первый вице-президент Союза биатлонистов России Алексашин вообще, как сел утром, я видела, на диван, так и вечером, когда я зашла к нему, так же сидит и еще орет мне: «Сними вообще форму российскую, ходишь, позоришься!». Я вообще чуть не выпала. Я говорю: "Это я-то позорюсь? Я столько лет прикрывала вам задницу, а теперь я позорюсь, да? Молодцы!"
– Что с чиновника взять…
– Я вообще чуть не обалдела. Мужик просто облажался! Сидит весь такой жалкий. Поначалу никто вообще не смотрел в мою сторону. Девчонок я не называю, с ребятами из группы смазчиков мы общались, с Польховским, тренером женской сборной команды. Больше – вообще никто. А потом еще говорили: почему, мол, ты скрывалась? А я не скрывалась. Просто если бы я сразу вышла в общество или на пресс-конференцию пришла, я бы столько наговорила! Все обидки бы выложила. Всех осадила бы. Сейчас хоть улеглось маленько. Здесь на ТВК выступала, мне Федор Сидоренко говорит: «Ты только не оправдывайся!» А мне чего бояться вообще? Мне там на телевидении дяденька вопрос такой задал, почему ты тайно покинула Олимпиаду?
– Но ведь в Италии уголовное дело могли завести!
– Все равно мы не скрывались. Есть такое положение: если определили допинг, ты сразу же олимпийскую деревню должен покинуть. И я сразу же в этот день с телевидением общалась. Я все людям рассказывала, мне бояться нечего.
– Еще при Сталине у нас так было. Когда врагом объявляли порядочного человека, все кривили рожи в пафосном презрении. А сейчас это тест на вшивость, не более.
– Точно. Тест на вшивость. Хорошо, что вы напомнили. Когда я заняла второе место, эсэмэски мне сыпались, звонили на наш «Енисейтелеком», там тарифы такие были, поэтому я на звонки не отвечала. А эсэмэсками мы переписывались. И когда объявили уже в стране об этом, опять посыпались эсэмэски в поддержку – все те же и даже еще больше. Многие не подписывались даже. Не знаю точно, кто что писал. Вообще это проверка людей, на самом деле. А из функционеров наших, в краевом биатлоне которые, ни один не позвонил. И с серебром не поздравили, и тем более, когда такая беда случилась. Я приехала сюда, и мне первой Ольга Ромасько позвонила. Я знала, что у них такое отношение к нам. Потому что я вообще выходец из группы Ромасько, а к ним почему-то прохладное отношение. Хотя у Ромасько всегда результаты были.
– Поначалу, наверное, депрессия давила страшная?
– В первое утро, когда проснулась в Турине, подумала: сон. Не может такого быть!
– (Медведцев: «Да как проснулась? Ты не спала даже. Мы вообще первые двое суток не могли заснуть после того, как узнали».) Из Италии когда выехали в Австрию, тогда уже получше. Ко мне стали подходить, сочувствовать. А домой приехала, и легко сразу стало. Люди очень позитивно все равно ко мне относятся. И не только красноярцы. Такая кипа есть посланий, которую невозможно без слез читать. Письма, стихи, все. Вообще невозможно! Тут бабушка с дедушкой живут на проспекте Металлургов. «Взлетка. Олимпийской чемпионке Пылевой». Они и с Новым годом поздравляли, а после этого случая написали письмо: «Оля, не переживай, мы все равно тебя любим. Не бросай спорт, мы все равно будем ждать твоего возвращения». (Медведцев: «Многие у нас смотрели биатлон в основном из-за Ольги».)
– Леонид Тягачев, Вячеслав Фетисов, Александр Тихонов… Пресса шумит: почему наши высокопоставленные чиновники ничего не предпринимали? Но что они могли сделать, если факт, что называется, свершился?
– Российских спортсменов никто вообще не защищает. У нас даже адвокатов нормальных нет на этот случай. Костя Бойцов, корреспондент «Советского спорта», один из тех, кто верит, что ситуация со мной – один из нелепых случаев. И он очень много литературы всякой перелопатил и откопал такой факт: какой-то молодой немецкий велосипедист использовал стимулятор. Ну, велосипед-то, уж извините, это один из самых грязных в допинговом плане видов спорта. И немец тоже использовал препарат, где не было указано содержание запрещенного компонента. Его дисквалифицировали. Полгода или сколько там шли суды. И государство его защитило!
А у нас как? Тягачев: «Мы будем бороться, мы подадим в суд, мы будем что-то делать». А что он еще скажет? Что она дура такая, нажралась? Естественно, с его позиции что-то надо сказать – пресса налегает.
– Сказал бы: «Я шокирован больше всех вас».
– Когда мы уезжали из Италии, он мне позвонил: «Оля, я тебе верю. Я сегодня собирал штаб, я всем сказал: тяжелее всего Ольге, потому что она не виновата». Я говорю: «Помогите мне, пожалуйста, разобраться в ситуации. Я ведь правда не виновата. Я не скрываю и не отрицаю, что полечилась неудачно. Помогите мне оправдаться хотя бы. Мне не надо эту медаль». По крайне мере, дисквалификацию наша федерация могла бы мне и не давать. Я надеялась на то, что они не будут так строго судить. Потому что у меня репутация безупречная в биатлоне, абсолютно. Я на допинг-контроль вообще без проблем отправлялась. Сразу же прихожу, сдаю, не высиживаю никогда. У меня все уже наготове.
– Слова Тягачева остались словами?
– Естественно. Как это было и четыре года назад с Лазутиной и Даниловой..
– Кстати, вы с ними знакомы?
– Я с ними тренировалась. Когда еще в лыжной сборной была. С 94-го по 97-й годы. А потом я ушла в биатлон.
– Презумпция вашей невиновности может быть подкреплена элементарной логикой: олимпийская чемпионка идет на защиту медали. И неужели будет накануне старта пить запрещенные препараты?
– Запрещенные – не буду. А разрешенные стимуляторы я ведь использую. Тот же лимонник, например. Или элеутерококк. Сейчас все равно уже отношение к допинг-скандалам не такое истеричное. Вы знаете, в 97-м году, когда Любу Егорову дисквалифицировали, это же вообще кошмар какой-то был! Как он пережила тогда… Ведь даже из команды девчонки наезжали тогда и до сих пор высказываются всяко: «Дура, съела таблетку и не знаешь, прямо, какую таблетку?» У меня та же ситуация! Я тоже знаю, что я ЕЛА, я знаю название. Но я не знала, что в ней находится запрещенный компонент. И все же раньше было гораздо тяжелее.
– «Раньше» – это когда?
– В том же Солт-Лейк-Сити, когда я заняла четвертое место в гонке… Там я, конечно, сама виновата: стрельнула мимо на последнем рубеже и в спринте мне не повезло. И когда потом ко мне подошли, не буду называть, из руководства. Не тренеры… И говорят: «Да, вот тебе не везет, мы понимаем. Наши врачи всего боятся, ничего не знают». Понимаете, как обычно чиновники говорят? Вы можете использовать что хотите – все запрещенное, но в случае чего, мы ничего не знали, мы умываем руки, мы добро вам не давали. Вот так говорят! И когда ко мне подходят и говорят: вот тебе не везет, я же вижу, ты же можешь, но немножко какая-то непруха… Но есть такой препарат, который не ловится, но дает хороший прилив физических сил, тонизирует и все такое прочее. Вроде как согласна ли ты, готова ли ты? Я говорю: «Ага, а вдруг там…» – «Неужели ты мне не веришь?» – «А почему я вообще вам верить должна? Вы будете потом медали косить и считать, а буду отгребаться от скандалов от этих?» Так что не надо…
В Солт-Лейк-Сити наших лыжниц на дабропоэтине сплавили, одном из производных эритропоэтина, с которым теперь все борются. На этом эритропоэтине народ десятилетиями бегал, а сейчас, видите ли, с ним борются. Кто-то сдал просто его. И заработал на этом большие деньги. И методы его поиска сдал. Наших лыжниц на этом всем зарубили и отобрали все медали, а буквально через год выступают норвежцы, и их Бента Скари и Томас Альсгерд на этом же самом эритропоэтине бегают и становятся чемпионами. Так к ним потом подходят и говорят: ребят, вы или как-нибудь по-хорошему не выходите на старт, либо мы вас объявим и дисквалифицируем. Они собрали вещи и ушли. Нормальными чемпионами остались. А наших лыжниц тогда поносили на всю страну.
– Итак, настало время расставить все точки. 13 февраля на Олимпиаде в Турине вы заняли второе место в индивидуальной биатлонной гонке на 15 километров. Но потом было объявлено, что ваша допинг-проба оказалась положительной и вас дисквалифицировали. Ваше объяснение случившегося…
– Начать следует издалека. Мы с моим мужем и тренером Валерием Медведцевым на Новый год уехали готовиться в Австрию. Сразу после Нового года – этап Кубка мира. Выступила я нормально: четвертое и второе место. Чувствую: такой подъем у меня, большое желание выступать, соревноваться, то есть форма, видать, начала уже подкрадываться. 11 января эстафета была у нас, часов в пять вечера – старт. Когда вечерние старты проводятся, то в первую половину дня все равно на лыжах надо поработать. Думаю, пойду-ка я побегаю, солнце, погода просто замечательная. Метров сто пробежала, и там как раз гололедица была, лед. Я толпу оббегала и куда-то наступила, так и не поняла. Я обычно вообще не падаю, на ногах держусь нормально, а тут как рухнула! Нога очень сильно подвернулась. Как она хрустнула! Все. Эти все стоят – ах, ох! – из администрации, руками машут, как куры крыльями Хорошо, что я недалеко отбежала, покричала. Ногу раздуло сразу. Увезли меня. Я долго наивно надеялась, что смогу бежать. В первый раз у меня такое. А до Олимпиады – месяц!
Поехали мы по тамошним травмпунктам. Снимки делали, УЗИ, кости смотрели по рентгену. А надо было сразу смотреть мышечные ткани. На УЗИ поехали когда, там как раз врач немецкий, хороший, он шесть лет работал с немецкой сборной в 80-х годах, в том числе на Олимпийских играх. Теперь у него свой частный травмпункт. Он меня осмотрел и говорит, ты как подвернула? Я движение такое же сделала, как при падении. Он: а, растяжение, ничего страшного. С завтрашнего дня будешь ко мне несколько раз в день ездить. Он сразу порекомендовал ближайший этап Кубка мира пропустить, а на следующем бежать. Но если через неделю отек не пройдет, надо делать новые снимки и назначать серьезное лечение. Но когда до Олимпиады месяц, неохота думать, что у тебя что-то серьезное! Поездила я к нему день, и уехали мы в горы, как и планировали заранее. Настрой уже на Олимпиаду был: в горах посидим, пройдем подготовительные программы, потом спустимся с гор… А у меня нога не проходила, не проходила… И все-таки вышла я на старт в Антерсельве. Я ведь уже через три дня после травмы пошла кататься. Это было некое подобие: нога волочится только, она не толкается даже, я и ботинок не застегивала. Но не лежать же на кровати!
Когда осталось времени совсем чуть-чуть, уже не думаешь об опасности. Я через боль начала бегать. Тренер нашей сборной Польховский все возмущался: не бегай, не бегай! А что делать? Тренироваться надо все равно. Я через боль начала бегать. Старалась не обращать на нее внимания.
На старт в Антерсельве вышла тоже ради тренировки. Безумно тяжело бежалось, тем более сбой такой пошел в организме, не нагружалась ведь столько. И вот 23 января прилетела из Красноярска мой врач Нина Анатольевна Виноградова.
– Ее прилет был заранее запланирован?
– Мы ее сами вызвали. Сейчас знаете, какие вопросы мне задают, особенно в Красноярске? Какое вообще Виноградова имела право туда поехать?! И как ее допустили туда? Странное дело! Когда я с медалями возвращалась, никто не спрашивал ее – ездила ты туда или не ездила. В прошлом году если бы не она, я вряд ли бы вообще медали выиграла. Потому что с теми докторами я не работаю. А она ведет меня уже лет восемь, у нее подборка есть своя. Она досконально знает мой организм.
Многие думают, что только на допинге бегать возможно. А мы вообще с ней на самом простейшем выступаем, в детском саду детям, наверно, уже такое разрешено. А тут несчастье с травмой получилось, и Нина Анатольевна все обследовала, проанализировала, как бы посчитала… Она могла вообще могла сказать, мол, сами что-то сожрали, а я не виновата. Или доктор сборной что-нибудь сделал не то. Но она же не скрывается, она признала: да, это я назначила и рекомендовала перед стартом за столько-то дней.
– То, что она не пошла в отказ, это уже хорошо…
– Мы приехали в Красноярск, и люди стали спрашивать: ой, а какие у вас отношения с ней? Странное дело, а почему у нас должны быть плохие отношения? Человеческие отношения, нормальные. Ведь сбой даже компьютеры дают. И человек может ошибиться. Конечно, печально, что так произошло.
– Как несчастный случай?
– Да, несчастный случай. Абсолютно! Человеческий фактор. Врач взяла ответственность на себя и не отрицает того, что она мне этот препарат назначила. В принципе ведь это фигня, ноотропная группа. А ноотропные препараты разрешены. Она это и Дурманову, главному российскому специалисту по допингу, сразу сказала: «Неужели вы думаете, что даже чуть-чуть усомнившись в своей спортсменке, я бы назначила такой вот запрещенный препарат?» Мы когда приезжали на обследование к ней, у нас с самого начала было оговорено: ничего того, что может хоть малейшим образом подвести нас, не использовать.
– Зря все-таки вы не перестраховались, поставив в известность врача сборной…
– Я вам скажу, почему. Потому что Виноградова ездит на различные симпозиумы, регулярно встречается со спортивными врачами, два раза в год. Она постоянно просматривает медицинскую литературу, все новейшее. И это был единственный случай, когда неопробованный препарат использовался на мне. Она все всегда апробирует заранее. Но в данном случае у нее просто не было времени.
Да, она рискнула. Ведь предыдущее лечение толку не давало. И потом, если бы это было действительно запредельно – из запрещенных… Или было хотя бы написано: «карфедон». Например, у Ахатовой три года назад проблема была с кордиамином – это вообще все доктора знают. Но у нас одна медичка такая в команду ездила, которая этого не знала. А это был допинг посерьезнее, чем сейчас мне приписали. И ничего. Наши быстро нашли способы, и Ахатову отмазали. Нормально. Я же сейчас не отрицаю, и Альбинка тогда тоже не отрицала. Да, было. Все видели, как я с больной ногой мучаюсь. И все иностранцы видели.
– После приема этого злополучного фенотропила с карфедоном нога стала заживать?
– По крайне мере, я сразу приступила после этого к соревнованиям. На этапе Кубка мира пока бежишь – терпишь, потом снимаешь лыжи и хромаешь. То есть при ходьбе я еще хромала, а на лыжах уже более-менее могла. Но нога все равно не толкала. Как рекомендовано было в инструкции, так Нина Анатольевна мне и прописала. Пошло дело на поправку. Она и сама возилась со мной: и массажи, и всякие компрессы делала.
– Почему все-таки вы не сказали врачу сборной?
– Еще и потому, что у наших спортсменов такая практика: все препараты, которые не запрещены, они все равно не вносят ни в какие списки, не заявляют о них. Поддерживающие сердечную мышцу витамины, например. Витамины группы B, рибоксин, панангин – я всегда их использовала. И когда я прихожу на допинг, говорю доктору сборной: «Ну что, Андрей, писать будем?» Он говорит: «Да, нет, фигня, не рибоксин же этот ищут». А от него, между прочим, эффекта гораздо больше, чем от этого несчастного фенотропила. Я говорю: «Андрей, давай, хоть что-нибудь напишем, это же смешно, я занимаю призовое место, прихожу на допинг-контроль, а мне писать нечего!» Обычно пишут: поливитамины. Вроде как все в одну кучу. То, что не запрещено, не указывается никогда.
– Конечно ведь, вы думали не о том, как дикую энергию заполучить, а о том, как ногу в порядок привести. И приняли эту таблетку за два часа до старта…
– За какие два часа? О чем вы вообще?
– Так было в газетах.
– Что они пишут! Я выпила примерно за сутки до старта. Там схема лечения расписана трехдневная, но я пила только два дня. Я просто забыла, как это бывает… Пила по одной таблетке в день. Я еще потому доктору сборной не сказала... Понимаете, Виноградова постоянно в поиске, работает и всегда что-то новое находит, полезное. Допустим, два года назад, летом мы вообще простейший антиоксидант пробовали, это не запрещено нигде. Она уловила, что мне неплохо от антиоксидантов: я нормально себя чувствую, и восстановление идет, и выводятся шлаки, и всякая ерунда. Или она «открыла» для меня реамбирин два года назад. Мы тоже его использовали раз в месяц, во время выступления на каком-то этапе. Естественно, когда я уезжаю в сборную, то привожу это с собой. Всю медицину я покупаю себе сама. И я его, естественно, возила с собой. Кто мне будет его ставить? Я доктора приглашала, он мне его делал. По схеме, как мне было указано Виноградовой. Постоянно мы с ней перезванивались… После этого легче себя чувствую, бегу нормально. Естественно, и другие берут это на заметку. Так сейчас вся российская команда второй год выступает на этот препарате. Как вы думаете, когда идет такая жесткая конкуренция за место в команде, что-то можно утаить?
Получается, Виноградова работает, а они пользуются результатами ее труда.
Она открыла новый антитиоксидант. А фенотропил – это было вообще лечение. Вопрос в том, что Щёлковский завод скрыл содержание в нем карфедона. Она листала справочники, она везде все перерыла.
И она, конечно, никогда бы не прописала бы мне лекарство с карфедоном. Я доверяю ей.
– На этот завод можно было подать в суд и выиграть дело.
– Скорее, нервы себе истреплешь и ничего не добьешься.
– А что за история с исчезновением еще одной вашей допинг-пробы?
– Это был другой случай. Когда 23 января доктор Виноградова приехала, я сразу начала тренироваться. А 25-го прибыла комиссия ВАДА, международного антидопингового агентства. И я сдала анализ на допинг.
Все было тихо...
А уже после того как мы после дисквалификации уехали из Турина, все подумали, а как так? 25-го ВАДА взяла допинг, было там что или не было, но почему меня допустили на старт, если у меня что-то было? И начали уже наши наезжать на иностранцев: разъясните эту ситуацию! И оттуда начались все эти инсинуации. Возможно, что заранее готовилась провокация. Я, конечно, не знаю, провокацию они готовили или еще что…В принципе, могли ведь что угодно подстроить: если б я, к примеру, медалей насобирала, особенно после эстафеты, могли бы в любой момент хлопнуть – и все… Мол, у Ольги Пылевой еще 25 января был обнаружен допинг, и все медали теперь отбираются. Можно только предполагать, что готовилась провокация, а не уверенно говорить. ВАДА взяла на допинг пробу 25 января, а олимпийский старт был 13 февраля. И все это время это было молчание. Да и почеловечней можно было все сделать. А то начали говорить: вообще-то это не допинг, это стимулятор. Мы такие: здрасьте, вы определитесь – допинг это или не допинг. 25-го заявляют: во время тренировок это не допинг, а во время соревнований – допинг. Знаете, как показания менялись! Даже наш Дурманов несколько раз свои показания менял. Он сначала сразу мне говорил: «Допинг, это допинг!» – и вообще без всяких… Потом они начали говорить, что это стимулятор и во время тренировок его можно, вроде как. Поэтому 25-го числа это было можно. А во время соревнований было «не можно». Но бывают же разные ситуации, просто можно было подойти и шепнуть: «Ребята, так и так, что-то ненормально. Разберитесь там у себя».
– Если бы вы с Виноградовой знали, что в фенотропиле был карфедон, то не лечились бы им ни в коем случае?
– Нет, конечно! Мы всегда, всю жизнь говорили о том, что никогда не пользуемся допингом и не будем уличены в допинге. А оказывается, от тюрьмы, от сумы и от допинга не зарекайся! Тем более, когда законы так расплывчаты. Я больше всего боялась провокаций, потому что прекрасно знаю, ЧТО я употребляю. Я уверена в том, что ко мне в организм если что-то запрещенное попадет, то только от врагов. Я даже свою еду в столовой без присмотра не оставляла. Никогда. Я говорила Светке Ишмуратовой: сходи ты, потом я пойду. Она говорит: ты что? – «Светка, да ты представляешь, здесь народу до фига вообще, мы здесь сидим все с едой с этой. Подойди тихонько, сыпани что угодно. Нет уж, Светка!»
– Баскетболистов ЦСКА перед матчем с «Олимпиакосом» отравили в Афинах почти всех, вчетвером матч доигрывали…
– Прямо насмерть, что ли?
– В воду подсыпали что-то, игроки в больницу попали, это несколько лет назад было.
– Я из открытой бутылки пить никогда не буду! Бачок иногда наши массажисты наводят, бачок стоит потом целый день. Подходи любой, кинь чего-нибудь туда и все. Всю команду сразить можно. Я себе напитки всегда готовлю сама. На финише когда напитки раздают, вообще никогда не пью. Даже на пресс-конференцию приходишь, бутылки стоят. Запечатана – открываю, а так – нет. Я со своим напитком всегда. Поэтому я была уверена, что нас это вообще не коснется. Ха-ха-ха! (Грустно усмехается.)
Но как бы это ни было неприятно и прискорбно, моя фамилия теперь в списке дисквалифицированных – и вряд ли забудется когда этот скандал допинговый.
– Видимо, пора уже решать вопрос о легализации допинга. Спортсмены будут открыто декларировать, чем «питаются». Профессионалов ведь тоже на Олимпиады не допускали. А теперь без них Игры и представить трудно.
– (Медведцев: «С допингом стали бороться, потому что люди стали умирать. Спортсмены стали умирать. А так что же – телезрители будут наблюдать, как спортсмен финишировал и умер. Вы представляете, что будет твориться? Тогда и мировоззрение совершенно другое нужно».) Давно говорят о том, что лучше разрешить все допинги, то есть вообще все подряд разрешить. Чтобы не было никаких проблем и склок, каждый спортсмен вправе будет выбирать. В конце концов, это его здоровье, и он сам решает – делать ему это или не делать. Что для него важнее: здоровье или постоять на пьедестале и потом лечиться всю жизнь? Дело в том, что допинговая планка все равно сейчас гораздо выше поднялась, чем было раньше.
– Если бы Нина Виноградова не была таким новатором, неординарным профессионалом, вы бы все равно пользовались личным врачом?
– Я не хочу плохо сказать про врача сборной, но медицинское обслуживание в сборной недостаточное. Используется, конечно, многое, может быть и что-то такое, самое последнее. В Италии они закупают целые кучи всего. Но нет там индивидуального подхода. Может быть, мне эти их препараты совсем не нужны. У Виноградовой все гораздо серьезнее. Она и во время тренировочного процесса меня контролирует. Отношение к человеку, к спортсменам у нее очень серьезное. Заботится в первую очередь о здоровье спортсмена. Она в прошлом году на чемпионат мира ко мне приезжала, чтобы кардиограмму снимать. Мы бумагу у доктора сборной извели за неделю. Махом! А он год пользовался на всю команду. Представляете? Как такового, контроля в сборной нету! Нина Анатольевна – директор красноярского центра спортивной медицины. Все спортсмены у нас в городе сами идут в этот центр. Или им кто-то рекомендует. Командами ходят. Несколько команд игровиков. Потом индивидуальные виды спорта идут и ведут с собой еще кого-нибудь. Понимаете? Народ к ней всегда тянется. Детей очень много постоянно. Местные все…
– То есть вы тоже маленькой командой? И в золоте Солт-Лейк-Сити есть и ее заслуга?
– Конечно, есть! Я все лето перед Солт-Лейк-Сити тренировалась с перенапряжением. И она все лето меня откачивала. Я приеду со сборов, голову схватит… Она очень хороший кардиолог. Поэтому за свое сердце я вообще не переживаю. И вообще за свое здоровье не переживаю. По крайней мере, это не самый вредный запрещенный препарат был. Ведь даже капли в нос нам нельзя капать! Спортсмены такие же люди, как все. Но мы не имеем права болеть, потому что нас попросту нечем лечить. Во время гриппа нам можно только антибиотики, которые твою физическую форму будут так угнетать, что тут уже никаких вопросов не будет. Во время гриппа что у нас там есть у всех? Колдрекс и антибиотики. Вот и все лечение. И ждать, когда твой организм справится.
– (Медведцев: «Ольга – единственная в команде не пропускала старты по болезни. Бывает, что и она чуть-чуть приболеет, но все равно бежит. Результат тогда, конечно, не очень, но она все равно выходит. Не было такого, чтобы она пропустила старты по болезни».) Все гриппуют, а у меня так – что-нибудь легкое… Слабость какая-нибудь, насморк.
– При перегрузках иммунитет обычно падает. Наверное, умеете его держать в норме?
– Я же говорю, у меня очень мудрый тренер – Валерий. Вместе с Ниной Анатольевной у нас очень хорошее получилось трио. Они очень много общаются относительно работы. К примеру, во время летней подготовки мы медицину вообще не используем. Валера делится своими планами, какую работу я буду выполнять. Виноградова, уже посмотрев на все мои данные и зная мои исходные данные, тоже рекомендует мне необходимое. Бывало, мне кажется, что я вообще мертвая, меня надо уже спасать, – это было два года назад. А Нина Анатольевна, наоборот, не рекомендовала восстановление с помощью медицины. Теперь мы тренируемся отдельно. Мы с Валерой на индивидуальной подготовке. И мы доверяем нашему врачу, она следит за моим здоровьем. Мне обследования в Москве вообще ничего не дают. А в Красноярске меня конкретно посмотрят. И все проблемы исключат. Мы на индивидуальной подготовке, и у нас есть результаты, из года в год. Мы привозим медали. Конечно, мы не кичимся своими достижениями. Знаете, как правило, люди все равно есть, которые ждут: ну когда же, ёшкин кот, что-нибудь с вами случится!
– Даже так? Завистники есть?
– Завистники? Конечно.
– Я понимаю – в Москве, где конкуренция между вами...
– В Москве мы вообще никому не нужны, по большому счету. А здесь – самые злопыхатели.
– Но вы же ничье место не занимаете здесь, никто не дышит вам в спину!
– Когда дело касается премиальных, знаете, как все оборачивается порой…
– Вот, наконец, 13 февраля, ваш олимпийский старт в Турине. Едва оправившись от травмы, на какой результат вы рассчитывали?
– Я думала: пойду так, как мне пойдется. Потому что трасса очень тяжелая была. Тем более – высота, хотя мы на высоте уже много времени были. Главной представлялась стрельба, я вообще на ней концентрировалась. Я не быстро же стреляла. Выцеливала каждый выстрел. Особенно, когда промахнулась на первом рубеже, так вообще струхнула: все, больше вообще промахиваться нельзя!
– А когда поняли, что все классно получается, что медаль может быть?
– Только на финишном круге.
– Это серебро, наверное, как и золото воспринималось?
– Знаете, о чем мы тогда думали? Не стыдно домой приехать, хоть медаль будет.
– А если бы так все и закончилось: серебряная медаль. Единственная.
– Неважно. Медаль с Олимпийских игр – это уже немало. Хоть она вторая, хоть какая.
– Премиальная сумма за серебро полагалась немалая.
– За золото – пятьдесят тысяч долларов. За серебро, наверное, тридцать.
– Никто теперь их не даст, конечно?
– Нет, естественно. Причем, на прошлой Олимпиаде нас было всего пять олимпийских чемпионов, и призовые выплачивал только Госкомспорт. А на этой Олимпиаде и Госкомспорт, и олимпийский комитет, и частные лица подключились. Сенокос нынче был конкретный!
