С раннего утра сборы. На прицеп, где уже стоит перевозка для собак, вкатывает снегоход.
На сетке багажника «Дефендера» расположились грузовые сани - те, что пойдут за снегоходом и нарта для упряжки.
В нарте все необходимое – спальники, шкура оленя, запасные карабины, термоса.
Там же загружена кухлянка (шуба-анарак из оленьего меха).
Поминая предыдущий опыт, сразу экипируюсь в подбитые камусом высокие тарбуза.
Тарбуза напоминают унты, но намного легче и в то же время - теплее. Олений камус на подошве выполняет несколько функций. Он не проскальзывает (свойство камуса), на тарбуза не налипает снег, он сгибается в области ступни, как обычные носки и обладает удивительными теплоизоляционными свойствами.
Единственным и непременным условием для сохранения этих свойств является то, что тарбуза не должны намокать. А потому, находясь в теплом помещении их лучше «выкидывать на улицу».
Для утяжеления нарты кидаем туда же станции для собак. Станции представляют из себя 20 метров металлического тросса, на котором закреплены цепи. Ровно 10, по количеству собак. Во время стоянки (ночевки) станция закрепляется между двумя деревьями и служит «постоялым двором» для четвероногих членов упряжки.
Мы берем две станции. Просто на всякий случай.
Перевозка имеет 12 кают и, на данный момент, в две свободные загружаются мешки с мороженой рыбой. Это основная пища якутских лаек. В каждой каюте, предназначенной для собак, насыпано сено.
Предстартовая проверка, экстренная канистра топлива, спутниковая связь, аккумулятор, провизия.…
Вроде все на месте.
Около часа езды по грунту северного «автобана» и - Дефендер ныряет в широкую таежную просеку. Еще полчаса на разгрузку, упаковку грузовых саней и все готово к первому этапу пути, который составляет около 45 км. Мы отпускаем группу сопровождения и тяжелый внедорожник уходит в сторону Якутска и далее к берегам Лены, чтобы завтра встретить нас в заранее оговоренной точке.
Владимир, мой спутник и водитель снегохода, достает из ящика с провиантом бутылку водки и добрый кусок хлеба.
- Надо покормить и напоить дорогу. Держи. – Говорит он, протягивая мне граненый стакан.
Я крошу в снег хлеб и выливаю из стакана тягучею от мороза водку.
- Будь милостива к нам и пусть удача прибудет с нами.
Вот и все. В путь.
Снегоход газует и поднимает вокруг себя клубы пара, выхлопного газа и снежной пудры.
Собаки, почуяв отпущенные тормоза и услышав призывное «Патя!» срываются с места.
Первое время, они шустро гребут лапами, не отставая от снегохода. Но вскоре переходят на свой обычный ритм. Снегоход уходит от нас все дальше и дальше и вскоре скрывается из вида.
Мы идем с крейсерской скорость в сторону низкого Солнца, а значит на Север. Теперь нас окружает молчаливое одиночество таежной тундры, и я слышу лишь звуки полозьев о снег и движение упряжки.
Якутские лайки удивительно неприхотливы, безобидны и выносливы. Но всегда надо помнить, что это собаки. И, как каждая собака, находясь в группе - это либо слаженно работающая упряжка, либо свора. В упряжке не существует «случайных» собак.
В моей упряжке чуткий и умный «передовик» - Чук. Чук бежит в паре со спокойным и покладистым Ильменем. Эта пара удивительно слаженна. Чук - небольшой и взъерошенный - безошибочно узнает дорогу и направляет упряжку. Кроме того, я замечаю, насколько он грамотно определяет более легкую для себя и остальных собак дорогу. Он никогда не ломится в глубокий снег, а всегда находит твердый наст.
«Подруливающие» - Туман и Вучум, в центральной части Тугрик, Готур, Марго и Москва.
И самые мощные Валдай и Ирбис - коренными и ближе к нарте.
В упряжке нет вожаков. Они все едины.
Единственный авторитет - это сам каюр. Он и есть тот самый вожак, который определяет порядок упряжки. И если у каюра нет авторитета перед собаками, упряжка легко превращается в свору, готовую по любому случаю перегрызться между собой.
В этом и есть отличие каюра, от просто катальщика.
За продолжительное время, проведенное вместе, можно определить и понять характер каждой собаки. И если каюр таковым является, он легко распознает, кто из собак хитрит или отлынивает, а кто является зачинщиком ссор.
Каюр не просто должен уметь стоять на двух полозьях и выкрикивать нужные команды.
Нарта и упряжка это единый организм, соединенный между собой нервом потяга.
Каюр должен чувствовать этот нерв. Где-то помочь собакам, сойти с нее и побежать рядом. Где-то подтолкнуть, где-то прикрикнуть. В противном случае, собаки могут попросту встать. А в их, собачьем понимании, такая остановка может означать одно - кто-то из команды не работает и этот кто-то должен быть наказан. Сурово и тут же. И тогда - до этого совершенно спокойная упряжка - в одночасье может превратиться в путающийся в потягах и собственных телах комок ярости и щелкающих челюстей. В этом случае им абсолютно все равно, что именно попадает “под зубы” - будь то шея, хвост соседа, или рука разнимающего их каюра.
Еще на базе, я обратил внимание на веревочную плеть, которую имеет каждый каюр. Именно веревочную. Поскольку основное предназначение этой плети не доставить боль «заигравшейся» собаке, а заставить слышать каюра. И ни в коем случае этой "плетью" не должна быть рука вожака. Ибо рука каюра дающая, но не карающая.
В то же время, нельзя быть «подручным» в упряжке и все время помогать собакам. Они хорошо чувствуют ослабление, принимают каюра за равную тяговую силу и даже не пытаются увеличить скорость при ослабленном потяге.
Первым признаком признания каюра как вожака является весьма интересная особенность собак. Наиболее хитрые и склонные к халтуре, ослабив свой потяг, поворачивают к каюру голову. Как бы проверяя на «вшивость» - заметил или не заметил?
Понимание этих моментом складывается в некую философию, которой я учусь у собак и природы. И времени для этого изучения вполне достаточно, ибо путь наш долог и нетерпелив.
Проходим около 30 км. И я замечаю впереди снегоход. Подруливаю и якорю нарту. Володя тут же сажает «передовиков» на короткую пристежку снегохода.
-Темнеет, - говорит он мне.- Будем уходить правее. К озеру. А там и до зимовья рукой подать.
Открываем термос и пьем чай. И пока я делаю один глоток, чай в пластиковой плошке моментально остывает.
Солнце окончательно побледнело и стремится упасть за горизонт, а Луна, не дожидаясь этого падения, уже вовсю серебрит противоположную часть неба.
Остатки чая выплескиваются на снег и тут же превращаются в бледно коричневый кусочек льда.
Володя уходи вперед. Он хочет пораньше затопить печь и нагреть избушку к нашему приходу.
Мы опять остаемся в одиночестве в сгущающихся красках наступающей таежной ночи.
Достаю налобный фонарик и в его слабом свете, окружающее уже не кажется столь враждебным и холодным.
Остаток пути мы проходим по открытому пространству озера и над нами царствует бледный диск Луны. Как ни странно, но я не вижу звезд. Только пару наиболее ярких.
К зимовью мы приходим в темноте и, растянув станцию, привязываем собак.
Несмотря на усталость, оказавшись на привязи, они начинают выть и лаять. И пока мы колем топором смерзшуюся в единый комок рыбу, этот «концерт» сопровождает и нас и окружающий лес.
Получив пищу, собаки успокаиваются и затихают.
В зимовье все просто. Нары, стол, и печь. Печь уютно потрескивает дровами. На столе оленина, хлеб, рыба, чай, блинчики, конфеты.
На нары кидаем толстый войлок, шкуры и спальники.
Время 10 часов вечера. Ну, все. Поесть, почаевничать и спать. Завтра будет новый день и будет новый путь.
