Подражание Антуану де Сент-Экзюпери

Подражание Антуану де Сент-Экзюпери

Шеф кивнул: "Заканчивайте!" и пошел к выходу. Он сделал свое дело и считает, что с остальным справится и аcсистент... То есть я. И на том спасибо.
Стало тихо, только анестезиолог уронил ручку. Обернется или нет?
Двери с шипением раскрылись, Он уже прошел было, но вдруг остановился и посмотрел назад. Повернулся и вышел, двери закрылись. Сестра - сердитые глаза над маской - ждет.
А я смотрю на стол. Постараюсь тебя защитить… Только и ты постарайся.

Зима, суровая московская зима, каких давно уже не бывает. Раздевалка, пахнущая потом, сыростью и парафином.
- Ага! Сидите? - это Тренер, - Дневники из школы когда принесете? Сидят тут мне! А ну домой! Быстро!
Не хочется домой, не хочется бежать через промороженное поле, потом через рощу… А что ждет дома? Нет, праздник навсегда останется здесь, с флагами и лыжами… Все самое главное - здесь. Мы с тобой выбегаем на мороз.

Шеф обернулся - это очень плохо. Ему что-то не нравится... Я ничего не заметил, но Он не ошибается никогда.
Сестры знают, все знают, что это я привел тебя сюда. Я и уговорил.
- Да что там? Раз-два, через неделю будешь дома, встанешь, забудешь эту хрень…
- Слушай, честно тебе скажу: мне страшно…
- Да ну тебя нафиг! Страшно ей!

Открываю глаза и понимаю, что ничего не помню.
- Ну, как ты?
Первенство?! Да, точно! Ребята, я ведь стартанул?
- Э, э! Ты куда это вставать? Зайдем мы еще! Не боись, здесь не оставим!
Тогда ты тоже обернулась, уже взявшись за ручку двери.

Вытягиваю нитку. Тихо.
И гудок монитора, как в компьютерной игре. И еще.
- Фибрилляция пошла! - анестезиолог подскакивает, как ужаленный.
Сестра отдергивает руку в перчатке.
Вот оно, началось. Да держись ты, держись!

- Да держись ты, дура хренова!
Ты висишь на одной руке - так и не смогла подтянуться. А внизу битый кирпич и арматура. Я хватаю за тонкое запястье, но оно выскальзывает… Изо всех сил сжимаю пальцы… Держу! Не знаю, как, но держу.

Пронесло... Пот течет по спине, руки почти дрожат. Отрезанная игла звякает по нержавейке.
- Танюша, обработай!
Ну вот, можно отдышаться.
Пожалуйста, только не сдавайся! Что я скажу твоей взрослой дочери, как две капли похожей на тебя, когда она вернется со сборов, загорелая и исхудавшая?

Опять зима. Мой ЗИЛ вылезает на пригорок и глохнет. В кабине туман, до дембеля три месяца, снаружи -30, а в кузове четверо молодых. Хлопаю дверью, иду смотреть. Да они же пьяные! Отнимаю, вливаю в себя, сколько могу, и разбиваю бутылку о буксирный крюк.
Часа через 3-4 подойдет колонна. Но эти часы нужно прожить. Вижу чье-то лицо в тумане из ледяных иголок. Твое.
- А ну, военные, стройсь! Толкать машину!

Вроде, всё?
- Можно перекладывать. Куда повезут?
- В пятую… - сестра мнется, - Говорят, это ваша знакомая?
Да, говорят...
- Это, Танюша, ну как…
Глаза над маской щурятся… Сейчас рассмеется, теперь можно.

- Ну, как ты?
Нет сил ответить, стыдно. Сутки в обезьяннике, грязный, небритый… Почему я здесь? Ни хрена не помню …
- Как ты меня нашла?
Ты молчишь. Хочется выругаться, сдерживаюсь.
Выходит, нашла… Значит, это ты выпросила, чтобы меня отпустили.

Очень болит спина - долго не разгибался. Увезли. Двумя руками разминаю поясницу. Мне еще сидеть и сидеть.
Замечаю у локтя маленькое пятно засохшей крови. Твоей крови.
А знаешь, ведь прошлой ночью Москву завалило снегом!