Начало
...Встретил дымящимися открытыми бассейнами, зеркальными окнами спа-центра Линднер и одноименным отелем, недавно прикрепившим на доску почета еще одну, пятую звезду.
 |
|
|
До ужина остается еще около часа, мы идем в спа-зону. Это, действительно, райское наслаждение, - купаться под звездами и созерцать перед собой темный силуэт горной гряды. Потом в сауну, потом в крошечный внутренний дворик со шлангом обжигающе холодной воды.
Идя на ужин, пытаюсь вычислить коэффициент умножения удовольствия, если окунуться в термальные воды не с дороги, а с многократно покоренных трасс.
Утром встающее солнце золотит горную панораму, играет в стеклах городских терм, сверкает в струях фонтанов и водяных стен.
| ...купаться под звездами и созерцать силуэт горной гряды. |
Муж – на склоне, жена в бассейне, дети – в аквапарке.
Дольче вита.
Кстати, о склонах. Они здесь есть. Не много – 50 км. Но и не так уж мало. Высшая точка подъемника – 2500. Но из-за солнечной стороны снега здесь иногда не хватает.
 |
|
|
Мы поднимаемся наверх, но не для катания – просто отобедать в стеклянном ресторане.
После обеда запланирована еще одна спа-процедура. Я решаю, что это перебор, и тихо прошу сопровождающего нас Дэвида Кестена показать мне кусочек настоящей Швейцарии.
 |
|
|
Просто «мне» не получилось: наши сепаратные переговоры подслушало еще несколько человек, – в итоге машина Дэвида оказалась заполненной под завязку.
Отъехав всего на пять километров от местного Эдема, мы попадаем в скромную, ухоженную, залитую солнцем деревеньку. Встречаем на улице, как будто специально выпущенную невидимым режиссером, колоритную старушку с плетеной корзиной за плечами, она беззубо улыбается, я ее беззастенчиво снимаю…
Идем дальше, спускаемся к речке: на речке мельница, совмещенная с домом, и этнографическим музеем в одном. Его единственный работник, он же хозяин и мельник, проводит нас по комнатам, демонстрируя швейцарский быт с удивительными артефактами, в числе которых пылесос на ручном приводе, непривычного вида салазки, горные лыжи начала прошлого века, деревянные грабли, швейная машинку для обуви, странное устройство, состоящее из обоймы деревянных колес с дырками: гадай, что это - то ли маянский календарь, то ли машина Тьюринга, то ли диковинный массажер.
 |
|
|
Попивая вино, разглядываю пресс для отжима ягод, вытянутые вверх бочки, и вдруг замечаю бронзовое Распятие на центральной опоре помещения. Спаситель прибит к столбу ржавыми гвоздями, а из под Его медной спины выглядывают засохшие колючки терновника. С одной стороны, такое отношение к Искупителю может показаться бесцеремонным, с другой, – подчеркивает все еще сохранившуюся веру в магические способности Иисуса.
На этом сюрпризы не заканчиваются: на противоположной от Спасителя стороне необструганного столба висит еще один страж: то ли местный Леший, то ли сама Баба Яга.
Поднимаясь наверх, я услышал странный звук: ни «бее», ни «мее», какое-то «у-уу». Овцебык, - решил я и вцепился в Дэвида с распросами.
Дэвид ответил уклончиво, мол, кто их знает, что у этих крестьян может находиться в хлеву, но времени на поиски уже не было, в Лейкербаде нас ждал автобус до Кран-Монтаны.
Как ни странно, но загадочного и, забегая вперед, скажу, что единственного альпийского овцебыка явили мне те самые тролли, неприязнь которых я по тогда еще неведомым мне причинам заслужил. Это случилось по пути из Лейкербада в Кран-Монтану. Овцебык выплыл из-за поворота дороги в виде утеса, политый жидким лунным серебром.
На этот раз я был настойчив. К тому же автобус не поезд. Теперь, по меньшей мере, я могу предъявить скептикам каменного овцебыка.
 |
|
|
С Наталем мы отправились прямиком в детство, то бишь в ночной поход. В снегоступах, с фонариками во лбу и запасом вина и колбасы в котомке Натана, мы шли по темному косогору, покрытому коркой слежавшегося снега. Его плотность была такова, что он смог бы выдержать даже тонкие шпильки дамских сапог, не то что простые ботинки. Но ультрасовременные снегоступы выполняли еще одну функцию: их стальные когти обеспечивали прекрасные ходовые возможности даже на обледеневших склонах.
Спасибо Наталю, мы сумели добраться к ужину без приключений.
Ужин был обилен и вкусен. Йорг так и не развеселился. Перед самым уходом он в совершенно русском духе предложил продолжить заседание в ночном клубе.
Помня о ранней побудке, все дружно отказались.
Утром Йорг выглядел так, словно ему пришлось бороться по меньшей мере с десятком ветряных мельниц. Встретив в моих глазах понимание, он заговорил о том, как они вчера здорово погуляли. Его не слишком веселый вид побудил меня спросить, не проигрался ли он в карты. Он сказал, что в карты они не играли, просто пили.
Женщины?
Он отрицательно и с явной печалью качнул головой.
Женат?
То же движение головой.
- Но в общем-то у меня девушек – вооо! – слишком бодро отрапортовал он.
 |
|
|
Угадал.
Родители Йорга приехали сюда из Сицилии.
Ранее, а точнее за ужином, представленный нам как лучший в регионе ски-прокатчик, Томас действительно устроил нам вип-обслуживание. Ботинки, доска, крепление, костюмчик – все сидело и подходило друг к другу идеально. На радостях я даже купил в магазине Веселого Тома термоноски.
Экипированные отменным образом, в прекрасном настроении мы вышли из ски-рума прямо под щедрые солнечные лучи для того, чтобы… два часа просидеть в кафе нижней станции и снова раздеться.
Из-за сильного ветра подъемники не работали. Йорг покатал нас по городу, рассказывая печальные истории о том, что вот здесь жил бывший Бонд, здесь находился особняк знаменитого певца. А теперь, что теперь? Теперь здесь не звезды, а таинственные русские. Вот бывший дом певца купил один из «ваших», - сказал Йорг, - и что он сделал? Первым делом обнес участок огроменным забором и теперь строит внутри настоящий дворец.
Космическая печаль, лежавшая на челе Йорга, так и не позволила мне задать сакраментальный вопрос о популяции здешних овцебыков.
Думаю, это бы его сразило, как сразило его далекого предшественника известие о том, что производство рыцарей прекращено за ненадобностью.
Дыхание Франции здесь чувствуется во всем. Встретившие нас представители офиса по туризму быстрее говорят, все время шутят и улыбаются. На ужин нас отводят в местную достопримечательность – огромный трех- или четырехэтажный ресторан, расположенный в так называемой тематической деревне. У нас такие называли вначале потемкинские, затем «а-ля рюс», здесь же на этностиль напирают не слишком: разве что черно-белые костюмчики официанток напоминают расцветкой местных полосатых коров.
 |
|
|
Вначале я допек сидевшего рядом со мной Пьера историей о поисках овцебыка, грозившей обернуться поисками нового Грааля, но тут во мне заговорила совесть, и разговор перешел к забавам молодости.
Эта история вышла еще печальней, поскольку «вот де раньше я мог позволить себе то, то и то, а теперь»…
И тут я совершаю самую ужасную оплошность.
Я превращаю его аксиому, что «теперь ничего нельзя», в теорему.
Почему?
Действительно, почему нельзя встать, сесть за руль и поехать на северо-запад Щвейцарии, туда, где в молодости ты собирал волшебные грибы и валялся на альпийских лугах в медовых травах?
Ведь Лев Николаевич Толстой, а ему-то было ого-го, надел рубаху и пошел себе на станцию, чтобы осуществить детскую мечту – уехать на поезде «куда-нибудь».
Да-да, только нужно дожить до восьмидесяти лет, чтобы это «куда-нибудь» снова появилось в ослабшей памяти.
Странное это место, Вербье.
Ночью я периодически просыпался от жары, слушал шум бегущей под окнами речки, смотрел в окно на громоздящийся в ночь абрис гор.
Костюмов местный прокат не предусматривал, Пьер добыл его для меня лично. Он выглядел совершенно новым и гладким.
 |
|
|
С момента катания в Церматте прошло уже четыре дня. Не подведет ли сноровка? Нет, все идет нормально, разве что после первого же спуска, нам предложено скатиться с Мон Форта, высшей точки Вербье. Мне даже в голову не пришло, что можно и не лезть на черную, да еще с набитыми до могула шишками трассу.
Ни минуты не сомневаясь в своих силах, с покорностью жертвы или с одержимостью параноика (кому что ближе) я вошел в кабину подъемника. 3500. Вышел. Начал пристегиваться. На узкой полке, выводящей на широкий участок склона, все казалось неудобным: легкий наклон, символическая лента вместо ограждения.
Вроде пристегнулся. Начал подниматься… и даже не заметил, как проскочил под лентой на крутой участок.
Я понял, что лежу на спине, ногами вниз, и пытаюсь остановиться. Не тут-то было – я разгоняюсь. Край доски скребет по склону, я лежу плашмя и все-таки еду. Скорость достигает таких величин, что я начинаю подпрыгивать на буграх, доска теперь сцепляется с жестким снегом на доли секунды, скорость увеличивается, меня подбрасывает и разворачивает на 180 градусов. Я опять на спине, но уже головой вниз. Только не кубарем. На удивление я остаюсь совершенно спокоен, хотя прыжки на буграх не дают никакой возможности затормозить. Из тормозных средств, кроме доски, в моем распоряжении разве что пальцы. Тело подсказывает, что это больно и бесполезно. Я слушаюсь его, и оно каким-то чудом переворачивается со спины на живот. По крайней мере, теперь я смогу видеть, куда лечу. Хотя вижу всего лишь набегающие бугры да фонтаны снега от вытянутых вперед рук. Передний кант не тормозит в той же степени, что и задний. Главное, сейчас вспомнить место, с которого сорвался. Где это? До каменного островка, разделяющего склон на правую и левую части, после… или как раз под ним?
| В моем случае урок выглядел так: на гору – быком, с горы – бараном. |
И я произношу самую короткую и простую молитву, на которую был способен в тот момент. Вот она, может, кому пригодится:
- Бог, ты вообще где?
Персонального ответа я, разумеется, не получил, зато впереди и чуть левее по курсу возник разукрашенный под осиное брюшко ограничительный шест. Я успел выбросить левую руку и схватить посланную мне желто-черную соломинку. И хотя соломинка была чуть ли не в руку толщиной, она, предварительно выбив мне палец, переломилась именно как соломинка. Меня опять развернуло ногами вниз, я все еще ехал, но уже не подпрыгивая. Наконец, я почувствовал, что теряю скорость.
Метров через тридцать я останавливаюсь окончательно.
И с полминуты лежу, прислушиваясь к позывным сигналам тела.
Тело рапортует, что поломок нет.
Тогда я встаю и вскидываю вверх руки.
Для того, чтобы наблюдавшие за этим спектаклем коллеги облегченно вздохнули.
Странно, я не чувствовал себя ни героем, ни придурком.
Я ощущал себя действующим лицом какой-то поучительной драмы.
Своего рода посвящения в природу внутренних и внешних сил.
По дороге в отель мне позвонили из Берна и сказали, что сумка найдена и ожидает меня в аэропорту.
Кажется, один намек я понял.
А именно причину человеческой одержимости горами, скоростью и высотой.
«Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал», - с авторитетной хрипотцой провозглашал ныне забытый бард.
 |
|
|
Но при чем здесь овцебык? – все еще ныл грозивший обернуться анекдотом вопрос.
Овцебык, овцебык, - повторял я, не желая уезжать из Швейцарии с неразрешенной загадкой.
Овцебык. Овца и бык. Между овцой и быком…
Я почему-то вспоминаю лежащего у ног деревянного Христа неуклюже вырезанного агнца.
Вот оно! Человек… это середина. Между овечьей покорностью и бычьим упрямством. Между жертвенностью агнца и свирепостью быка. Между следованием обстоятельствам и брошенным им вызовом.
В моем случае урок выглядел так: на гору – быком, с горы – бараном.
Находясь между этих крайностей, мы все и каждый в отдельности всегда будем искать свою точку на соединяющем их отрезке. Точку равновесия между быком и бараном.
Точку синтеза.
Которую мне, предварительно освобожденному от лишних материальных оболочек, местные хранители тайного смысла явили в образе овцебыка.
Идеальный образ свободы от крайностей.
И каков же счет состязания с местными троллями?
Победила дружба.
А как вы думали?
Альберт Егазаров
15.01.2007
Прочесть отзывы
Прислать свои впечатления
Другие статьи автора на сайте:
Механическая пьеса для кипящего чайника
Сизиф на лыжах, или Вверх по склону, идущему вниз
