Секреты тренировок Хермана Майера

От переводчика: Техника катания на горных лыжах – это, несомненно, тема, интересующая каждого спортсмена-любителя или увлеченного новичка. Ведь путь к совершенству в любимом деле всегда был приятной дорогой, по которой множество людей идет всю свою жизнь. В настоящее время Российской Федерацией Горнолыжного Спорта и Сноуборда готовится выход в печать учебник Венской государственной школы тренеров и инструкторов Австрии. Надеюсь, многие разночтения и многообразие толкований одного и того же движения или элемента техники упразднятся с выходом этой книги сами собой.

Что же касается кондиции (ОФП), позволяющей легче достигать своих целей в нашем любимом деле и являющейся фундаментом этого дома, под названием «горнолыжная техника», то этот вопрос всегда интересовал всех в очень незначительной степени. Считаю это совершенно незаслуженным. Ведь, если мы хотим выполнять эти сложнокоординационные движения, то необходимо подготовить мышцы, связки и сердечнососудистую систему таким образом, чтобы можно было с удовольствием докататься день на курорте или доехать до финиша без снижения работоспособности и при любых обстоятельствах и любом техническом уровне не получить травму.

Сейчас, по окончании сезона, настало время начинать подготовку к следующему. Как раз в этот период горнолыжники всего мира уделяют внимание восстановлению и улучшению фундаментальной выносливости. Это и есть тот фундамент, на котором можно построить здание для любого вида спорта. Освоение техники подготовленными новичками происходит гораздо быстрее, чем людьми далекими от спорта.

Горные лыжи подарили нам не только радость скольжения в приятном окружении горной природы. Это и звезды спорта и спортивные технологии, которые позволяют выйти на пределы своей работоспособности и люди, которые кропотливо работают для успеха и передают нам свой опыт. Таким человеком является Хайнрих Бергмюллер. Этот человек работает в горных лыжах со спортсменами Кубка Мира более 30 лет и первый, кто выложил технологию физ. подготовки на широкое обозрение.

Его книга «Тренировочная программа Хермана Майера» - тот шедевр и секретная информация, которые усадили весь Кубок Мира на велоэргометры и позволили другим нациям конкурировать с австрийской «Power Team». А то, что он смог вернуть Хермана Майера не только в спорт, когда вопрос стоял о сохранении ноги, но и на пьедестал доказало его правоту его самым последим критикам.



Между жизнью и смертью

Пятница, 24. августа 2001г. Один из этих ясных солнечных, почти уже безвкусных летних дней, какие изредка выдаются в горах. Херман появился в моем офисе в олимпийской базе незадолго до 16-00. Так как он только 2 дня назад вернулся из Чили после лыжных тренировок на снегу, я настаивал на том, что он должен был спать дольше. Он был отдохнувший и выглядел ослепительно, загорелый до шоколадного цвета, как после летнего отпуска, расслаблен и в хорошем настроении. И он был полон сил. В Портилло он безоговорочно выиграл у своих коллег по команде, показал лучшее время среди других на высокогорном снегу. Его результаты на эргометре были лучше, чем когда-либо. Мы еще никогда не преодолевали жесткую и порой утомительную развивающую тренировку так хорошо как на этот раз. Каждая тренировка выносливости выглядела прогулкой, силовая тренировка легкой рутиной. Да, Херман был в такой хорошей форме, какой только можно ожидать от спортсмена.

Еще дважды по 30 минут. После расслабляющей терапии магнитного поля и получаса упражнений на растяжку Херман вернулся в мой офис. Мы поболтали еще о тренировке в Чили, и Херман порадовался тому, что все шло так хорошо. Как он позже согласился, уже к тому моменту ему стало тревожно из-за того, что подготовка к сезону на этот раз шла так безупречно.

Он попрощался с нашими сотрудниками и исчез. Чуть позже он пощелкал внизу кикстартером своего имитированного под Харлей мотоцикла собственной сборки и еще продолжал своё шоу перед входом. Сенсационный драндулет, на котором он впервые появился в эту роковую пятницу в Обертауерне, был темой разговора номер 1 у нас на горе.

Так как летом, когда коровы пасутся на горнолыжных трассах, здесь делать нечего.

Я еще удивлялся рюкзаку Хермана: странная вещь с жесткой пластиковой оболочкой, на которой можно было скатываться с горы. Только через полчаса этот спинной панцирь должен был спасти ему жизнь. С затихающим рокотом мотора Херман уезжал на выходные. И я с тревожным чувством уселся перед моим компьютером. Тут снова были они: это настроение, это мрачное предчувствие. Как тогда в январе 1991, наверху на старте скоростного спуска Лауберхорн, когда мой друг и протеже Гернот Райнштадлер погиб при падении на трассе. Это было самое ужасное переживание моей тренерской карьеры.

Мне пришло на ум, что я совсем не осведомил Анди Эверса, лыжного тренера Хермана, о тренировке на снегу в Чили. Я схватился за телефон и описал, как невероятно хорошо шли дела у Хермана на снегу. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой... Пока мы болтали, оживилась вторая линия. Очевидно, кто-то хотел слышать меня безотлагательно. Как только я положил трубку, сразу звонок. Это была Барбара Цехнер, наш коммерческий директор. Я сразу понял, что что-то произошло. „Пожалуйста, срочно позвони Харальду. Херман разбился на мотоцикле!" Мое предчувствие! Как оглушенный я звонил нашему главному врачу Харальду Ауфмессеру: „Как он?" „Выглядит неважно. Вертолет сейчас прилетит. Подожди, я даю тебе Хермана." Он выглядел растерянным, но спокойным: „Меня сбили, моей ноге конец."
- „У тебя есть сильные боли?"
- „Собственно, уже не очень."
- „Не вешай голову, мы приложим все усилия, чтобы ты снова выздоровел. Держись!" Шум вертолета прервал разговор.

«Я лежал там, держался за ногу. Стопа была вывернута в другую сторону. Нижняя часть голени свисала так, что джинсы изгибались. Я видел всё: сломанные кости, ногу, которая висит на нескольких мышцах. В этот момент я подумал: Ампутация! Потом я рассудил иначе, расслабиться и сохранять спокойствие».



Я был совершенно разбит, смотрел в пустоту. Я не смог бы никому звонить, даже своей жене. Что же я должен был сказать ей? Снова и снова я спрашивал себя: „Почему это должно было произойти? Неужели теперь все?" Я собрал все силы, чтобы прогнать эту мысль. Тогда у меня была только лишь одна картина перед глазами: я возвращаю Хермана. Вместе мы и тут прорвемся. Потом из моих мыслей меня вырвал телефон. Харальд Ауфмессер, Йоханнес Цайбиг, Артур Трост: наши врачи отмечались регулярно.

Артур подготовил все для срочной операции в больнице скорой помощи Зальцбурга. „Дела плохи. Однако, мы приложим все силы чтобы спасти правую ногу". Речь шла действительно о жизни и смерти. И все же я должен был ставить этот вопрос прямо: „Сможет ли он когда-нибудь снова кататься на лыжах?" „Не могу сказать. Перезвони мне после полуночи, я должен оперировать".

„Я срочно искал честного ответа и получил его. „Можно еще спасти мою ногу?“, спрашивал я Артура Троста. „Да“,- сказал он,- „Разумеется, речь идет об очень тяжелой травме“. Это была первая добрая весть, тут же всё стало выглядеть иначе"

В больнице скорой помощи Зальцбурга 7 врачей боролись за ногу Хермана. Мы полночи сидели на расстоянии 100 км в ресторане олимпийской базы и рассуждали.

Профессор Кристоф Папп, корифей пластической хирургии, был тем временем у операционного стола. После того как кости были собраны посредством 37-сантиметровых струбцин из титана, Папп заменял разорванные ткани на „свободный лоскут", взятый из левого плеча Хермана. Только через семь часов – утром в половине седьмого – ожиданию пришел конец. Артур Трост сообщил по телефону, что самое худшее уже позади. Потом оговорка: „Сможет ли он когда-нибудь ездить на лыжах, покажут следующие дни. Многое зависит от того, как протекает процесс выздоровления и как он выдержит психически". Я упал истощенно в кровать, чтобы поспать, хотя бы часок. Прежде чем закрылись мои глаза, я подумал: „Херман вернется".

Следующий день отрезвил. Херман лежал в отделении интенсивной терапии в палате с пятью жертвами аварий в тяжелом состоянии, и все они боролись со смертью. Что почти невыносимо для меня: нам к нему нельзя. Он передавал через врачей, что никого не хотел видеть, даже мать. Обреченные на бездействие все сидели в приемном покое, в отчаянии. Потом шок: отказала функция почек и Херман больше ничего не чувствовал ниже пояса. Он не мог двигать пальцами ног! Подозрение на паралич поперечного среза! Пока снаружи дюжины репортеров, фотографов и телевизионных команд ожидали с нетерпением, лыжную звезду тайком вывезли из клиники с помощью отвлекающего маневра, провезли через весь город в неврологию и задвинули в трубу МРТ.



«Это был наихудший момент, который я переживал когда-либо. С ушибами на спине и ягодицах я не мог лежать, но и двигаться в узкой трубе тоже не мог. Да еще эти постоянно чирикающие приборы. Меня бросило в пот и я был в полном отчаянии. Потом я подумал: «Больше не выдержу». В надежде на избавление я нажал на красную кнопку».

Вечером, слава богу, напряжение спало: симптомы паралича были вызваны гигантской гематомой, обширным кровоизлиянием в мышечную ткань и защемлением нервных волокон. Наконец, на следующий день нас к нему пустили. Мы – Родители и брат Хермана Алекс, его тогдашняя подруга Гудрун, его тренер и друг Андреас Еверс и я - обсудили положение и получили инструкции для посещения отделения интенсивной терапии. Я был шокирован тем, как выглядел Херман. Слабый, беспомощный. Тот, кто казался непобедимым. Его тело было одутловатым. Повсюду шланги. У меня было впечатление, как будто он даже не знал точно, что с ним произошло.

Херман был недоверчив. Видимо он полагал, что ему говорили не всю правду. Херман посмотрел на меня в отчаянии: „Как думаешь, я выберусь?" Я взял себя в руки и намеренно умалил значение этой серьезной ситуации: „Да конечно, ты выглядишь совсем неплохо. Теперь тебе только нужно иметь мужество". В то время как я выходил между тяжелоранеными, я думал: „Собственно, огромное счастье, что с головой ничего не случилось..." Тут ко мне подошла мать Хермана, оптимистка в нашей команде. После того, как их оставили, наконец, в комнате, она попыталась посмотреть на все в позитивном свете: „Он глядит вперед. Если мы дадим ему надежду и больше сил, он выберется."

«Когда они сняли повязку, и я впервые увидел мою ногу, у меня навернулись слезы. Моя голень была толще, чем бедро. Я думал: "Это она должна войти в лыжный ботинок? Этого не будет никогда, больше никогда!»

Следующие дни я мотался между олимпийской базой в Обертауерне и больницей в Зальцбурге. С каждым днем росла моя надежда. Тем временем средства массовой информации заливались сенсационными и ужасающими сообщениями. В то время как врачи в отделении интенсивной терапии пытались стабилизировать состояние Хермана, новостной журнал уже спекулировал известиями о возвращении в декабре.

На 9-ый день после аварии общественность впервые смогла составить представление о том, насколько плохо состояние Хермана на самом деле. Как раз, когда на экране моего телевизора в офисе мелькало интервью ORF со спортивным редактором Эльмаром Оберхаузером и борющимся со слезами Херманом Майером, зазвенел телефон. У одной немецкой фирмы было именно то устройство, которое я искал для первой тренировки на больничной кровати: ручной эргометр. Потом эта фраза в интервью, которая все еще звенит в моем ухе: „Я вернусь не таким же сильным; если дела пойдут, сильнее, чем раньше!"



О первых тренировках в кровати при помощи ручного эргометра много написано и много обсуждалось. Сам Херман рассматривает теперь этот эксперимент критически: „Собственно, это было безумие. Задним числом я должен сказать, что это было совершенно неправильно. Мое тело сопротивлялось, но я в этом участвовал, поскольку хотел непременно вернуться обратно". Может, лучше было бы уберечь его от этого мучения? Хотите знать мое честное мнение на этот счет? Тренировка на ручном эргометре была важным первым шагом по дороге назад. Попытайтесь войти в положение Хермана: Он привык тренироваться от 6 до 8 часов в день, и всегда с целью перед глазами.

И вдруг внезапно он был приговорен на безделье. Новыми целями, выполнимыми и в этом состоянии (например, дважды по 10 минут крутить педали руками, позже три раза по 10 минут и так далее), я пытался его отвлечь, поставить ему первые тренировочные задания. Это было невероятно важное психологическое мероприятие.

И была ли необходимость управлять этой тренировкой медицинским образом? Я снова говорю: «Да!» Как спортсмену экстра-класса, Херману это было привычно преследовать конкретные цели и задачи. Теперь он снова их получил. Воля не была сломлена. И я снова и снова говорил себе: «Нам нельзя позволить ему впасть в депрессию.» Итак, я брал с собой в больницу лактат-анализатор и колол Хермана в ухо после каждой серии, чтобы установить степень напряжения из изъятой капли крови. Когда у меня не хватало времени, эту работу подхватывал Анди Эверс, который тоже был у него ежедневно.

Херман был сконцентрирован на своих значениях лактата. Они улучшались ежедневно. Мы могли увеличивать сопротивление, как на обычном велоэргометре. Херман хотел и в больнице быть быстрее других. Все-таки через 2 недели после операции Херман уже самостоятельно добирался на костылях до туалета. Но все было омрачено мучениями, которые он должен был терпеть. Горы его мышц были как пенопласт. Когда я нажимал пальцем на мышцу бедра, оставалась ямка. Я волновался.

Еще одно тревожное переживание: Херман хотел самостоятельно встать с кровати, и у него подломилась левая нога. Лишь с большим трудом мне удалось подхватить почти 90 кг массы его тела и предотвратить падение. Тут мне стало ясно, что и с левой - как бы здоровой - ногой что-то не так. Как выявилось позже, гематомы сжали главный нервный канал в тазобедренной области.

„Невозможно себе представить, но я выглядел, как человечки с рекламы Michelin. Я лежал в кровати как мешок. Реально распухший, поскольку я выпивал 10 литров воды в день, чтобы промывать мои почки".

14 сентября, через три недели после аварии, Херман был переведен в частную клинику Ауфмессер в Радштадте. Там мы хотели реабилитацию постепенно перевести в умеренную тренировку.



Две больничных палаты переоборудовались в помещения для тренировки и физиотерапии. В одном стоял велоэргометр Хермана из Обертауерна. Да, Херман снова крутил педали. Разумеется, правая голень была настолько толстой, что он почти задевал раму. И все действовало как при замедленном воспроизведении. Херман похудел с 94 до 77 кг. Организм был совершенно ослаблен. Неудивительно после чрезмерной кровопотери, сложной операции, пребывания в отделении интенсивной терапии и загрузке большим количеством медикаментов. Он едва мог держаться на тренажере, и через 10 минут мы должны были делать более длинный перерыв.

В этом состоянии ему было бы невозможно начинать тренировки на высоте Обертауерна. На высоте 1800 м каждая спортивная нагрузка становится утомительнее – из-за кислородной недостаточности мощность снижается приблизительно на 10-20%. У здоровых спортсменов мы говорим, в таком случае, о, несомненно, положительном эффекте "высотной тренировки".



„Все было крайне утомительно. Даже при еде меня бросало в пот. И от пота чесалось во всем теле. Я даже не мог хорошенько просохнуть. У меня было ощущение, что из меня все стремилось наружу. Медикаменты, и все остальное. И с момента аварии я ни разу не спал обычным образом. Из-за медикаментов я постоянно был, как в трансе".

Херман начал тренировки внизу в Радштадте. В первую очередь он должен был снова научиться ходить. Наряду с двумя, тремя процедурами физиотерапии в день я подбирал упражнения на координацию и легкие укрепляющие упражнения. К этому прибавлялись 1-2 коротких тренировки выносливости на его любимом эргометре.

При этом он принес мне удручающее познание: «С напряжением, с которым он обычно крутил педали наверху в Обертауерне при 330-360 ваттах сопротивления, он умудрялся теперь внизу в Радштадте, где обычно все дается гораздо легче, создать только 70 ватт. Всё – одно сплошное мучение. Но все же, он продолжал бороться. Во время упражнения с маленьким мячом следующий регресс: Херман мог поднимать его "здоровую" левую ногу лишь с величайшим напряжением. Управление мускулатурой через нервные связи не работало!»

Авария Хермана внесла основательный беспорядок в рутину олимпийской базы. С 24 августа порой по 3 сотрудника одновременно оставлялось для того, чтобы "на месте" заботиться о Хермане. Во всяком случае, он был занят 14 часов в день, остальное время он спал. Вероятно, это была та самая круглосуточная опека, которая позволяла ему постоянно думать о возвращении. У Хермана не было времени думать о том, чтобы сдаться.

Его успехи были непостижимы для дилетантов и экспертов. На 16-ый день он делал свои первые шаги без костылей - еще сегодня видеокадры вызывают мурашки по спине. Нашему физиотерапевту Винсенту Фермойлену было все еще слишком мало. Он хотел видеть, как Херман еще перед выпиской в Обертауерн бегает в саду клиники Aufmesser. Это чудо становилось реальностью. А еще Херман своевольничал. В то время как он преодолевал последствия травмы после аварии, Херман взобрался на мотоцикл своих друзей и сделал круг. Он показывал страху зубы! 26 сентября, через 5 недель после аварии, Херман продвинулся так далеко, что мог снова тренироваться в олимпийской базе Обертауерна, там, где он заложил фундамент для его триумфального шествия пять лет назад.



„Исчезла вся мышечная масса. Я похудел на 17 кг, мой пульс покоя был слишком высок, а моя производительность на эргометре смехотворна. Мой организм больше не функционировал. Он словно умер".

Наши помещения физиотерапии были специально перестроены для Хермана и закрыты для обычных пациентов. Чтобы снизить высотную нагрузку, Херман пыхтел в кислородной маске. Он крутил педали день за днем. Общая выносливость, координация, сила, силовая выносливость, несколько позднее первые упражнения на скорость. Вся реабилитация базировалась на типичных тренировочных принципах Олимпийской базы: координация - выносливость – сила.

Неделю за неделей я сравнивал результаты Хермана; они становились явно лучше. Правда, тренировка была подобна ходьбе по лезвию ножа. Мой друг, достойный сочувствия, постоянно боролся с личными кризисами. Когда становилось совсем плохо, я позволял ставить эргометр снаружи и Херман крутил педали на теплом осеннем солнце. Но и это поднимало его настроение лишь ненадолго.

Впервые сомнения по поводу возвращения посетили меня перед Олимпийскими играми. Шефы ÖSV - Ханс Пум, Тони Гигер и лыжный тренер Хермана Анди Эверс - наметили супер-G в Гармише в конце января, как идеальный момент для возвращения. Периодически они встречались у меня на оперативных совещаниях. Ситуация была серьезна: До Олимпиады нам оставалось не больше 2-х месяцев. О том, чтобы встать на лыжи в ноябре нечего было и думать.

Я надеялся на чудо. Скорее всего, что-то в этом роде было возможно в теплом климате. Дубай казался мне идеальным для этого. Солнце, пляж и море, никакой разницы во времени и только 5 часов полета. Итак, я садился с Херманом в самолет и надеялся таким образом справиться еще и с нервными (обусловленными нервной проводимостью) проблемами в левой ноге.

"Тренировочные сборы" потерпели фиаско. Из-за болей Херман -должен был прекратить его первые ¬беговые попытки на пляже (одна минута бега, 5 минут ходьбы и так далее). Ночью он сетовал на сильную бессонницу. Единственными тренировками выносливости оставались долгие прогулки утром и вечером. В течение дня мы могли нежиться в феодальном отеле Jumeira Beach, экскурсионные туры были нам не по душе.



Единственным кульминационным моментом было посещение „Water World", где Херман встретился с первым испытанием на смелость с момента аварии: на устрашающей и очень крутой водной горке длиной почти 200 м он скатился в бассейн ногами вперед со скоростью 80 км/ч. Я сам должен был тоже преодолевать себя: при том, что такой желоб должен был быть мне, все же, привычен, как бывшему бобслеисту...

Вернувшись в Обертауерн я пытался вытеснить неудачу Дубайской поездки. В то время, когда коллеги Хермана гоняли в Колорадо по самой сенсационной спусковой трассе в кубке мира, я организовывал для Хермана беговые лыжи. Вместе с Андреасом Эверсом мы разработали программу перехода к горнолыжным тренировкам с обратным отсчетом времени. Бег на лыжах был важной первой ступенью. При температуре -20°С и в наступающих сумерках Херман начинал в спокойном темпе на лыжне Гнаденальма вблизи Обертауерна. Несмотря на это, пульс сразу подскочил на 160, 170 ударов в минуту. Многочисленные ¬медикаменты привели сердечнососудистую систему в полный беспорядок.

„Я совершенно растерял своё чувство лыж: Мои бедра стали словно спички и меня обгоняли туристы. Но снова оказаться на природе было так замечательно".

Между тем, левая нога была явно тоньше, чем правая. Так как нервный канал в левой тазобедренной области был сдавлен, мышцы оставались энергетически обделенными. И ни один врач не мог нам сказать, решится ли эта проблема и когда это произойдет. Так я включил в команду медперсонала моего старого школьного друга Александра Холляйса, кинезиолога (при помощи функциональных тестов он определяет, например, энергетические блокады). Кроме прочего, он помог справиться с последствиями травмы и снова обеспечить мышцы энергией. Наконец, настал момент, определиться с первыми пробами Хермана на горнолыжных трассах.

Это произошло за неделю до рождественского вечера. Солнце озарило утренним светом белые вершины над Обертауерном. Минус 16 градусов, трассы в жестком вельвете. Подъемник ниже Зеекар-Хаус заработал на этот раз раньше. Только для Хермана. Первая попытка встать на лыжи. Совершенно секретно! Херман появился в полном гоночном обмундировании – и поехал, как ни в чем ни бывало. Учиться поворачивать? Как бы не так! Мои опасения были безосновательны.



Потом через 5 дней он делал это официально на Грисенкар, своем домашнем склоне во Флахау. Пять телекамер сопровождали его по трассе, еще фотографы и 3 дюжины репортеров. Херман боялся не катания на лыжах, а толпы, следовавшей за ним в долину. И это было вполне обосновано. Один неумелый оператор даже проехал по его лыжам, оцарапав в нескольких сантиметрах от поврежденной голени.
Не выдумать, что могло бы произойти.

Во всяком случае, мировая пресса была довольна представлением, и заливалась сенсационными сообщениями. Для дилетантов это выглядело, как будто бы ¬Херман Майер никогда не прерывался. Вероятно, действительно ни один горнолыжник не стоит на лыжах так гениально, как он. Иначе кто снова думал бы о тренировке, еще находясь в отделении интенсивной терапии? Только так было возможно чудо – возвращение на трассу через 144 дня после «почти-ампутации». Простой смертный прихрамывал бы еще долгие месяцы с костылями.



До открытия Олимпиады нам оставалось всего шесть недель, и несмотря на это, почти все на Олимпийской базе думали на тот момент, что всё могло бы еще получиться. Вероятно, только сам Херман мог оценивать фактическую тяжесть травм. Левая нога всё еще не функционировала. Вызванная нервным сбоем проблема ухудшала как снабжение мышцы, так и столь важную в горнолыжном спорте тонкую координацию.

Если мы еще имели шанс, то лишь тогда, когда бы мы пренебрегли тренировкой выносливости и форсировали тренировку силы и тренировку нейромышечной скорости. Таким образом, я встраивал упражнения, как шесть раз по 6 секунд максимального вращения эргометра на холостом ходу или Tapping (топтание) бег на месте, причем время контакта измерялось электронно. Успехи держали себя в рамках приличия. К этому добавились еще почти непереносимые боли, на которые ежедневно жаловался Херман. Они не допускали также никакого нормального ритма сна. Эти проблемы должны были решиться лишь по прошествии месяцев. Но так долго в Солт-Лейк-Сити не ждали.

В начале января мы должны были окончательно отказаться от Олимпиады в 2002 году. И я впервые не знал, что дальше. Как я мог теперь еще мотивировать Хермана? Решение: я позволил ему лететь на несколько недель на Карибы для дайвинга с акулами. Шесть недель он делал только то, что доставляло ему удовольствие. Затем он продолжил борьбу. Он хотел, по меньшей мере, снова стать совершенно здоровым.

__________________________________________________________________________
Впервые опубликовано на www.toalpes.ru. Там же можно прочесть и другие главы этой книги.

Автор: пер. Александр Игольников