Ёбооо, Гуглолёт, Пугало и Разгоняющий тучи

*Для тех кто предпочитает слушать, есть начитка, можно слушать.

Вещица с непростым названием, по сути приквел к MindTravel в лучших традициях Ридли Скотта и Джорджа Лукаса))), не оставляющая иных версий в диагнозе автора, если кто разбирается в психосоматике))). Однако, как всё-таки прикольно управлять Галактикой! Пусть иногда, и в тайне от санитаров. А если несколько более серьёзно, то написано вроде и про лыжи, а вроде бы и про многое другое. Может потому, что лыжи, бабы и портвейн - есть вполне естественные, необходимые и достаточные координаты в нашей системе отсчёта?

Мы не виделись с Проводником довольно долго. Год назад, когда мы с Женькой уже собирали лагерь, чтобы выйти на 110-й километр, он заявил, что остается, забрал у нас палатку, еще кое — какое бивачное снаряжение, помахал нам рукой и отправился в чахлый кустарник за дровами. Это было в его стиле, поэтому мы не особенно удивились. Оглянулись на него из — за перегиба, покричали что — то на прощание. Он даже не обернулся.



Не скажу, что я сильно скучал по нему за этот год. Точнее сказать, меня больше интересовали новые практики, о которых он только обмолвился. Практика полетов астрального тела (как её называл Проводник «Гуглолет», дико хохоча при этом) далась мне неожиданно легко. Правда он бранил меня за угловатые движения в воздухе и постоянно далдонил о том, что надо менять снаряд, непонятно, чем ему не нравился мой Custom. Я ухмылялся и обещал привезти что-то особенное. Он не знал про мою страсть к телемарку. Теперь мы сидим с ним на наддуве, под которым кипит работа по постановке базового лагеря, и дымим в закат.

— Ты все время был здесь?
— Конечно нет, зима здесь холодная, её имеет смысл проводить где-нибудь в Сибири, там тепло и снежно.
— Ты был севернее; Хадата, Оченырд?
— Пока только на «Гуглолете», но если ты соберешься, то я обязательно увяжусь за тобой, мне нравится твоя организация.



Мне и самому понравилась организация заброски. Неполные сутки с того момента, как мы выехали из Екатеринбурга уместили довольно много событий и перекладного транспорта на пути к базовому лагерю под Малым Пайпудынским хребтом.

Алкотрип в микроавтобусе под вопли Шнура с финалом на посту ДПС при въезде в Тюмень, долго втолковываю инспекторам то, что на крыше закреплены лыжи в чехлах, а не «стингеры» и «мухи», пытаюсь уточнить дорогу до улицы Пархоменко… или Пономаренко… не помню. Саня, наш водитель и хронометрист в это время ссыт в стакан, у него пытаются найти амфетамин, аэропорт в предутренних сумерках, рамки, стойки, перегруз, «Боинг» с куском теплого рыбного пирога, похмелье и полубесонная ночь тяжело стучится в виски – девушка! воды будьте любезны, без газа, АиФ – Дима и Вова поздравили друг друга с первым мая, какая радость, теплая встреча в Салехарде:

– Слава! Как я рад тебя видеть, Стас, Антон – рад знакомству! На переправе очередь в «подушку» и жуткий холодный ветер, берем ее штурмом в два захода, газель, вокзал Лаптей, поезд на Воркуту, Харп – привет, Юра, давно не виделись, как сам?, в грязном вагонном окне дремой плывет Райиз, Быстро!!!

Поезд стоит минуту – восемь кулей, лыжи и прочее снаряжение вылетает в узкий зев двери за 48 секунд, сдержанная встреча с мужиками в балках, отель «Воркута» — бывшая общага, теперь просто сарай, хоть и с окнами и дверьми, куда оставляем ненужные вещи, замызганный лист из порножурнала, кажется кто-то прихватил его с собой, четыре километра на вездеходе, пару часов марша под рюкзаками, палатки, костер, ну, что, «штанги отошли» — первая порция коньяка оттеняет в мозгу небесную синеву приятной усталостью…





Проводника немало удивили мои лыжи. Он долго вертел их в руках и разглядывал. Больше всего ему нравилась инкрустация языков пламени на поверхности топа, выполненная из тонкого шпона.

— Это настоящее дерево?
— Более того, это ручная работа.
— А крепления?
— Это для того, чтобы делать телемарк.
— Это что?
— Ну… Ты видел когда-нибудь, как пляшут кришнаиты и прочие поборники всеобщей любви? Примерно тоже самое, только на лыжах и с горы. Короче, завтра покажу, — я даже почувствовал некоторое превосходство над Проводником, ощущая его детский интерес к вещам, доселе ему не знакомым.
— Ладно, завтра покажешь… Эти люди – все твои друзья? – внезапно переменил он тему, — кивая на копошащихся под наддувом.

— Трудно сказать. Для меня понятие дружбы ассоциируется с беззаботной беготнёй в детском саде и обжимашками с девчонками в десятом классе. Сейчас я стал стесняться произносить это слово. Правильнее сказать, я на одной волне с этими людьми и мне это нравится.

— Ба! – воскликнул Проводник – Так ты и дома практиковал кое-что?
— Практиковал — слегка смутился я, — но немного, например, практику «Человек из Кемерова» (Это довольно простая практика, заключающаяся в том, что вмешиваться в ситуацию необходимо только тогда, когда есть уверенность в положительном исходе.)
— И как?
— В обычной городской жизни, работе, семье помогает здорово.



***
Проводник запустил «Гуглолёт» почти сразу по выходу из базового лагеря. Я видел, как он помахал мне рукой, когда уже парил над «Восьмерками». «Лентяй!», — подумал я, твердо решив запыхтеть на вершину вместе со всеми, и оглянулся назад. Наша группа ровным темпом втягивалась в пологий подъем от лагеря к горам. Последние кустики остались позади, и вокруг осталась лишь белая пустыня.

Был один из редких в этих горах день, когда легкий ветерок лишь приятно холодил разгоряченное подъемом тело. Солнце светило сквозь высокие редкие кучевые облачка так, будто большое стадо огромных солнечных зайчиков неспешно брело по рельефу гор, бесконечно его меняя; то уменьшая, то увеличивая крутизну склонов, раздувая из маленьких снежных козырьков большие наддувы, перемещая скалы.

Невероятное движение пейзажа обостряет прокуренное обоняние и стирает пыль с матрицы сетчатки в глазах. И снова, как в детстве, за ближайшими перегибами скрываются необъятные горизонты, надо только чуть потерпеть на подъеме, а нос чует остро, и снова вокруг только такие же, как и я, беззаботные друзья. Я вижу в лицах своих спутников то трогательное восхищение окружающим миром, которое можно увидеть только в лицах детей, шагающих по улице в театр, взявшись за руки по парам. Решительно, подъем стоит того, чтобы не променять его на «Гуглолет»!





С «Писюна» решили ехать левее пути подъема с последующим уходом за перегиб в северный цирк. Проводник всем своим видом показывал свое безразличие к варианту спуска, граничащее со спесью. «Замастерился, козёл», — думал я, — «Щас я тебе покажу»!

С перегиба я окончательно отпустил лыжи, ветер засвистел в ушах, анорачка из легкого капрона затрепетала. Активно закручивая корпус в дугах, я чувствовал, как стихает шорох снега под лыжами. Фактически я уже резал лыжами упругую очень скользкую субстанцию. Это был воздух. Высота была небольшая, поэтому рельеф горы мчался на меня с умопомрачительной скоростью.

Упиваясь ощущением этой скорости, я пролетел мимо ошарашенного Проводника. «Извини, парень, не смог остановиться», — с некоторым злорадством подумал я и прибавил прыти. Инерции хватило, чтобы вынести меня на противоположный склон цирка как раз к месту, по которому обычно проходила тропа подъема на «Тяпку».

Здесь было удивительно красивое место для перекура. Снежный склон был практически перпендикулярен солнечным лучам, поэтому стояла неимоверная жара. Получилось небольшое вынужденное ожидание; двое ребят карабкались вслед за мной – наш финдиректор Саня и Сергеич, старейшина, шаман и единственный доскер в команде.

Время было чем занять. Поднимающиеся Саня и Сергеич периодически органично сливались с пейзажем, делавшие вторую скатку с «Писюна» ребята были едва видны невооруженным глазом, поэтому приходилось загонять трансфокатор видеокамеры на максимум, солнечные зайчики, бредущие по тундре и горам, свидетельствовали о предстоящем ухудшении погоды. Все это великолепие, пусть и в эрзац виде нолей и единичек, укладывалось в память фотоаппарата и видеокамеры. Распаренный активным днем и маревом я незаметно для самого себя потихоньку засыпаю…





Мерными движениями вгоняю кошки снегоступов в податливый, размягченный солнцем снег. Остается буквально метров двадцать до выхода на гребень. Под ногами огромный крутой снежный склон, уходящий в небо. Двадцать метров как квинтесенция четырех часов пахоты для уставшего тела и предтеча того, ради чего нужно это самоизнасилование – спуска на лыжах. В ногах легкая дрожь.

«Боишься меня?», — слышу я вопрос из снега. Молчу, потому что знаю, что страх есть. Надо быстрее встегнуться в лыжи, тогда страх уйдет. «Мы на гребне! Вершина левее и выше!», — слышу я кого-то из группы, преодолевшего эти долбанные двадцать метров первым. Траверс бесконечно долог. На запад хребет обрывается двухсотметровой отвесной стенкой. «Боишься меня?» Поздно уже бояться, мы на вершине!

— Саня, готов принимать – вырывает меня из сна Санин голос в рации. Горы отодвинулись, заветная вершина Пендирмапэ Центральной уменьшилась до едва заметной закорючки на хребте. Мы едем из под «Тяпки» по широкому мягкому и не крутому склону…



Вечером в лагере царило оживление. Прибыли Антон и Стас из Салехарда, привнеся в коллектив кое — что из продуктов и алкоголя, самыми важными из коих были признаны лимоны, поскольку в их обязанности входило поучаствовать в солянке и, что более важно, будучи обвалянными в сахаре стать доброй закуской коньяку. Лимоны с возложенными обязанностями справлялись хорошо, судя по возрастающему людскому гулу.

— Тебя что-то беспокоит? – поинтересовался Проводник, когда мы с ним снова уединились около чахлых лиственниц сверху наддува.
— Погода портится…
— Прими это. Если снизу облака, то сверху всегда будет солнце…"

«Я смотрю на все продукты, все продукты смотрят на меня, между нами пустота, пустота»… С легкой руки Сани, нашего хронометриста, я застрял на этой авангардной песенке, с как казалось на первый взгляд, идиотским текстом. Отличная песня для завхоза, между прочим.

Я копаюсь в продуктовых мешках в поисках жертвы для поедания на завтрак. «Я смотрю на макароны, макароны смотрят на меня, между нами пустота, пустота»… А может и правда, макароны? Вот они, одинаковые, красивые завитушки, радостно глядящие на меня. Выуживаю из мешка пару хрустящих пакетов, вспарываю и отправляю этих красавцев в бурлящий котел вслед за сухими овощами. Чуть погодя вываливаю туда же заранее приготовленный зервак из тушенки, колбасы, обжаренной с луком и ароматными приправами. Еще несколько минут жертвенное блюдо должно настояться, чтобы подернуться томной поволокой дымка и взвеси пепла, витающего над костром. Теперь можно колотить черпаком по звонкой миске, созывая всех к ритуальному совокуплению с едой. Макароны в обрамлении овощей, мяса и приправ еще более красивы и призывны.



Мне не нравятся завтраки в походных условиях. Завтрак в миру – это необходимая условность начала дня, не зависящая от его исхода. Завтрак здесь – это всегда кредит еще невостребованному телу. Это всегда долг мечтам души. Он выдается под очень высокий процент и на короткий срок. Пени – это разочарование невостребованности полученных калорий. Форсмажоры в виде плохой погоды, неисправного снаряжения, или неважного здоровья кредитором к рассмотрению не принимаются.





Красота утренних макарон не поддержана красотой окружающей. Декорации вокруг нас сменились; на подмогу приползшим еще вчера стадам верхних кучевых доброжелательных облачков подоспела мрачная серая рвань, взявшая в плен горы. Рвань мечется по тундре, бьется о склоны гор, то взлетает вверх, прячет в себе вершины, то прижимается к чахлой растительности, сгибая ее. Похоже, что кредит, выданный за завтраком не будет погашен в срок.

«…И все что у нас есть – это радость и страх. Страх, что мы хуже чем можем, и радость того, что дело в надежных руках…», — будто угадывает мои мысли Проводник, хлопает меня по плечу, подмигивает, надевает рюкзак с доской и направляется в сторону Домашнего склона. «Домашний, так Домашний», — думаю я, — «Чего я там не видел?». Двести метров перепада, полчаса подъема, наиболее интересный склон северо-восточный… Чего еще? Ах, да, наверху всегда кучкуются куропатки. Наверное, потому, что вершина практически всегда свободна от снега, птицам удобно ковыряться в почве.

Домашний — это склон для плохой погоды, когда дальние маршруты закрыты облачностью, хотя я почти уверен, что в солнечный день с верхней точки будет потрясающий вид на весь хребет. Энергии веселых утренних макарон более чем достаточно, чтобы быстро забежать наверх. Брр…Под ногами лед, ветер пытается забраться под одежду. Хорошо, что в рюкзаке есть запасная куртка. Спуск по льду – это всегда ответственное дело. Старательно выделывая полуповороты, мы съехали половину склона. Дальше нас ожидал сюрприз. Видимо, общий положительный градиент майских температур отквасил снег и интересное место с перегибом и крутяком мы лихо отмахнули. Постоянное непостоянство Полярного Урала, однако.









На втором подъеме Проводник куда – то пропал. Обычное дело. Тем не менее, я пристально следил за тем, куда он отправился и что будет делать. Вскоре он маленькой точкой появился наверху «Корыта», едва видимый сквозь серую облачность. Какое-то время точка была неподвижна. Затем мое внимание привлекло движение облачности вокруг; в нем угадывался некий порядок. Космы облаков то свивались вместе, и становились в этих местах темнее, то прореживались, приобретая белесый оттенок. Более того, в этой диковатой картине угадывались черты. Черты исполинского пса, очень похожего на лабрадора; добродушная морда, складки шкуры, закорючка хвоста. Лабрадор скосился к точке, которой был Проводник, и судя по движениям пасти, о чем – то говорил с ним. Потрясенный этой картиной, я продолжил путь наверх. О чем они говорили? Если это практика, то в чем она заключается и каковы будут результаты? Между тем, погода несколько улучшилась; кое – где стало проглядывать солнце, ветер немного утих. Второй спуск прошел по снежной каше, моментально появившейся, как только солнце осветило склон.

— О чем ты с ним разговаривал? – накинулся я на Проводника с расспросами, когда он появился вечером в лагере.
— О погоде.
— ???
— Видишь ли, с такими зверями еще можно поговорить, можно о чем-нибудь попросить и он сделает. Они добрые. Например, его можно попросить подвинуться с нужной тебе горы, чтобы открылось солнце. Я попросил его чуть убрать хвост, чтобы Домашний склон осветился солнцем. Но, есть и другие, с которыми бесполезно договариваться…и они скоро придут сюда. Он сказал мне. Стая бешеных собак уже близко. Но есть шанс, что они нас не заметят.
— Это значит, что завтра будет пурга?
— Да.
-…Какова их природа?
— Ты, что, физику не учил? Это облака, взвешенная водяная пыль, пар, жидкий снег…
-Насмехаешься?
-…В каком-то смысле это твои ассоциации. Люди иногда склонны видеть в природе некоторые неожиданные вещи. Чем более развито твое ассоциативное мышление, тем неожиданнее мир. Вспомни хоть Пикассо. Однако, самое главное здесь – это результат. Какие бы идиотские образы не представали перед тобой, важно то, что происходит по твоей воле в том мире, который видят остальные…
— Куда этот пес отправился теперь?
— Какой пес? Это был кот! Да и какое мне дело до его пути… Спроси у него сам…







На этот раз пурга была короткая и веселая… как утренние макароны… Дались мне эти макароны! Что у нас там было еще по тексту? «Я смотрю на чебуреки, чебуреки смотрят на меня. Между нами пустота, пустота»… Так – то лучше! Только где тут взять – то эти чебуреки?

Проводник говорит, что пурга – лучшая практика внутреннего равновесия. Можно долго спать утром, пока, наконец, самые голодные не начнут гундосить о том, что неплохо было бы закинуть чего в топку; можно сидя в палатке смаковать кружку дымящегося кофе, сваренного тут же в тамбуре на газовой горелке, можно выйти из палатки в открытый космос, откопать в стремительно заметаемой кухне пластиковую бутыль с пивом и притащить ее в палатку, чем привести в неописуемый восторг ее обитателей, можно засечь время, потребное отважимся на дефекацию смельчакам – в среднем получилось 37 секунд, можно изготовить из визиток какого – то спортивного магазина игральные карты и скоротать время за игрой в «Дурака», можно, наконец, виртуально вздрочнуть забравшись в спальник, когда занемеет от долгого сидения спина и пивные пары начнут навевать дремоту и захочется спать, исчезла же интересная картинка из отеля «Воркута». Важно, по словам Проводника, всем этой чепухой, являющейся по своей сути просто убийством времени, заниматься с максимальной самоотдачей. «Зато коллектив сплачивается!» — говорит Проводник, воздев перст к потолку палатки. Бездействие меня бесит. Наверное, потому, что я неуравновешенный человек. Я неистово жду окончания пурги. Хотя Проводник в чем – то безусловно прав…



Новый день не принес хорошей погоды. Однако, предчувствие некоего значимового грядущего не покидало меня. Надо было разобраться со всей этой небесной живностью, двигать облака по небу, как это делал Проводник, мне еще не доводилось.

Погода располагала: над «Восьмерками» клубилась уже знакомая рвань облаков. Не колеблясь я скомандовал выход в направлении неведомого. По пути подъема на «Восьмерки» есть место, где меня всегда охватывает неизвестно откуда взявшееся, щемящее сердце, радостное чувство. Это происходит всегда и длится несколько минут в зависимости от темпа ходьбы, которым я прохожу метров сто.

Ничего примечательного на первый взгляд в этом месте с точки зрения красоты окружающих гор нет, разве что полностью открывающийся цирк «Корыта». Когда я поделился своими переживаниями с Проводником, он лишь усмехнулся, сказал, что про подъем Кундалини я бы мог узнать и без его помощи, а это место скорее всего обладает теми свойствами, которые присваивают сейчас многим скалам, полям и прочим географическим определениям и, что сейчас с легкой руки Кастанеды «Мест Силы» стало огромное количество, но лишь немногие из оных являются в действительности таковыми и предложил мне за заморачиваться, спрятать Кундалини в штаны и топать побыстрее.



О том, что мы довольно близко подошли к обрывам, обрамляющим «Восьмерки» с севера, я понял, когда увидел в десяти метрах впереди и справа по ходу черные гребни скал, спадающих круто вниз. Жесткий ветер вперемежку с плотной облачностью предопределили дальнейшие планы. Не дойдя до вершинного плато метров сто, мы надели лыжи и потихоньку эвакуировались по льду в сторону пути подъема. Как только видимость улучшилась, мы ушли на северный, более крутой, склон, что несколько разнообразило тоску бегства.

В цирке между «Восьмерками» и «Писюном» ветра не было, это позволило осмотреться. В кажущейся безысходности дня белесым пятном выделялся юго-восточный склон «Писюна». Определенно, он был завален наметенной подушкой целины! Я даже не шел, а бежал туда, несмотря на легкую отдачу лыж по причине отсутствия камуса.

Ребята, которые решили двигаться вслед за мной, несколько отстали. У основания склона я остановился и огляделся. Вверх уходило целинное поле, «Восьмерки» и Пендирмапэ были закрыты большим сгустком облачности. Времени на разгадывание этого образа не было, просто нужно было быть там. Я запустил «Гуглолет» и за пару секунд оказался снова в ста метрах ниже «Восьмерок». Ветер только усилился, а видимость ухудшилась. Было довольно жутковато. Теперь скрылись из вида даже гребни скал, которые мы видели утром. Двигаясь практически наощупь, я предолел последние сто метров подъема на плоскость «Восьмерок» и остановился в нерешительности. Что делать дальше?

Когда разглядываешь переливы облаков издалека, то очень просто можно увидеть в них что – то большее, нежели атмосферные явления, но когда находишься непосредственно внутри, да еще стоя на ураганном ветре и без видимости и ориентиров в горах, то единственное чувство, которое можно испытывать – это страх. Не зная что делать, я сбросил рюкзак с лыжами и сел на него. Какое – то время я слышал только вой ветра и чувствовал спиной твердый напор ветра. Затем мне показалось, что в нестерпимый вой ветра примешивается посторонний звук, очень похожий на урчание сытого кота. «Так ты все – таки здесь!», — подумал я и, вскочив, заорал:
— Здравствуйте, уважаемый Кот!
— Здравствуйте, не надо так кричать, я Вас прекрасно слышу – растягивая слова, медленно ответили мне. Пока я никого не видел, но из уважения решил не вертеться на месте в попытках что – то рассмотреть.
— Я к Вам по делу, у очень мало времени.

Это было довольно бесцеремонно, но времени у меня действительно не было, я стремительно замерзал. Неизвестно сколько эта животина могла бы разговаривать со мной.

— Хорошо, — урчание выдавало миролюбие его хозяина, — говорите, что Вам угодно, прошу Вас.
— Вы не могли бы чуть отодвинуть хвост с той вершины, — и я ткнул рукой в ту сторону, где по моим соображениям должна была находиться Пендирмапэ Южная.
— Что же, это не трудно для меня, но и Вы должны будете кое – что сделать для меня.
— Прошу Вас, продолжайте, — выдавил я. В голове ни миг мелькнула мысль о проданной душе.
— Мы отнюдь не те, какими вы нас себе представляете. Мы нее можем быть добрыми или злыми, как этого не может Бог, потому что Он просто такой какой Он есть…Проводник несколько преувеличил, сказав Вам, что мы добрые, а те, что приходят вместе с пургой злые, мы просто такие, какие есть…Ах, моя просьба. Передайте привет Ёбооо… Пжалста…
— Хорошо, я сделаю все, что Вы просите
— Я надеюсь на Васссс…

Урчание стихло, ветер стал рваным и разнонаправленным. Вокруг взметнулись космы серой облачности, разбежались в разные стороны длинные тонкие струйки усов, вспыхнули огромные кошачьи глаза, колышущаяся пушистая шерсть перелилась тысячей оттенков.

— Вам пора.

Немеющими руками я схватил рюкзак и бросился назад.

— Молодец, — похлопал меня по плечу Проводник, пока я хлебал горячий чай из термоса, — Смотри, что нам досталось! Первый раз за четыре года на Полярном Урале передо мной была настоящая целина, уральская целина. Целина, в которой можно с наслаждением заваливать корпус глубоко внутрь поворота и делать смену ног с оттяжечкой, когда лыжи сами выбрасывают в новую дугу… Ах!!! Как сказал Сергеич, «Это удовольствие в рафинированном виде». Кот сдержал свое слово и теперь его длинный хвост покоился в истоках Леквожа у подножия Пендирмапэ Южной, сам же он так же степенно возлежал на «Восьмерках». Целины нам хватило на пару скаток. Зато эйфория была безграничная. Солнце уже катилось к горам, близился вечер и, казалось, можно было финализировать день и выкатываться к лагерю. Тем более, что трое парней несколько раньше уже снялись с гор. Ветер стих окончательно и слой нижней облачности замер. Однако, цирк между «Восьмерками» и «Писюном» манил своей тишиной и умиротворенностью. Нужен был контрольный выстрел в голову, чтобы усилить эйфорию. У меня внезапно возникла идея пройти вглубь цирка и подняться на южный склон «Верблюда» насколько позволит время и погода. Я колебался.

— Ты же Компрессор, давай, нагнетай!!!, — почувствовал мои колебания Проводник.

Большая часть радостей и неудач в жизни обязана стихийности принятого решения. Так происходит зачатие детей, великие открытия и достижения, зачастую так заканчивается земная жизнь…



Контрольный выстрел удался; состояние глубокого кайфа накрыло нас – это читал я в себе, это видел я и в глазах своих спутников. Южный склон «Верблюда» оказался вполне себе крутовастеньким; когда лезли на него, то подолгу барахтались в стекающей из под ног снежной каше. Эта же каша сослужила и добрую службу на спуске, давая лыжам определенно хорошую управляемость. В лагерь мы приехали около десяти часов вечера. Успели к теплому компоту и почти не остывшим макаронам, которые теперь мне почему – то показались немного грустными…

— Кто такой Ёбооо? – спросил я Проводника, когда мы залезали в спальники.
— Завтра познакомлю, — пообещал тот, — Давай, лучше заводи свою балалайку на сон грядущий.

Я послушно включил плейер на телефоне.

— На этот счет существует общепринятая теория. Будто бы в глубокой древности местные жители, увидев какое – нибудь примечательное место, произносили нечленораздельные звуки, якобы выражавшие их восхищение. Рано или поздно эти звукосочетания становились именами собственными, прилипали к месту, потом приходили географы, рисовали карты, подписывали названия. А потомкам и дела нет до того, что же эти звуки означали на самом деле; гораздо проще верить в милую придуманную историю. Таких географических названий полно по всему миру; например, здесь же, на Урале, есть плато Торрепореиз, которое вроде бы с языка манси переводится как «Вай! Вай! Как красиво!», однако… На самом деле люди произносили имена…

Ну, конечно, одни говорили осознанно, то были шаманы, а все остальные больше из боязни. Имена носили маленькие существа… такие маленькие *** типа домовых. Основным их предназначением было не пускать непосвященных людей к местам силы, этакий фэйсконтроль. Соответственно, шаманы просили их пропустить к месту силы. Домовые эти могут принимать любые формы, однако, как правило, они прикидываются корягами, пнями, камнями с уродливыми человеческими чертами и пугают людей. Непосвященным этого достаточно, чтобы броситься наутек. А если кто и упорствует, так его они могут легко довести до сумасшествия. Однако, истинно верующего они не остановят. Беда с ними в том, что у них очень плохая память на лица, поэтому пугают они всех и вся без разбору… Важно знать всех их по именам, чтобы они пропустили тебя.



- И что, тут неподалеку есть место силы?
— А ты присмотрись к тому месту, куда постоянно наведывается Сергеич. Думаю, там ты этого Ёбооо и найдешь…

Сергеич поднимался по лиственничному редколесью на западный склон Большого Пайпудынского хребта. От базового лагеря он выглядел более чем невыразительно. Надеясь развеять зрительные предубеждения, Сергеич ожидал найти здесь склон для катания. Самое время, пока молодое поколение упороло на Домашний склон. Несколько минут назад он прошел мимо места, где мы обычно набирали воду – небольшой, свободный участок реки. «Определенно, в этом месте есть что – то особенное. На сотни метров вокруг маленькая горная речка закована в снег и лед, буквально затерта ветром в тундру так, что, проходя мимо и не скажешь, что здесь течет река, и вдруг! открытый участок – журчание воды, камни во мху. Может причина в том, что здесь в Малую Пайпудыну впадает небольшой ручеек, создавая свой микроклимат? Возможно. Но эти ощущения! Когда светит солнце отсюда потрясающе красивый вид на горы по ту сторону Соби. Умиротворение первозданное! У – МИРо – ТВОРЕНИЕ!

Несомненно, у местных это культовое место». «Надо там камней наставить», — решил про себя Сергеич. Между тем, лиственницы закончились и склон медленно, но верно взял круче вверх. Правда он был засорен выходами курумника, но сюда наметался западными ветрами свежий снег из долины, и была вполне ничего себе целина. Короткая, но была. Удовлетворенный собой и своими наблюдениями, Сергеич сменил снегоступы на сноуборд и сиганул вниз.



Открываю свою записную книжку. «Точка 7, Ручей, L от точки 5 490 м., 67º06,739´ 65º19,434´». Я взял пустые котелки, нацепил снегоступы и отправился знакомиться с Ёбооо. За эти 490 метров предстояло понять, зачем мне туда нужно, чтобы потом убедить в этом Ёбооо, иначе смысла идти не было абсолютно никакого. Проводник поставил на этом особенный акцент.

Настроение было далеко не философское. Я вспоминал «Путешествие в Икстлан». Вся эта мексиканская смесь здесь была чуждой; вместо грибов и кактусов - водка в литровых ёмкостях, купленная в магазине на колесах, вместо циновок в убогих лачугах, на которых можно спать голым, теплые спальники в крепких палатках. Здесь не нужно было искать или придумывать параллельных миров и реальностей, бегать за ними по прерии, они существовали сами по себе. Да и само понятие «МЕСТО СИЛЫ»… Если есть сила, значит должны быть и слабости. За силой ходят тогда, когда ее не хватает. Найти в себе слабости, покаяться, просить помочь справиться с ними? Бред! Нет никакого места силы. Проводник явно лукавил. Нет силы – нет и слабости, нет радостей – нет и разочарований.

Срединный путь! Я уже прошел метров 200, а дельного предлога для знакомства так и не придумал. Можно, конечно, выполнить миссию посланника и передать привет от Кота, но это было бы слишком банально, да и Ёбооо навряд ли бы откликнулся. Осталось всего 50 метров до реки. Стало видно, что Сергеич уже побывал тут сегодняшним утром; на островке каменистой россыпи, покрытой мхом, расположенной посреди притока, возвышались несколько фигур, сложенных из камней. Вместе эти фигуры выглядели несколько жутковато. Хмурое утро не давало теней и картина была плоской.

Я поставил котлы у воды, посмотрел на фигуры и прокричал: «Ёбооо, Я вернулся домой!». Хотелось услышать в журчании воды что – то вроде « С возвращением», однако ничего не изменилось, Ёбооо никак не отреагировал, не скорчил мне рожу, не испугал. Только с одной из фигур свалился небольшой камень, видимо неустойчиво поставленный…











В мероприятии, между тем, наметилась стагнация. Заканчивалась календарная неделя. Низкая облачность лишь иногда приоткрывала «Корыто», запасы продуктов и алкоголя стремительно таяли. Я каждый день рылся в отсыревших скудеющих продуктовых мешках, суммировал, вычитал, раскладывал готовки, перекусы. Хреновые мы экспедиционеры! Сожрали на закуску еще в первые дни практически все рыбные консервы, налицо перерасход основных продуктов. Коньяк – вискарь – ВахкакойАрцах! Где теперь это все? Давно выссано в снег и растаяло в головах словно туман. Кто – то умудрился даже смайлик выссать. Веселые парни! Где же ты, наше солнышко ясное!?

Недостача мясных продуктов в котле, подогреваемая моими рассказами о том, как в прошлом году Женька ставил петли на зайцев, и как они над нами посмеялись, провоцировала в неокрепших перед невзгодами умах идеи по отлову длинноухих с целью восполнения белковой пищи для наших уставших организмов. В конце концов, Олег изъял из моего ремнабора всю контровочную проволоку и пообещав на завтра накормить всех зайчатиной, отправился к ручью. Зайцев в этом году было немного, по всей видимости из – за нестабильной весны, однако Олег был решительно настроен. Проводник язвительно усмехнулся, выждал некоторое время после того, как вернулся Олег и, поманил меня за собой. Пока мы шли, он рассказал мне суть дела.

— Зайцы довольно туповатые существа, но мне их жалко, поэтому я тебе покажу маленькую смешную практику… Пугало называется.
— Это как?
— Увидишь.





Олег расставил петли среди невысоких лиственниц в тех местах, где виднелись свежие заячьи следы, ведущие к открытой воде. По логике, жертвы должны были спускаться к водопою, влекомые жаждой, ничего не подозревая и запутываться в проволоке. Мы встали на заячьей тропе немного дальше от ручья, чем петля и затаились.

Проводник велел мне наблюдать и ничего не говорить. Чуть подсыпал снег и не было ветра. Проводник чуть отошел вверх по тропе и внезапно обернувшись поднес палец к губам, требуя тишины и… пропал. На его месте стоял скрюченный кустарник. Через несколько секунд на тропе появился заяц, неторопливыми прыжками направлявшийся к воде. Когда он поравнялся с кустом, которым раньше был Проводник, произошло вот что. Кустарник сильно и неестественно скрутил свои уродливые ветви, а одной из них влепил зайцу по роже. Реакция последнего была ожидаема – он во всю прыть огромными скачками шарахнулся в сторону. Я расхохотался. Проводник, который стоял уже рядом со мной тоже засмеялся.

— В чем суть этой практики? Зайцев пугать?
— Ты ничего не понял, балбес, — осклабился Проводник, — главное в этой практике – это перевоплощение. Только оно было в твоих глазах, я как стоял, так и стоял, но ты видел куст, хлестнувший зайца веткой. Заяц тоже видел куст, между прочим… ВИДЕТЬ – вот основная практика. Ты ей не владеешь, как и тот заяц, поэтому и не разглядел Ёбооо…

Приятным исключением в серости стал обнаруженный Сергеичем западный склон Большого Пайпудынского хребта. Пару дней мы усердно утюжили его. Я ходил на этот склон как на работу, со смесью ощущений неизбежности и необходимости. Осознание того факта, что погода не дает нам сходить на главные и серьезные маршруты района сверлило мою голову постоянно. Вспомнилась цитата из какого – то описания туристических возможностей уральского севера: «…неустойчивость погоды и затяжные периоды, когда не увидишь солнца над Полярным Уралом, приводит к казусам – есть немало туристических групп, хорошо знающих предгорную тундру и не поднявшихся не на одну вершину, поскольку за весь поход горы им так и не открывались…». В этом отношении мы еще везунчики, поскольку основная наша цель – это снег в горах, а не сами горы, как для туристов. Таким образом, по части катания был пропущен только один день, отнятый у нас пургой.



За день до выхода в населенку зарядил снег. Обильный, закрывший все горы, с порывами ветра. Если бы это было где – нибудь в Сибири, такое положение дел могло только радовать, но не здесь. Здесь работала аксиома: Максимальный кайф от катания = солнце + достаточное количество снега в горах + положительные температуры. Тем не менее, была и всеобщая аксиома: Заключительный день катания «свафлить» нельзя. Времени до вечернего поезда Воркута – Лабытнанги было предостаточно, поэтому большая часть группы отправилась в сторону склона, начинающего подъем на «Тяпку», который едва проглядывался сквозь пелену снега. Склон выглядел как огромная лошадиная задница, рассеченная пополам некрутым распадком, обрамленным с севера выходами скалок. Этот распадок, который уже успел катнуть вездесущий Сергеич, мы назвали «Трещиной». Мы поднимались чуть в стороне от «Трещины» по большому полю. По мере подъема снег усилился, пропали ориентиры, и мы оказались даже не в белой пустыне, а в тягучей вате, обволакивающей сверху и снизу.

Катание в таких условиях получается довольно смешным. Приходится гнать свои ощущения далеко впереди лыж. Для лыж это тоже проверка. Грустят фрирайдные лыжи, привыкшие вгрызаться в склон, радуются черепастые уроды с окровавленными литовками на Сашкиных Хэлбэндах – их рокер сейчас очень пригождается их наезднику, взлетает над склоном нос Сергеичевой доски, мои Скоттибобы отнеслись с пониманием к происходящему – во всяком случае не вышвыривают в несколько тяжеловатой целине. А целины много, очень много, сколько еще не было! Финальный спуск сезона напоминает первый в декабрьском Геше. Вот это «закрывашка» получилась!...?







Выход в населенку – это всегда радость для тела и трагедия для души. Самое время чтобы разъединить их, оставить туловище халкающим пиво на ступеньках ларька, а самому сгонять в светлую полярную ночь с неожиданно разъяснившимся небом, ну хоть до горы Черной, что виднеется на юге, посидеть на снежнике, проводить солнце, накатом уходящее под горы. Пока нос будет втягивать в себя запахи весны, медленно входящей в северный поселок, можно заглянуть на пик Топографов и посмотреть на другую сторону реки, авось и увидишь свои следы на склоне. Когда ты вернешься, тело уже будет сидеть в одних трусах в теплой избе и нажираться водкойпивомпельменями. Пойми его и прости, это оно от безысходности…

Домой я ввалился часа в четыре ночи вместе с Проводником. Крадучись мы проследовали на кухню, где выложили северные гостинцы семье в виде рыбы, оленины и амулетов, попили чайку и включили компьютер, чтобы узнать что нового в сети, а также разобраться с фотографиями. Листая файлы, я привычно выделял наиболее интересные кадры, кроил их, гонял уровни, делал им ресайзы и складывал в отдельную папку. На одном из снимков мой взгляд застрял. То ли это уже предутренние глюки вкрались в монитор, то ли на самом деле одна из фигур, сложенных Сергеичем у ручья состроила мне рожу, высунув язык. Я молча толкнул в бок Проводника, он глянул на экран, усмехнулся и сказал:
— Наконец — то ты начал делать успехи по части ВИДЕНИЯ, значит не все так безнадежно. Ладно, пошли спать…