Дорогой читатель, читающий эти записи! Во-первых, хочу сразу предупредить: это, конечно, никакой не отчёт, просто завистливые воспоминания, сопряжённые с вялыми попытками привязать их хоть к каким-нибудь датам. Во-вторых, позволь повиниться перед тобой — я вовсе не хотел этого делать!
Мало того, грузясь пятого февраля в плацкартный вагон поезда «Адлер-Львов», я был абсолютно уверен, что никаких «отчётов» писать не буду — ну не о чем писать в совершенно отдыхательном выезде в зимние Карпаты! Но верно говорят наши индейские друзья — раз наступив на грабли, бледнолицый будет делать это снова и снова.
Раздав по приезде домой компакты с фотографиями и приготовившись наслаждаться жизнью, я вдруг начал ощущать какое-то странное беспокойство в области диафрагмы — мне захотелось пережить эту февральскую неделю ещё раз. Напрасно я убеждал себя, что невозможно дважды войти в одну и ту же реку, напрасно пытался заболтать это беспокойство на послевыездных гулянках — ничего не помогало. Я понял, что отвертеться не удастся — надо садиться и писать.
Скажу честно, мне всё равно, что это — порыв души или приступ дурной болезни (графомании). Мне, в общем-то, всё равно, будет эту писанину кто-нибудь читать или нет (хотя как минимум в одном читателе я уверен). «Я должен хоть кого-нибудь убить», как писал, хотя и по несколько другому поводу, Владимир Семёнович.
Вот и убиваю.
Сначала я хочу сказать, почему потащил в этот выезд жену и дочь, ведь оторваться на неделю в казарменном буйстве сугубо мужской компании — вине, картах, полевых выходах и громком пении песен различной степени пристойности — гораздо приятнее, правда?
Так вот, говорю: я не знаю, почему это сделал!
Просто, показывая в прошлом году жене фотографии лыжного выезда и пытаясь хоть как-то передать свои ощущения от него, я увидел у неё в глазах такую зависть, что почувствовал себя последним жлобом.
Я видел ярко-синие еловые тени, ложащиеся в солнечный день на ломящий глаз снег, а она нет.
Я слышал сухой шелест разогнавшихся лыж по подмёрзшему насту, а она нет.
У меня над головой проносились сомкнувшиеся заснеженные ветви, а у неё — нет.
И чёрт его знает, будет ли у неё всё это, ведь мы уже не так молоды, как себе кажемся… И мне захотелось показать ей всё это вместо того, чтобы безуспешно пытаться передать это словами. Ну, и дочке, конечно, — её, забитую дурной болонской системой, нужно было немедленно вытаскивать из этого, с позволения сказать, студенческого безобразия.
Поэтому, как только Клавдиевна с Танюшкой освободились в своих институтах и выяснилось, что снег в Карпатах наконец лёг, я стал сучить ногами и дёргать жену насчёт отпуска, а Олейника на предмет выезда, у меня же проблем не было никаких.
Упасть Шуре на хвост с организацией выезда не удалось — он не мог выехать раньше седьмого, а у дочери девятого заканчивались каникулы. Поэтому, хоть ответственность за двух женщин и пугала, пришлось суетиться самому. Вот так пятого февраля 2007 года мы с женой и дочерью, нагруженные рюкзаками, двумя комплектами лыж и гитарой, оказались на перроне днепропетровского вокзала в ожидании поезда, который повезёт нас на встречу с манящими склонами Подобовца.
Отъезд. Размышления о транзитных поездах. Блеск и нищета современного студенчества.
Должен сказать, что всё прошло на удивление мирно — рано утром поутру затащил в камеру хранения две пары лыж и свой рюкзак, купил билеты на проходящий «Адлер-Львов» и сдал купленные вчера на «Днепр-Трускавец». Вернулся домой, забрал женщин и гитару и плавно, без перегрузок, за полчаса до отправления прибыл на вокзал. Давно у нас не было такого омерзительно-спокойного отъезда. Во всяком случае, с моим участием.
Адлерский поезд, конечно, хорош — относительно чистый, без густых пряных запахов, но — специфика транзитных поездов — если вам не досталось нижних полок, до конца маршрута будете чувствовать себя бедными родственниками: к моменту вашей погрузки все «нижники» уже разобрали постели и, присев с краешку на чей-то матрас, чувствуешь себя каким-то агрессором и оккупантом, — с таким укором глядят на тебя глаза забившегося в угол хозяина.
Нет, когда мы путешествовали с Олейником, таких проблем в, общем-то, не возникало — сначала, правда, бывало несколько неловко, но мы быстро накатывали стакан-другой , выясняя, чей коньяк лучше на этот раз. Потом доставали колоду, тетрадь для росписи пульки и гитару и, если хозяин полки не хотел идти к нам третьим — кто ему(ей) доктор?
В этот же раз всё было по-другому:
а) флягу я взял, но заправить её коньяком не успел, тем более, что женщины мои в нужных количествах принять его внутрь всё равно не могли;
б) пульку ни та, ни другая не писали, хотя я — видит бог — в своё время положил немало сил на их обучение;
в) моего гитарного исполнительства они явно стеснялись, что, хотя и было связано со второй частью первого пункта, жизнь мою никак не облегчало.
В итоге, разложив после полустоячего перекуса Танюшку и Клавдиевну по полкам и убедившись, что засыпательной литературой те обеспечены в избытке, я сам завалился слегка передремать на свою верхнюю боковую, что было несомненной ошибкой, потому что в пятом часу я почувствовал себя совершенно выспавшимся человеком. И колобродить бы мне до утра, если бы не группа ребят из Днепра — они тоже ехали покататься, но дальше — на «Синяк». Про Пилипец они отзывались с нескрываемым презрением, но мне это было совершенно пополам, — я и с него в прошлом году спускался с трудом. Ребята оказались очень приятными: несмотря на обилие выпитого «Черниговского», я не услышал от них ничего матерного, а разговор всё это время был очень достойный и, не побоимся этого слова, благородный. Одно могу сказать с сожалением о нынешней молодёжи — в преферанс не играли и они. О чём думает современная высшая школа, как готовит подрастающее поколение к жизни, ума не приложу!
Короче, пришлось резаться в подкидного.
Ночью проезжали символ провинциальных железнодорожных станций Украины — Жмеринку. Видел их знаменитый памятник «челноку» с «кравчучкой» — действительно, очень экспрессивно. Станция и сама по себе очень пикантна — её проезжаешь не насквозь, как остальные, а в два такта — передом заезжаешь, задом выезжаешь. Перестёгивают локомотив, как мне объяснила проводница.
По дороге вокруг лежал снег, что в плане скорого свидания со склоном не могло не радовать. Предвкушая завтрашний выезд на склон, пошёл в тамбур и там минут двадцать отрабатывал упражнение на скручивание, после чего вернулся на свою полку и заснул сном младенца.
6 февраля 2007 года
Львов-Подобовец. Размещение в Приюте и выезд на склон. Первые разочарования и светлые перспективы. Мысли о глобальном.
Приехали в Львов в шесть, спокойно купили билеты на дизель до Воловца. Какое-то время послонялись по вокзалу в поисках НСМЭПовского банкомата, нашли и отправились в зал ожидания. Удивляло и настораживало практически полное отсутствие людей с лыжами — в прошлом году они по залу буквально клубились. Правда, то было воскресенье…
Выйдя за полчаса до отъезда в кассовый зал, я понял, что, как всегда, перепутал — лыжников хватало выше крыши, просто это мы сели (ну ладно, ладно — я посадил своих женщин) не в том зале ожидания. Вернувшись, с каменным лицом, словно так и должно было быть, сказал, что мы переходим в другой зал и вообще скоро посадка.
С посадкой мы, впрочем, замешкались и садиться пришлось на предпоследнюю лавку, напротив каких-то приблатнённых молодых львовян-сноубордистов. Едва отправился поезд, те купили бутылку виски «Красная метка» с каким-то одеколонным запахом и прихлёбывали из неё всю дорогу до Славского. При этом резались в «буру», а я «бурильщиков» с детства не люблю.
К тому же пейзажи меня начали волновать. В смысле беспокоить, — в прошлом году всё было в снегу и аж искрилось на солнце, а тут практически чёрные поля, серый ноздреватый снег на крышах — не придётся ли в этот раз ограничиваться пешими прогулками? Нет, на склонах вдали снег, конечно, лежал, но как-то (по сравнению с прошлым годом), неубедительно. Впрочем, за две-три станции до Воловца ситуация стала выправляться: во-первых, пошёл густой разлапистый снег, а во-вторых, его вокруг и так лежало выше крыши — на склонах, лугах, деревьях, домах… Ф-ф-у-у-у… Как говорится , пронесло! Похоже, покатаемся…
В Воловце мы сошли чуть ли не единственными (практически все лыжники выгрузились в Славском) и были отловлены представителем славного племени местных таксистов, даже не вполне выбравшись на перрон. Я, конечно, попытался посопротивляться его напору, но, доведя цену до прошлогоднего сороковника на всех, подумал: «А смысл?» Десятка туда, десятка сюда, какая, в конце-концов, разница? И отдался на волю волн. Оленька с Танюшкой радостно загрузились в машину и через двадцать минут мы были возле стефановичского приюта. Снега было навалом и он продолжал идти («бомба продолжает прыгать»). С некоторым волнением постучались в двери: есть ли места и как-то нас примут?
Но волновались мы зря, — дверь открыла улыбающаяся Григорьевна, она нас уже ждала.
— Вас только трое? А где ЭТОТ?
Кто имелся в виду под ником «этот», сомневаться не приходилось, и мы с радостью ответили , что Олейник приедет позже, самое раннее через день, самое позднее через три. Я вспомнил самодельный винчик, коньяк и тараньку, которые Шура обычно привозит с собой и, не удержавшись, добавил: «Вот тут-то всё и начнётся». Может, мне показалось, но тут Григорьевна слегка вздрогнула.
Поселили нас в шикарной комнате на десятерых с двухэтажными двуспальными лежаками, причём вся она была в нашем распоряжении, — ну, разве что потом к нам должен был присоединиться Олейник. Танюшка, конечно, тут же полезла на верхний этаж, а мы с Клавдиевной, как солидная семейная пара, расположились на нижнем.
Комната наша выходит в столовую с печкой, столами и полками для продуктов. Тут же стоит пятидесятилитровый бидон с водой и рукомойник. Воду нужно носить из соседнего ручья , печку топить самим — инструктаж по растопке со мной тут же провёл подрабатывающий у Люды киевлянин Серёжа.
Мне понравилось.
Кстати, чтобы не уронить репутацию Днепра, надо завтра приступить к обливаниям в ручье — аттракцион, с которым Шура вошёл в историю приюта. Понимаю, что это примазывание к чужой славе, но ничего не могу с собой поделать. Взяв у Григорьевны напрокат недостающую пару лыж и слегка перекусив мивиной с ветчиной, отправляемся на склон.
Выходим на дорогу — идёт густой мокрый снег. Настолько густой и настолько мокрый, что лыжники, которых везут на дровнях к подъёмнику, едут под раскрытыми зонтами. Мои женщины, за время жизни в Днепропетровске отвыкшие от настоящего снега, смотрят по сторонам и тихо умиляются.
Должен сказать, я их понимаю — действительно красиво. По сравнению с прошлым годом несколько сумрачно, но в этом есть свой шарм.
Вот так, «Озирая Окружающие ОкрестнОсти» (с), подходим к пилипецкому подъёмнику.
Ага ! Сказал — «пилипецкий подъёмник»! Это в прошлом году был «подъёмник», в смысле один. Сколько же их сейчас развелось? Вот слева на длинном пологом склоне (длина метров семьсот, перепад порядка сорока, как две наших «Лавины») расположился новенький — системы «швабра», выше него ещё один, покруче (в смысле уклон круче, а так та же «швабра»). Ну, и старый полуторакилометровый монстряка, понятно, никуда не делся. Короче, лихо ребята раскрутились !
Левый, «учебный» подъёмник идеально подходит под наш уровень катания, поднимаемся к будочке и сразу начинаются первые неприятности — Оленька не может влезть в Татьянины ботинки, что, конечно, удивительно — Танюшка с 39-м влезала, а Клавдиевна с 37-м не может, но факт остаётся фактом, мы получили первую потерю: Оленька сегодня отправляется на скамейку запасных.
Обуваемся с Танюшкой… Здрасьте, приехали! Мои лыжи от Ершова, которые пёр из самого Днепра, не едут на мокром снегу, это просто как в страшном сне — долго отталкиваешься палками, пытаясь сдвинуться с места, потом едешь и, как ни выталкиваешься «внешней» лыжей, от прямой не отклоняешься ни на градус… БР-Р-Р-Р!!! Я и не припомню такого ужаса, разве что 84-м в «Торпедо» на двухметровых «Рысях»!
Естественно, ничего в таком состоянии я показать Танюшке не могу и вслед за женой отправляюсь на скамейку запасных. Что делать?! Клавдиевна быстро нашла инструктора за полтинник и сдала ребёнка в его уверенные руки.
Час с лишним бедняга c Татьяной мучились на рыхлом мокром снегу, пытаясь изобразить что-то, похожее на плуг. Сначала кувыркались внизу, потом стали подниматься на подъёмнике вверх, — ничего не помогало. Наконец, измочаленные, спустились к нам. От Танюшки (да и от инструктора) валил густой пар.
Пока мы пили чай из термоса, распорядитель на старте торжественно объявил, что подъёмник заканчивает работу. И слава богу!
Распихав ботинки по рюкзакам, мы отправились домой. Вот и вершина холма, на котором мы с Олейником обычно цепляли лыжи, чтобы съехать в село. Рискнуть, что ли? Ведь по дороге вертеться особенно не придётся!
Пока доставал ботинки из рюкзака, пока их надевал, пока всё снова увязывал, Оленька с Танюшкой ушли довольно далеко, но зато как классно оказалось разогнаться на раскатанной дороге! С такой скоростью я подъехал практически к самому приюту (ни до, ни после мне этого подвига повторить так и не удалось, — дорогу развезло).
Минут через двадцать подошли Оленька и Танюшка. К этому времени как раз поспел чай, мы выпили, а потом сходили в магазин закупить продуктов и пива на завтра-послезавтра.
Насчёт «пива на завтра» я, конечно, погорячился, — оно погибло на месте, но, пока оно в судорогах умирало, я успел договориться с Алексеем из Киева (он с барышней по имени Оля жил в ВИПовской комнате приюта) пойти завтра на склон совместно и поискать хорошего инструктора для наших женщин. Окрылённый перспективами, я попытался склонить жену к вечернему походу на какие-нибудь сельские танцульки, но взаимности не добился, встреченный отговорками про «гудящие» ноги. Вот этим и отличается полевой выход от городской жизни: в городе у жён, как правило, «болит голова», а в поле — «гудят ноги»! Задумался о глобальном смысле этого противоречия, даже начал набрасывать кое-какие тезисы, но незаметно заснул и тема осталась неразработанной.
Часть вторая.
Часть третья.
Должен сказать, что всё прошло на удивление мирно — рано утром поутру затащил в камеру хранения две пары лыж и свой рюкзак, купил билеты на проходящий «Адлер-Львов» и сдал купленные вчера на «Днепр-Трускавец». Вернулся домой, забрал женщин и гитару и плавно, без перегрузок, за полчаса до отправления прибыл на вокзал. Давно у нас не было такого омерзительно-спокойного отъезда. Во всяком случае, с моим участием.
Адлерский поезд, конечно, хорош — относительно чистый, без густых пряных запахов, но — специфика транзитных поездов — если вам не досталось нижних полок, до конца маршрута будете чувствовать себя бедными родственниками: к моменту вашей погрузки все «нижники» уже разобрали постели и, присев с краешку на чей-то матрас, чувствуешь себя каким-то агрессором и оккупантом, — с таким укором глядят на тебя глаза забившегося в угол хозяина.
Нет, когда мы путешествовали с Олейником, таких проблем в, общем-то, не возникало — сначала, правда, бывало несколько неловко, но мы быстро накатывали стакан-другой , выясняя, чей коньяк лучше на этот раз. Потом доставали колоду, тетрадь для росписи пульки и гитару и, если хозяин полки не хотел идти к нам третьим — кто ему(ей) доктор?
В этот же раз всё было по-другому:
а) флягу я взял, но заправить её коньяком не успел, тем более, что женщины мои в нужных количествах принять его внутрь всё равно не могли;
б) пульку ни та, ни другая не писали, хотя я — видит бог — в своё время положил немало сил на их обучение;
в) моего гитарного исполнительства они явно стеснялись, что, хотя и было связано со второй частью первого пункта, жизнь мою никак не облегчало.
В итоге, разложив после полустоячего перекуса Танюшку и Клавдиевну по полкам и убедившись, что засыпательной литературой те обеспечены в избытке, я сам завалился слегка передремать на свою верхнюю боковую, что было несомненной ошибкой, потому что в пятом часу я почувствовал себя совершенно выспавшимся человеком. И колобродить бы мне до утра, если бы не группа ребят из Днепра — они тоже ехали покататься, но дальше — на «Синяк». Про Пилипец они отзывались с нескрываемым презрением, но мне это было совершенно пополам, — я и с него в прошлом году спускался с трудом. Ребята оказались очень приятными: несмотря на обилие выпитого «Черниговского», я не услышал от них ничего матерного, а разговор всё это время был очень достойный и, не побоимся этого слова, благородный. Одно могу сказать с сожалением о нынешней молодёжи — в преферанс не играли и они. О чём думает современная высшая школа, как готовит подрастающее поколение к жизни, ума не приложу!
Короче, пришлось резаться в подкидного.
Ночью проезжали символ провинциальных железнодорожных станций Украины — Жмеринку. Видел их знаменитый памятник «челноку» с «кравчучкой» — действительно, очень экспрессивно. Станция и сама по себе очень пикантна — её проезжаешь не насквозь, как остальные, а в два такта — передом заезжаешь, задом выезжаешь. Перестёгивают локомотив, как мне объяснила проводница.
По дороге вокруг лежал снег, что в плане скорого свидания со склоном не могло не радовать. Предвкушая завтрашний выезд на склон, пошёл в тамбур и там минут двадцать отрабатывал упражнение на скручивание, после чего вернулся на свою полку и заснул сном младенца.
6 февраля 2007 года
Львов-Подобовец. Размещение в Приюте и выезд на склон. Первые разочарования и светлые перспективы. Мысли о глобальном.
Приехали в Львов в шесть, спокойно купили билеты на дизель до Воловца. Какое-то время послонялись по вокзалу в поисках НСМЭПовского банкомата, нашли и отправились в зал ожидания. Удивляло и настораживало практически полное отсутствие людей с лыжами — в прошлом году они по залу буквально клубились. Правда, то было воскресенье…
Выйдя за полчаса до отъезда в кассовый зал, я понял, что, как всегда, перепутал — лыжников хватало выше крыши, просто это мы сели (ну ладно, ладно — я посадил своих женщин) не в том зале ожидания. Вернувшись, с каменным лицом, словно так и должно было быть, сказал, что мы переходим в другой зал и вообще скоро посадка.
С посадкой мы, впрочем, замешкались и садиться пришлось на предпоследнюю лавку, напротив каких-то приблатнённых молодых львовян-сноубордистов. Едва отправился поезд, те купили бутылку виски «Красная метка» с каким-то одеколонным запахом и прихлёбывали из неё всю дорогу до Славского. При этом резались в «буру», а я «бурильщиков» с детства не люблю.
К тому же пейзажи меня начали волновать. В смысле беспокоить, — в прошлом году всё было в снегу и аж искрилось на солнце, а тут практически чёрные поля, серый ноздреватый снег на крышах — не придётся ли в этот раз ограничиваться пешими прогулками? Нет, на склонах вдали снег, конечно, лежал, но как-то (по сравнению с прошлым годом), неубедительно. Впрочем, за две-три станции до Воловца ситуация стала выправляться: во-первых, пошёл густой разлапистый снег, а во-вторых, его вокруг и так лежало выше крыши — на склонах, лугах, деревьях, домах… Ф-ф-у-у-у… Как говорится , пронесло! Похоже, покатаемся…
В Воловце мы сошли чуть ли не единственными (практически все лыжники выгрузились в Славском) и были отловлены представителем славного племени местных таксистов, даже не вполне выбравшись на перрон. Я, конечно, попытался посопротивляться его напору, но, доведя цену до прошлогоднего сороковника на всех, подумал: «А смысл?» Десятка туда, десятка сюда, какая, в конце-концов, разница? И отдался на волю волн. Оленька с Танюшкой радостно загрузились в машину и через двадцать минут мы были возле стефановичского приюта. Снега было навалом и он продолжал идти («бомба продолжает прыгать»). С некоторым волнением постучались в двери: есть ли места и как-то нас примут?
Но волновались мы зря, — дверь открыла улыбающаяся Григорьевна, она нас уже ждала.
— Вас только трое? А где ЭТОТ?
Кто имелся в виду под ником «этот», сомневаться не приходилось, и мы с радостью ответили , что Олейник приедет позже, самое раннее через день, самое позднее через три. Я вспомнил самодельный винчик, коньяк и тараньку, которые Шура обычно привозит с собой и, не удержавшись, добавил: «Вот тут-то всё и начнётся». Может, мне показалось, но тут Григорьевна слегка вздрогнула.
Поселили нас в шикарной комнате на десятерых с двухэтажными двуспальными лежаками, причём вся она была в нашем распоряжении, — ну, разве что потом к нам должен был присоединиться Олейник. Танюшка, конечно, тут же полезла на верхний этаж, а мы с Клавдиевной, как солидная семейная пара, расположились на нижнем.
Комната наша выходит в столовую с печкой, столами и полками для продуктов. Тут же стоит пятидесятилитровый бидон с водой и рукомойник. Воду нужно носить из соседнего ручья , печку топить самим — инструктаж по растопке со мной тут же провёл подрабатывающий у Люды киевлянин Серёжа.
Мне понравилось.
Кстати, чтобы не уронить репутацию Днепра, надо завтра приступить к обливаниям в ручье — аттракцион, с которым Шура вошёл в историю приюта. Понимаю, что это примазывание к чужой славе, но ничего не могу с собой поделать. Взяв у Григорьевны напрокат недостающую пару лыж и слегка перекусив мивиной с ветчиной, отправляемся на склон.
Выходим на дорогу — идёт густой мокрый снег. Настолько густой и настолько мокрый, что лыжники, которых везут на дровнях к подъёмнику, едут под раскрытыми зонтами. Мои женщины, за время жизни в Днепропетровске отвыкшие от настоящего снега, смотрят по сторонам и тихо умиляются.
Должен сказать, я их понимаю — действительно красиво. По сравнению с прошлым годом несколько сумрачно, но в этом есть свой шарм.
Вот так, «Озирая Окружающие ОкрестнОсти» (с), подходим к пилипецкому подъёмнику.
Ага ! Сказал — «пилипецкий подъёмник»! Это в прошлом году был «подъёмник», в смысле один. Сколько же их сейчас развелось? Вот слева на длинном пологом склоне (длина метров семьсот, перепад порядка сорока, как две наших «Лавины») расположился новенький — системы «швабра», выше него ещё один, покруче (в смысле уклон круче, а так та же «швабра»). Ну, и старый полуторакилометровый монстряка, понятно, никуда не делся. Короче, лихо ребята раскрутились !
Левый, «учебный» подъёмник идеально подходит под наш уровень катания, поднимаемся к будочке и сразу начинаются первые неприятности — Оленька не может влезть в Татьянины ботинки, что, конечно, удивительно — Танюшка с 39-м влезала, а Клавдиевна с 37-м не может, но факт остаётся фактом, мы получили первую потерю: Оленька сегодня отправляется на скамейку запасных.
Обуваемся с Танюшкой… Здрасьте, приехали! Мои лыжи от Ершова, которые пёр из самого Днепра, не едут на мокром снегу, это просто как в страшном сне — долго отталкиваешься палками, пытаясь сдвинуться с места, потом едешь и, как ни выталкиваешься «внешней» лыжей, от прямой не отклоняешься ни на градус… БР-Р-Р-Р!!! Я и не припомню такого ужаса, разве что 84-м в «Торпедо» на двухметровых «Рысях»!
Естественно, ничего в таком состоянии я показать Танюшке не могу и вслед за женой отправляюсь на скамейку запасных. Что делать?! Клавдиевна быстро нашла инструктора за полтинник и сдала ребёнка в его уверенные руки.
Час с лишним бедняга c Татьяной мучились на рыхлом мокром снегу, пытаясь изобразить что-то, похожее на плуг. Сначала кувыркались внизу, потом стали подниматься на подъёмнике вверх, — ничего не помогало. Наконец, измочаленные, спустились к нам. От Танюшки (да и от инструктора) валил густой пар.
Пока мы пили чай из термоса, распорядитель на старте торжественно объявил, что подъёмник заканчивает работу. И слава богу!
Распихав ботинки по рюкзакам, мы отправились домой. Вот и вершина холма, на котором мы с Олейником обычно цепляли лыжи, чтобы съехать в село. Рискнуть, что ли? Ведь по дороге вертеться особенно не придётся!
Пока доставал ботинки из рюкзака, пока их надевал, пока всё снова увязывал, Оленька с Танюшкой ушли довольно далеко, но зато как классно оказалось разогнаться на раскатанной дороге! С такой скоростью я подъехал практически к самому приюту (ни до, ни после мне этого подвига повторить так и не удалось, — дорогу развезло).
Минут через двадцать подошли Оленька и Танюшка. К этому времени как раз поспел чай, мы выпили, а потом сходили в магазин закупить продуктов и пива на завтра-послезавтра.
Насчёт «пива на завтра» я, конечно, погорячился, — оно погибло на месте, но, пока оно в судорогах умирало, я успел договориться с Алексеем из Киева (он с барышней по имени Оля жил в ВИПовской комнате приюта) пойти завтра на склон совместно и поискать хорошего инструктора для наших женщин. Окрылённый перспективами, я попытался склонить жену к вечернему походу на какие-нибудь сельские танцульки, но взаимности не добился, встреченный отговорками про «гудящие» ноги. Вот этим и отличается полевой выход от городской жизни: в городе у жён, как правило, «болит голова», а в поле — «гудят ноги»! Задумался о глобальном смысле этого противоречия, даже начал набрасывать кое-какие тезисы, но незаметно заснул и тема осталась неразработанной.
Часть вторая.
Часть третья.
